Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры

Помпей не возражал, мрачно слушая Цезаря.

Спустя несколько дней Цезарь встретился с Эвхаристом. Хитрый грек морщил крючковатый нос, пытаясь сообразить, зачем он понадобился консулу. Цезарю пришлось разъяснять трижды, пока, наконец, кошелек с сестерциями не помог Эвхаристу понять все, что от него требовалось.

За второй кошелек Эвхарист был готов выполнить любое задание Цезаря.

Вечером этого дня он уже встречался со своим старым осведомителем, бывшим катилинарием и агентом Цицерона — Луцием Веттием.

Давно привыкший к выполнению щекотливых поручений Эвхариста, Веттий не удивился, когда грек позвал его к себе.

Длинный, тощий, с немного вытянутой головой, неприятной улыбкой, большими крупными зубами и коротко остриженными волосами, Веттий был отвратителен даже Эвхаристу. Он был доносчиком и подлецом не но принуждению, а по призванию. Есть люди, у которых порочные наклонности заложены с рождения и только ждут благоприятной среды для развития.

Сам Эвхарист, презиравший Веттия, называл его часто в разговорах с другими людьми «рафас», что на языке пиратов Киликии означало «предатель».

Веттий выслушал предложение Эвхариста, не удивился и, приняв плату, согласно кивнул головой.

Через два дня весь Рим знал о неудачной попытке покушения на Помпея. Куринон Младший, к которому обратился за поддержкой Веттий, рассказал все отцу, а тот сенаторам.

Рассерженные сенаторы собрались в курии Гостилия. Явились многие, несмотря на огромную толпу, собравшуюся перед входом в сенат. Появился почти не приходивший в последнее время Бибул. Вместо заболевшего Ваттия заседание вел Консидий.

Первым он дал слово Цезарю. Консул вышел на ростральную трибуну.

— Заговор против Рима и римских граждан, кажется, уже не пугает и не волнует нас, настолько мы свыклись с этой мыслью, — начал он хорошо поставленным голосом, — или мы уже не римляне? До каких пор мы будем терпеть в городе людей, покушающихся на устои государства? Сегодня мы узнаем о попытке заговора некоторых сенаторов против республики.

Несколько лет назад, когда подобный заговор угрожал римскому государству, наш доблестный консул Цицерон не колебался в отношении виновных, — демагогически заявил Цезарь.

Цицерон сверкнул глазами, едва сдерживаясь. Агенобарб, сидевший рядом, тихо пробормотал ругательство.

— Как можем мы спокойно заседать в сенате, зная, сколь велика опасность, угрожающая республике? Я предлагаю заслушать Луция Веттия и принять необходимые меры. Только мужество и гражданская доблесть римлян спасут Рим и нашу республику от бесстыдства заговорщиков.

С достоинством Цезарь прошел к своему консульскому месту, усаживаясь рядом с Бибулом. Консидий вызвал Веттия.

Появившийся на ростральной трибуне доносчик имел наглый и вызывающий вид. Получив разрешение говорить, он оглядел зал, словно гордясь своей удачей выступать перед столь знаменитым собранием.

— Что ты можешь нам рассказать? — спросил Консидий.

— Я не знаю, в чем меня обвиняют.

— Не притворяйся, — крикнул из зала Марк Марцелл, — ты стоишь перед римским сенатом.

— Но в чем меня обвиняют? — спросил Веттий.

— В заговоре против республики, — сказал, вновь вставая со своего места, Цезарь, — я думаю, будет лучше, если мы допросим его сами.

Консидий согласно кивнул головой.

— Расскажи нам, Веттий, кто именно поручил тебе обратиться к Куриону Младшему? — громко спросил Цезарь, — И почему ты решил это сделать?

— Во имя великих богов Рима и римского народа, — начал Веттий, — заговор против республики был подготовлен давно. Мы должны были убить Помпея и вызвать волнения в армии, чтобы легионы перешли на нашу сторону. Вместе со мной заговор готовили сыновья Куриона, Эмилия Павла, Долабеллы, Лентула Спинтера…

— Если хочешь опозорить родителей, начинай с их детей, — тихо, но выразительно сказал Цицерон Агенобарбу.

Тот кивнул головой, не отрывая взгляда от Веттия.

— Кто еще был в составе заговорщиков? — строго спросил Цезарь.

— Консуляр Луций Лукулл… — ответил Веттий, и сенаторы громко зашумели. Лукулл презрительно скривил губы, не пытаясь опровергнуть это нелепое утверждение.

— … Луций Домиций Агенобарб… — продолжал Веттий, и в курии уже громко кричали многие сенаторы.

Агенобарб не выдержал.

— Это клевета, — закричал он, вскакивая, — зачем мне убивать Помпея?

— Сядь и успокойся, — строго посоветовал Катон, — мы должны дослушать этот спектакль до конца.

— … Марк Туллий Цицерон… — назвал еще одно имя Веттий, и даже сам Помпей раздраженно отвернулся, настолько глупо и неправдоподобно все это выглядело.

За стенами шумела толпа, требовавшая сенаторов.

Но в самом сенате настроение резко изменилось. Даже явные сторонники Цезаря начали понимать, что этот балаган только позорит римский сенат и их всех. Цезарь понял, что нужно заканчивать.

— Хватит, — сказал он, — я думаю, Веттия нужно арестовать и допросить нашим следователям.

— Кто дал ему нож? — крикнул Цицерон, сознавая, как изменилась обстановка в сенате.

— Это мы узнаем, — кивнул Цезарь.

Но Веттия, охотно выполняющего свои грязные дела, уже трудно было остановить.

— Мне его дал Бибул, — закричал он, указывая на второго консула.

От неожиданности Бибул чуть не поперхнулся.

Но эффект был обратный. Теперь уже сенаторы начали смеяться. Смех нарастал, и Цицерон, воспользовавшись благоприятной возможностью, тут же поднялся с места.

— И такому доносчику верит Цезарь, — сказал он, улыбаясь, — по словам Веттия, весь сенат хотел убить бедного Помпея. Я просто не понимаю, как он жив до сих пор. Несчастный Помпей, его хочет прирезать своим ножом Бибул.

Над его словами хохотал уже весь сенат. Нервное напряжение спало, и теперь все смеялись, довольные таким исходом дела.

Цезарь, словно получивший пощечину, замер и взглянул на Красса. Тот пожал плечами, зло кивая на Веттия. Цезарь, с трудом сдерживая самообладание, проговорил:

— Пусть сенат вынесет решение.

Единогласным решением Веттий был взят под стражу для последующих допросов.

Довольные и веселые, несмотря на окружающую толпу, сенаторы расходились по домам.

На Форуме Цезарь, шедший в сопровождении ликторов, встретил Клодия с огромной толпой его сторонников.

— Клодий, — позвал консул.

— Да, — оскалился молодой патриций, подходя ближе.

— Мне нужно с тобой поговорить, — требовательно произнес Цезарь, — сегодня приходи ко мне домой.

— Хорошо, — почтительно кивнул Клодий, — обязательно приду.

«Теперь посмотрим, как понравится моя шутка Цицерону», — зло подумал Цезарь.

На следующий день в куриатных комициях патриций Публий Клодий был усыновлен плебеем Публием Фонтеем. Усыновление санкционировал сам консул Гай Юлий Цезарь. Еще через несколько дней Клодий, наконец, был избран народным трибуном Рима.

А Луций Веттий был удавлен в тюрьме в первую ночь своего ареста. Убийц, конечно, не нашли, что дало пищу для многочисленных пересудов и сплетен.

Но о них быстро забыли.

Такова участь всех доносчиков и предателей.

Неудавшаяся провокация триумвиров нанесла серьезный удар по их положению, особенно подорвав авторитет Цезаря. Осмелевший Бибул начал появляться в сенате, многие предложения триумвиров уже вызывали нападки не только в сенате, но и в народном собрании. Среди тех, кто кричал у курии Гостилия, стали попадаться и сторонники оптиматов.

Больше всех гневался Красс. Он рассчитывал на осуждение и удаление Цицерона, собираясь утвердить покупку домов осужденных им катилинариев в его отсутствие.

Цицерон, казнивший пятерых римлян, особенно рьяно настаивал на соблюдении их гражданских прав после смерти, как бы утверждаясь в роли неукоснительного блюстителя римских законов.

Но дело Веттия неожиданно обернулось поражением для триумвиров, и вся партия популяров болезненно переживала этот позор. Собравшиеся в доме Марка Леки популяры впервые без Цезаря выдвинули несколько требований, с которыми должен был выступить в сенате избранный народным трибуном Клодий.

В адрес Цезаря, которому после смерти Катилины популяры особенно не верили, было высказано немало обидных замечаний. Красса и Помпея популяры вообще никогда не считали полностью своими, помня подвиги обоих в сулланских армиях.

На состоявшихся выборах на будущий год консулами были избраны Гней Кальпурний Пизон и Авл Габиний, фавориты триумвиров. Но досадный срыв с делом Веттия обошелся Цезарю очень дорого. Городскими преторами на будущий год, в свою очередь, были избраны два видных оптимата — Агенобарб и Гай Меммий Гемелл.