Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры

Помпей и Красс, не сговариваясь, открыто выражали свое недовольство. Казалось, их соглашение находилось под угрозой, когда в сенате начал свои выступления Клодий.

С первого дня пребывания на заседаниях сената он вел себя вызывающе, громко требуя фактов расследования коррупции должностных лиц, сенаторов, наместников в провинциях.

Осенним днем, совершив ритуальное жертвоприношение перед входом в сенат, Клодий появился в курии Гостилия, пройдя в зал.

Заседание уже началось, и выступал Агенобарб.

— Толпы людей, — гневно говорил он, — осаждают все время место заседания римского сената, мешая нашей нормальной работе. Сенаторов запугивают и оскорбляют. В этих условиях мы должны, наконец, навести порядок в нашем городе, восстановить законы, привлечь к суду виновных в бесчинствах.

— Ты лучше расскажи, как твои наместники бесчинствуют в провинциях, — крикнул Клодий.

— Прошу меня не перебивать, — разозлился Агенобарб, обращаясь к Консидию.

Принцепс сената, посмотрев на Клодия, примиряюще сказал:

— Народный трибун Клодий, прошу тебя не перебивать сенатора Агенобарба во время его выступления.

— Люди, которые подстрекают толпу, находятся в курии, на заседаниях римского сената, — продолжал Агенобарб, — эти недостойные еще смеют называть себя римлянами, натравливая чернь против сенаторов.

— Это ростовщики и откупщики натравливают людей, — снова крикнул Клодий, — своими пиратскими процентами. Разве ты не знаешь этого, Агенобарб?

— Конечно, ты на них очень зол, — не выдержал Агенобарб, — ведь ты до сих пор платишь проценты с тех сумм, которые раздал судьям во время своего оправдания.

Клодий в бешенстве вскочил. Его едва сдерживали сидевшие рядом другие народные трибуны — Ватиний и Фуфий Кален. Он вырвался из их рук.

— Расскажи, — кричал Клодий, — расскажи еще о продажности римских судей, назначаемых вами. Пусть все узнают, сколь продажны судьи, подбираемые нашим сенатом.

В курии, как обычно в последние дни, началась общая свалка. Все закричали, зашумели, перебивая друг друга. Рассерженного Агенобарба, бросившегося к Клодию, оттащили его сторонники. К ростральной трибуне вышел Гай Меммий.

— Я считаю, — заявил он грозно, — что Клодий ведет себя вызывающе. Нужно положить этому конец. У меня достаточно сил и способов заставить его замолчать.

Снова зашумели все сидевшие в зале, когда на трибуну вышел Цезарь.

— Как римский консул и верховный понтифик, — мягко начал консул, — полагаю, что нам всем нужно успокоиться и дать слово Клодию, если он хочет что-то предложить. Пусть он, во имя согласия римского сената и народа, выскажет нам свои соображения завтра. Агенобарб был прав, но очень взволнован. Так нельзя выступать в сенате. А сегодня нужно закрыть заседание.

Мудрое предложение Цезаря понравилось всем. Консидий быстро закрыл заседание.

На улице в поддержку Клодия собралась огромная многотысячная толпа, приветствовавшая своего любимца криками восторга.

На следующий день, когда в курии собрались почти все сенаторы, принцепс дал слово Клодию.

Народный трибун вышел на ростральную трибуну, оглядывая зал. Все замерли, ожидая его слов.

Клодий, привыкший кричать на народных собраниях, не был оратором и не умел выступать. Свою речь он сразу начал со своих предложений.

— Именем римского народа, предлагаю на ваше рассмотрение проекты четырех законов, — начал Клодий.

Сенаторы недовольно загудели. Сразу четырех!

— Первый закон должен отменить всякую плату за ежемесячно раздаваемый хлеб, — сказал Клодий, — народ Рима заслужил это право.

В зале раздались крики негодования. Злился даже Красс.

— Он сошел с ума, — гневно произнес триумвир, обращаясь к сидевшему рядом Аврелию Котте, — о чем думает Цезарь?

— Второй закон — восстановить квартальные коллегии римского народа и разрешить создавать новые.

— То есть узаконить все права популяров и дать им возможность собираться, — зло произнес Цицерон Агенобарбу.

Тот сжал кулаки.

— Мы этого не позволим.

— Третий закон — не допускать в день народных собраний наблюдений за небесными знамениями, когда консулы отменяют или изменяют волю римлян.

— Это святотатство, — крикнул не выдержавший Бибул со своего консульского места.

— И, наконец, четвертый, — быстро произнес Клодий, не обращая внимания на усиливающиеся крики, — запретить цензорам вычеркивать кого-либо из списка сенаторов за его политическую деятельность.

Оптиматы, стараясь перекричать друг друга, возражали. Популяры отвечали им, и в зале стоял общий шум.

Внезапно со своего места встал молодой Нинний Квадрат. Не выдержав общего волнения, он прошел в центр зала и крикнул:

— Именем народного трибуна Рима, я накладываю вето на принятие этих законов.

В зале наступила тишина. Согласно законам, один народный трибун мог наложить вето на предложения другого народного трибуна.

— Протестую, — закричал Фуфий Кален.

— Решение принято, — быстро сказал Цицерон, — прошу Консидия дать слово Катону.

Принцепс дал слово сенатору. Катон вышел на трибуну и, строго оглядев зал, негромко начал:

— Мне все более стыдно находиться на заседаниях римского сената. Толпы нищих плебеев и вольноотпущенников решают в Риме все вопросы, словно нас уже не существует. Они издеваются над нами, принимают свои законы, пользуясь нашей добротой и слабостью. Вернее, нашей нерешительностью в наведении порядка в городе.

В зале установилась относительная тишина. Катона уважали даже его противники. Несмотря на свой буйный нрав, Клодий не решался мешать добродетельному Катону.

— Может быть, нам стоит подумать, куда идет наше общество? — с болью спросил Катон. — Республика переживает небывалый кризис, а мы словно ждем, когда она падет. После тирании Мария наступила тирания Суллы, после заговора Катилины и его друзей наступает время других заговоров. Пора, наконец, остановиться и одуматься. Пора положить конец этим бесчинствам. Четыре года назад нам это удалось. Неужели опять нужно казнить римских граждан и снова собирать армию, чтобы римляне убивали друг друга? Не пора ли вспомнить, что все гражданские войны кончались проскрипциями, убийством невиновных, нанося огромный вред нашей республике и римскому народу?

Я спрашиваю вас, римские сенаторы — оптиматы и популяры, патриции и плебеи, консулы и консуляры, преторы и народные трибуны: жизнь римских граждан и благополучие республики — не слишком ли велика цена, которую мы платим за свои амбиции? Подумайте об этом, римляне, если мы и дальше хотим оставаться свободной нацией, вызывающей страх и уважение во всем мире.

В абсолютной тишине он прошел на свое место, усаживаясь рядом с Цицероном.

— Да, — тихо сказал Цицерон, — ты действительно великий гражданин, Катон. И только ты один среди нас говоришь то, что думаешь.

После свадьбы Помпей увез Юлию в свое альбанское имение. Именно там проходили первые сладостные месяцы новобрачных. Несмотря на разницу в возрасте более чем в двадцать лет, супруги не чувствовали себя духовно разделенными. Помпей, любивший и понимавший античную литературу, общительный, не по годам жизнелюбивый, но умудренный опытом человек, удивительно подходил проницательной, дерзкой, вызывающе свободной Юлии, словно сама природа решила соединить эти два сочетания — юности и зрелости, молодого задора и жизненного опыта.

Помпей, ежедневно открывающий в супруге новые грани ее удивительной души, серьезно влюбился в молодую жену, проводя с ней лучшие дни своей жизни.

С раннего утра супруги проводили вместе все время, и Помпей значительно отошел от государственных дел, зачастую пропуская даже заседания сената.

В один из таких приятных дней, когда сухой воздух был наполнен ароматом свежести и прохлады зимнего дня, Юлия и Помпей находились во внутреннем саду. Внезапно управляющий доложил о прибытии гонца от Цезаря. Консул просил своего зятя срочно прибыть на утреннее заседание сената в Рим. Помпей, пропустивший несколько последних заседаний, серьезно встревожился, приказав приготовить лошадей на завтра.

Юлия, видя встревоженное лицо мужа, попыталась его успокоить.

— Не волнуйся, — улыбнулась она, — Цезарь обязательно пришлет подробное известие, если в Риме случится что-нибудь серьезное. Я знаю его, наверное, опять важное заседание в сенате.

— Этот Клодий, — беззлобно ответил Помпей, — он все время призывает людей к беспорядкам. Не понимаю, как Цезарь этого не видит. Он может быть очень опасен.