Наталья Александрова - Руки кукловода

Ровно в восемь тридцать в квартире Николая Васильевича Трубина заработал домофон.

– Николай Васильевич, машина подана! – раздался голос шофера Жени.

Трубин был уже одет. Он вышел на лестничную площадку. Возле лифта стояла незнакомая девушка – невысокая, симпатичная, с немного раскосыми глазами.

«Небось от Валеры уходит, – подумал Трубин с легкой завистью, – шалун Валерик, за сорок, а каждый день новые девушки. И не проводит ведь».

Легким кивком обозначив свою симпатию, вошел следом за красоткой в лифт. Она замялась, нажимая на кнопку, и лифт пошел не вниз, а вверх.

– Э, девушка, вы куда? – удивился Трубин. – Вы что‑то не то нажали!

Да что вы? – С милой улыбкой девица обернулась к нему и вдруг, с резким шипением выдохнув воздух, мгновенным неуследимым движением накинула на шею Николая Васильевича тонкий шелковый шнурок.

«Что за безобразие!» – хотел возмущенно крикнуть Трубин, но не смог, потому что в его гортани что‑то противно хрустнуло, и невыносимая боль хлынула в горло, как расплавленный металл. Николай Васильевич пошатнулся, замахал руками. Глаза его вылезли из орбит, в лифте стало сразу удивительно темно, и все вокруг сделалось дымно‑багровым. Потом в голове у него взорвался слепящий шар, и все кончилось.

Николай Васильевич Трубин сполз по стене и затих на полу лифта с широко открытыми выпученными глазами, в которых застыло выражение удивления и обиды.

Симпатичная девушка аккуратно сняла с шеи Трубина шнурок, убрала в карман своей куртки и вышла из лифта, который как раз остановился на четырнадцатом этаже.

Открыв дверь, она вышла с лестничной площадки на широкий балкон, пригнулась, чтобы ее не было видно снизу, и перебралась на соседний балкон. Через минуту девушка уже спускалась на лифте в соседнем подъезде, еще через минуту она вышла из подъезда, не привлекая к себе внимания, и быстрым деловым шагом направилась к остановке троллейбуса.

Шофер Женя подождал еще несколько минут – мало ли что может задержать босса – и наконец снова подошел к домофону.

Довольно долго ему никто не отвечал, потом из динамика послышался заспанный и недовольный голос Риммы Григорьевны, супруги Трубина, которая почти никогда не вставала раньше двенадцати.

– Как – где Николай Васильевич? – удивленно переспросила она. – Тебе лучше знать. Разве он еще не ушел?

Пару раз окликнув мужа и даже сделав несколько шагов по бескрайней квартире, Римма Григорьевна вернулась к домофону и с еще большим недовольством повторила Жене, что дома босса нет.

Шофер забеспокоился, потому что по совместительству на него возлагалась и охрана Трубина. Открыв своим ключом дверь подъезда, он вошел внутрь и вызвал лифт, чтобы подняться на шестой этаж. Но когда лифт спустился и двери его открылись, ситуация прояснилась во всей своей отвратительной достоверности.

Женя не справился с задачей охраны шефа. Шеф с широко открытыми выпученными глазами сидел на полу лифта, и он был несомненно и стопроцентно мертв.

На экране телевизора девочки в разноцветных платьях кружились под музыку, держа в руках огромные искусственные цветы. Я сидела на диване, закутавшись в плед, и тупо пялилась в экран. Было совершенно нечего делать, то есть я не представляла себе, что могу сделать в данной ситуации. Все, что могло случиться, уже случилось, и от меня больше ничего не зависит.

Вот именно, в этой истории от меня никогда ничего не зависело. Все, что произошло со мной за последнее время, случилось как бы помимо меня, без моего на то желания. Мной манипулировали, мной управляли, причем так искусно, что я ничего не замечала. Сама того не желая, я делала то, что от меня требовалось, и думала, что инициатива исходит от меня самой.

И все же, был ли момент в этой истории, когда я могла остановить ход событий или хотя бы направить их в другую сторону? Был ли момент, когда от моих поступков что‑то зависело?

Я – человек глубоко реалистичный. Научную фантастику с детства терпеть не могу. Все эти разговоры о том, что вот как было бы здорово и что вообще было бы, если бы можно было вернуться на две недели назад и в понедельник утром встать не с левой ноги, а с правой, по моему мнению, не стоят и выеденного яйца. Но я хочу понять, отчего я позволила собой управлять, кто я – безмозглая идиотка или просто жертва случайного стечения обстоятельств?

Итак, когда же все началось? Тогда ли, когда я вытащила письмо из нашего почтового ящика? Оно было адресовано мамуле, и обратным адресом был указан Зауральск. В Зауральске у нас с мамулей родственников нет, общих знакомых тоже, поэтому я бросила письмо в прихожей на столик с телефоном и больше про него не вспоминала. Что, если бы я тогда разорвала то письмо, не читая, и клочки пустила по ветру? Ничего бы не изменилось, потому что в наше время, когда почтовое ведомство работает из рук вон плохо, никто не станет доверять важную информацию простому письму.

Стало быть, началось все гораздо позже, когда вечером у нас в квартире раздался длинный междугородный звонок. Краем уха я разобрала мамулин голос, радостно кого‑то приветствующий, и, поскольку не последовало ее окрика: «Александра, это тебя!», я спокойно продолжала заниматься своим делом.

Чтобы не возвращаться потом к второстепенным вопросам, сразу же скажу, что по профессии я журналист. По профессии, но не по призванию, считает моя мать, и я склонна с ней в этом согласиться. Так или иначе, чем‑то нужно зарабатывать на жизнь, потому что живем мы с мамулей вдвоем, содержать нас некому: у мамули нет мужа уже, а у меня – еще. Но, как не устает она повторять, если я и дальше буду продолжать в том же духе, то вряд ли он (муж) у меня когда‑нибудь вообще будет.

Так что в тот вечер, когда звонили из Зауральска, я сидела в своей комнате за компьютером и писала статью, уж не помню на какую тему. Статью нужно было сдать к завтрашнему утру, поэтому я углубилась в работу с головой. Поэтому, как выяснилось гораздо позднее, я просто не расслышала мамулиного вопроса, не буду ли я против, если у нас в квартире поживет некоторое время ее старинный приятель из Зауральска? В гостинице для него слишком дорого, а у нас все‑таки три комнаты, и живем в них только мы вдвоем, так что приятель никого не стеснит.

Когда я работаю, то разговариваю с мамулей, пользуясь методом Винни Пуха, то есть через равные промежутки времени вставляю в ее монолог попеременно две фразы: «Да‑да, конечно» и «Нет‑нет, ни в коем случае». Очевидно, подошла очередь «Да‑да, конечно», потому что мамуля, услышав положительный ответ, тотчас же оставила меня в покое.

Скажу сразу, я пыталась пользоваться таким же методом не только тогда, когда работаю, потому что мамуля у меня, конечно, женщина неплохая, любит меня, но еще не потеряла надежду перевоспитать свою единственную дочь. Просто удивительно, как моя мать – женщина, обладающая завидной толикой здравого смысла, независимостью и упорством, а также всегда умевшая трезво оценивать свои и чужие силы, – может питать такие беспочвенные надежды. Скорее всего, ей просто стыдно признать свое поражение.

Предмет спора у нас в конечном итоге всегда один: это я, моя внешность, характер и образ жизни. Дело в том, что мы с мамулей не блещем красотой. Не подумайте, конечно, что на лице у меня или у мамули какое‑нибудь жуткое родимое пятно, или нос загибается крючком, как у Бабы‑Яги. От такого безобразия Бог миловал. И глаза у нас самого обычного размера, и нос не длиннее нормы, и рот не как у лягушки… Но в целом нельзя не признать, что внешность у нас с мамулей самая ординарная и невыразительная, ни один взгляд не остановится ни на лице, ни на фигуре. По рассказам мамули, она поняла это очень рано, чуть ли не в шестом классе школы. Она не стала расстраиваться и плакать по ночам в подушку, как сделали бы все остальные девчонки в ее возрасте. Нет, мамуля поразмыслила в одиночестве и сделала ставку на стиль.

«Я – женщина, которая сделала себя сама!» – любит повторять мамуля, она до сих пор следует принятому в шестом классе решению и очень гордится собой.

Действительно, одевается и причесывается она всегда с большим вкусом, хотя на взгляд некоторых – слишком экстравагантно. В этом отношении я – полная ей противоположность, совершенно не слежу за своим гардеробом и частенько даже забываю сделать макияж перед выходом на работу. Для мамули такое просто немыслимо, она даже мусор вынести на лестницу и то ненакрашенной не выйдет.

Надо сказать, что усилия мамули не пропали даром – не в отношении меня, а в отношении ее самой. Сейчас она работает на Ленфильме – преподает там на коммерческих курсах, учит глупеньких дочерей обеспеченных родителей, как одеваться, накладывать макияж и правильно выходить из иномарки, будучи одетой в мини‑юбку.