Неле Нойхаус - Злой волк

Это был обман, так как Корина Визнер молчала, когда он перечислял ей имена, и он сомневался, что им удастся что-то из нее вытащить. Ральф Визнер вообще не проронил ни слова. Если им не повезет, они никогда не смогут доказать, что люди, собравшиеся в четверг вечером у Матерна, имеют какое-то отношение к кольцу педофилов.

Энгель подняла брови.

– Постановления об аресте? В отношении кого? – спросила она.

Боденштайн придвинул ей список, который подготовил Остерманн.

– Здесь еще отсутствуют несколько имен иностранцев, но мы уже связались с коллегами в Голландии, Бельгии, Австрии, Франции и Швейцарии. Завтра нам будут известны все, кто в четверг вечером был на вилле Матерна.

– Понятно. – Доктор Энгель пробежала глазами список.

– У нас есть полное признание своей вины Гельмутом Грассером. Корина и Ральф Визнеры, а также их сотрудники, будем надеяться, подтвердят это в ближайшие дни. – Боденштайн обеими руками потер лицо и поднял взгляд. – Фрей убил девочку, а Грассер сбросил труп в реку. Он и Фрей напали на Ханну Херцманн и чуть ее не убили, и на счету Грассера еще убийство Леонии Вергес.

– Очень хорошо. Вы раскрыли все три дела. – Советник уголовной полиции кивнула. – Поздравляю от всего сердца, господин главный комиссар.

– Спасибо. Кроме того, мы сможем доказать, что Килиан Ротемунд был противозаконно обвинен и осужден. Тогда, летом 2001 года, узнав от Михаэлы Принцлер имена педофилов, он обратился именно к Фрею и просил его о помощи. Фрей, увидев этот список, забил тревогу. Ему стало ясно, что всей организации грозит опасность разоблачения, и поэтому заманил в ловушку своего старого друга Килиана. Правда, ни он, ни Корина не добрались до Михаэлы. Принцлер надежно защищал свою жену, даже инсценировал ее смерть. Состоялись похороны с сообщением о ее смерти, и был установлен надгробный камень. Таким образом, Принцлер вывел свою жену с линии огня. – Боденштайн чуть помолчал. – У Маркуса Фрея было не очень радостное детство. Он побывал во многих семьях, пока наконец не остался у Финкбайнеров. Он попал в полную зависимость от старшего Финкбайнера, равно как и его приемные братья и сестры. Я думаю, что он сам подвергался сексуальному насилию и однажды взял реванш. Видимо, ему нравилось иметь власть над более слабыми.

– Его жена Сара, эта индианка, сама выглядит как ребенок, – заметила Катрин Фахингер. – Почему мы значительно раньше не догадались, что Ники – это в действительности Маркус Фрей? Мы ведь знали, что он тесно связан с семейством Финкбайнеров.

– Я тоже до этого не додумался, – ответил Боденштайн. – Вообще-то его звали Доминик, я это узнал от Корины Визнер. Ренате Финкбайнер не нравилось это имя, поэтому она его переименовала в Маркуса, но краткое имя «Ники» сохранилось. Промежуточное имя «Мария» Фрей позже прибавил себе сам. Он считал, что «Маркус Фрей» звучит слишком просто.

– Н-да, – вырвалось у Кая Остерманна. – И к этому он еще купил себе докторскую степень. Какое убожество.

– Жажда власти и тщеславие, – заметила Николя Энгель.

– Как и всегда. Система работала безупречно. Девочек, которые вырастали, продавали сутенерам, или они попадали в наркосреду или просто в психиатрическую клинику. Корина Визнер все это держала в своих руках. Только Михаэла ускользнула от нее. – Боденштайн замолчал, глядя в лицо женщины, которую он много лет назад любил и, как ему казалось, хорошо знал. – Кроме того, что мы раскрыли эти преступления, мы можем доказать кое-что еще. Благодаря Ротемунду и Принцлеру я узнал, почему тогда погиб осведомитель Эрик Лессинг.

– В самом деле? – Николя Энгель, казалось, спокойно восприняла эту новость, и это пробудило в Боденштайне крошечную надежду на то, что, может быть, она лично тоже не была в курсе этих дел, а лишь выполняла указания сверху. Правда, это ничего не меняло с точки зрения того факта, что она скрыла преступление.

В дверь, которая была и без того открыта, постучали. В комнату вошли Пия и Кристиан Крёгер, который уже сменил свою промокшую одежду на сухую.

– Как девочка? – поинтересовалась советник уголовной полиции.

– Ничего, – ответила Пия. – Она спит в моем кабинете. С ней там Остерманн.

– Да, тогда… мне не остается ничего другого, как поздравить вас всех. – Доктор Энгель улыбнулась. – Это была действительно хорошая работа.

Она встала.

– Еще одну минуту, пожалуйста, – остановил ее Боденштайн.

– Что такое? Я ужасно устала, день был слишком длинным, – сказала Энгель. – И вам надо потихоньку расходиться по домам.

– Эрик Лессинг, который тогда в качестве осведомителя был внедрен во франкфуртскую группу «Королей дороги», узнал через Бернда Принцлера, с которым подружился, о существовании педофильского кольца, к которому среди прочих принадлежал и тогдашний начальник полицейского управления Франкфурта, а также государственный секретарь Министерства внутренних дел, судья Верховного суда земли и еще целый ряд прокуроров, судей, политиков и важных людей в области экономики. Эрик решил обнародовать эту информацию и поэтому погиб.

– Это абсурд, – возразила Николя Энгель.

– Начальник Лессинга всегда был в курсе того, где и когда тот находился, – продолжал Боденштайн, не обращая внимания на возражение Энгель. – Тайно была организована полицейская облава. При этом в ней участвовал не отряд спецназа, как это обычно бывает при налетах в соответствующие заведения, и прежде всего, если речь идет о «Королях дороги». Нет, нашелся прекрасный исполнитель приказов, который, кроме того, был первоклассным стрелком, и вдобавок ко всему – честолюбивый главный комиссар, пользовавшийся репутацией человека без угрызений совести, то есть вы, фрау доктор Энгель.

Лицо Николя Энгель окаменело.

– Поосторожней, Оливер! Следи за тем, что ты говоришь, – сказала она предостерегающим тоном, обращаясь к нему на «ты», чего никогда не делала в присутствии других. Боденштайн тоже перешел на «ты».

– Ты явилась с Бенке в этот бордель, предварительно подменив ему оружие и сунув то, которое не было зарегистрировано и впоследствии было найдено в машине Принцлера, чтобы возникла картина, будто в борделе произошла перестрелка. Ты приказала Бенке произвести тройное убийство.

Боденштайн не удивился бы, если бы она после таких серьезных обвинений потеряла самообладание, но Николя Энгель оставалась совершенно спокойной, подобно Корине Визнер во время недавней беседы.

– Это действительно увлекательная история. – Она покачала головой. – Кто ее выдумал? Бенке? Этот спившийся, мстительный недоумок?

– Да, это он рассказал нам об этом, – подтвердил Кристиан Крёгер. – И у меня не создалось впечатления, что он лжет.

Николя Энгель оценивающе посмотрела на него, затем ее взгляд, скользнув по Пие, вновь обратился к Боденштайну.

– Это необоснованное подозрение будет стоить вам троим должности, это я вам обещаю, – сказала она спокойным голосом. На какое-то мгновение в комнате наступила полная тишина.

– Вы ошибаетесь. – Боденштайн встал со своего стула. – В этом помещении вы одна, фрау Энгель, лишитесь своей должности. Я задерживаю вас по подозрению в подстрекательстве к тройному убийству. К сожалению, я вынужден это сделать, потому что я опасаюсь, что в ином случае вы попытаетесь уничтожить следы.

За окнами начало светать, когда Вольфганг Матерн закончил свою исповедь. Он говорил почти полтора часа, сначала запинаясь, как будто под давлением, потом все более свободно. Майке слушала его, растерянная и потрясенная. Он признался ей, что это он предал Ханну. Именно ему, своему старинному и лучшему другу, которому она безоглядно доверяла, она обязана самыми страшными событиями в своей жизни.

– Я не мог иначе, – коротко ответил он на вопрос Майке, зачем он это сделал. – Когда она дала мне прочитать этот сценарий, и я увидел имена, то понял, что произойдет катастрофа.

– Но ведь не для тебя! – Майке сидела напротив него в кресле, обхватив колени руками. – Ты ведь не имеешь никакого отношения ко всей этой истории. Напротив! Ты бы смог наконец освободиться от своего отца и всей этой… этой грязи.

– Да. – Он тяжело вздохнул и потер усталые глаза. – Да, я мог. Но я не думал, что подобное вообще возможно. Я… я думал, что объясню это Ханне, но прежде чем я с ней вообще успел поговорить, мой отец оповестил об этом Финкбайнеров, и они натравили на Ханну своих цепных псов.

Вольфганг не решался поднять на нее взгляд.

– Вечером я был у Ханны в больнице. Это было так страшно – видеть ее такой, – прошептал он хриплым голосом. – Майке, ты не можешь себе представить, как мучает меня то, что именно я виноват в этом. Я уже размышлял о том, чтобы покончить жизнь самоубийством, но даже для этого я оказался слишком трусливым.