Светлана Алешина - Странница в ночи

— Ладно. Только вы в этой очереди последний. Скажите, чтобы после вас не занимали.

Он рассмеялся.

— Хорошо, так и сделаем. Вы упоминали человека, который грубо вас толкнул и потом уехал на машине.

— Собственно, толкнула его я, а он просто грубо мне ответил. И вообще он ужасно спешил. А номер машины я сейчас не помню — у меня в голове полная каша. Может, попозже все придет в порядок.

— А как он выглядел?

— Противный, — выдала Оля. — Совершенно мерзкий тип. Лицо у него было квадратным и майка дурацкая с «Титаником». Как у малолетки…

В принципе Оля не была уверена, что на ее описании внешности негодяя не отразилось ее личное отношение, которое — что вполне естественно — граничило с глубокой антипатией. Не такой уж он и квадратный, просто грубый. Оля успокоила себя тем, что тот кретин, толкнувший ее, все-таки был именно таким, каким она его описывала. Такой человек приятным быть просто не может.

При упоминании «Титаника» на аристократическом лице сыщика сначала мелькнуло удивление, потом радость.

— Оля, вы в этом уверены?

— Конечно, что я, больная? Я сразу эту майку заметила. Потому что взрослый мужик, а одевается как тинейджер, да еще не продвинутый…

Что такое «продвинутый тинейджер», Виктору Сергеевичу было очень интересно узнать, но времени на выяснение таких деталей у него не было. Поэтому он не стал фокусироваться на этом.

Он повернулся к окну.

— Ну, это все? — поинтересовалась Оля.

— А? — спросил он. Оле показалось, что он как-то странно дернулся. Будто она оторвала его от собственных мыслей.

А когда он обернулся, Оле опять показалось, что она его где-то уже видела. Хотя — где она могла его видеть…

— Я вам больше не нужна?

— Нет, — рассеянно покачал он головой. — Вы мне больше не нужны.

«И все-таки я его уже видела», — она недоуменно пожала плечами. Или у него просто такое типичное лицо?

— Послушайте-ка, Сашенька! — воскликнула Нина Ивановна с таким видом, как будто ее озарила светлая идея, способная разом спасти все человечество. — У меня есть вино, очень хорошее! Давайте-ка выпьем!

— Давайте, — брякнула я с пионерской готовностью и тут же прикусила язык. Во-первых, с чего это вы, любезная Александрина, решили испробовать на рабочем месте сей благословенный напиток, туманящий мозги? И как, черт побери, к этому факту отнесется ваш Лариков, когда вы заявитесь в «офис» с развеселым выражением на лице, не отягощенным глубокими раздумьями?

Увы, здравая мысль пришла ко мне, как всегда, с громадным опозданием — как трамвай — никогда не придет вовремя! Нина Ивановна, хихикнув, вспорхнула с легкостью студентки-первокурсницы и, заговорщицки подмигнув, исчезла на минуту, после чего вернулась с фужерами и бутылкой красного вина явно домашнего приготовления. Насчет того, что вино домашнее, я не очень-то обольщалась, поскольку некоторый опыт, приобретенный мной в потреблении домашних вин, гласил: «Это только на первый взгляд вино легкое. Через полчаса ты узнаешь, что такое опьянение в полном объеме».

О дурманящих свойствах наливки я узнала быстрее, чем предполагала. Уже через пять минут облик моей собеседницы стал зыбким и подернулся некоторой дымкой. Глаза мои начали слипаться, и я слушала рассказы старой леди, стараясь делать вид, что мне абсолютно все понятно. Но я ничего не понимала!

Единственное, что меня успокаивало — Нина Ивановна, находясь примерно в том же состоянии, что и я, не пыталась посвящать меня в тайны Ивана Евграфовича, а увлеченно пересказывала мне свои романчики и адюльтеры. Зато мы напоминали теперь с ней закадычных подруг, и вино разрушило барьер легкой недоверчивости, через которую мне никак не удавалось пробиться.

— А папа… Ну, не каждым везет с родителями… Он выдал меня замуж за эту скотину, а какого черта?! Только сломал жизнь и мне, и ему! Ни денег, ни ума. Простой, как сибирский валенок, — это после Михаила-то Ниловича!

Ого-го… Я превратилась во внимательного слушателя. «Скотиной» у нас, похоже, назвали Шлендорфа?

— И ведь двадцать лет я прожила с этим скупердяем, двадцать лет, Сашенька! И все это — из-за прихоти моего папаши! Глупой прихоти властелина, требующего полного подчинения! И потом — эти ужасные слухи о том, что мой папа приложил руку к исчезновению Баринова! А вы пишете книжку, и опять же не о Баринове! Да ведь, милая вы моя деточка, если о ком писать, так о нем! Мало того что красавец, умница, так и жизнь его покрыта тайной… А как он любил свою жену, Саша! Так теперь не любят! Не умеют!

Она грустно махнула рукой. Сейчас она казалась мне почти красивой — погруженная в воспоминания о своей детской любви, Нина Ивановна таинственным образом преобразилась.

— Послушайте, но ведь нельзя же так верить слухам, — робко сказала я. — А я и не верю слухам, — дернулась она, выпрямляя спину. — Я, Сашенька, верю только своему собственному слуху. А это разные вещи.

Я боялась спугнуть ее откровенность. Хотя, если честно, мне опять не нравилась моя роль. Ну что это за работа? Все превращаешь в «доступ к информации», даже простая радость человеческого общения омрачается проклятой необходимостью вслушиваться в слова, пытаясь найти ответ на мучающие тебя вопросы!

— Так вот, Саша, я носила это внутри себя так долго, что от этой гнили и сама начала сходить с ума. Наверное, вам придется выслушать это и принять в себя.

Она немного наклонилась, убирая ладонью волосы со лба, и очень тихо, почти шепотом сказала:

— Михаил Баринов… Когда-то его звали не так. И единственным человеком, знавшим, как его звали, был мой отец, по непонятной глупости ставший его близким приятелем. Я слышала этот разговор, как и то, что произошло после ухода Баринова. Мой отец ходил по кабинету, как бы пытаясь побороть себя. Что он искоренял в себе? Остатки честности? Сейчас я уже не могу дать ответ. Баринов мешал ему жить. Пока он работал в университете, мой отец был на вторых ролях. А ему хотелось выйти на первые — поэтому подлость победила. Он позвонил куда-то, и я услышала, как он сказал: «В нашем университете работает белогвардейская сволочь. И ему доверяют воспитание молодежи!» После этого, Саша, я уже не могла относиться к нему по-прежнему!

Она встала, пошатнувшись и ухватившись за спинку кресла, и посмотрела в окно.

— Поэтому, Сашенька, когда он повелел мне выйти замуж за этого недоноска Шлендорфа, я согласилась. Куда угодно, за кого угодно — только прочь от него! О господи! Я просто попала от одного монстра к другому!

В ее словах было так много горечи, что я невольно прониклась сочувствием к этой крупной, но такой беззащитной женщине.

В конце концов, ее жизнь была сломана. Разве это не повод для жалости?

Легко взбежав по ступенькам, Виктор оказался перед дверью лариковской квартиры-»офиса» и нажал на кнопку звонка. Если сейчас не окажется на месте самого Андрея, он передаст все Саше. Ничего страшного… Но, бог мой, лучше бы Лариков был на месте!

Виктор Сергеевич был в некотором замешательстве — от убийств его пока еще бог миловал. Первый раз за свою работу простенькое дело о наследстве вдруг начало обретать зловещую окраску. Если раньше он был склонен считать «покушения на Володю» всего лишь плодами его фантазии, то убийство Татьяны… Впрочем, отчего он это связывает? Есть ли у него основания считать все эти злоключения звеньями одной цепи? Или…

Может быть, это и совпадение, может быть… Татьяна могла быть замешана и в другую историю, фигура, как говорится, «одиозная» — судя по опросам людей, хорошо с ней знакомых, подозрительных личностей среди ее знакомых было не так уж и мало. Но смешная одежда предполагаемого убийцы? Это тоже — совпадение? Ведь Володя Баринов упоминал именно футболку с пресловутым «Титаником»!

Дверь открылась, прервав цепь логических размышлений Виктора Сергеевича, и Лариков уставился на него удивленно:

— Виктор? Что случилось? На тебе лица нет…

Виктор кивнул коротко, прошел в комнату и опустился в кресло.

— Это наследство все больше напоминает мне проклятие… Убита Татьяна Витальевна.

Я слушала Нину Ивановну уже внимательно — последствия моего легкомысленного потребления спиртного наконец-то испарились, я была вполне способна не только воспринимать информацию, но и разложить ее по полочкам, отсеяв ненужное и оставив необходимое.

Картинка получалась интересная — например, с этим самым Шлендорфом. Тому Шлендорфу, который почил в бозе недавно в итальянском городке Брешии, муж Нины Ивановны был так, «седьмая вода на киселе». Какой-то двоюродный брат троюродного дяди. Однако вот ведь что интересно — Иван Евграфович тем не менее живо им заинтересовался и, вытащив его из Тарасовской губернии, чуть ли не из самой глубинки, дальше которой уже Казахстан, приволок его в Тарасов, устроил учиться в университет и начал всячески парнем заниматься. Просто как родным сыном. И Нина Ивановна вначале так и думала, что у бедного Ивана Евграфовича жажда по наследнику, что я почла не столь уж далеким от истины, поскольку именно наследник его и интересовал, но — когда Иван Евграфович настоятельно потребовал, чтобы Нина Ивановна вышла за этого самого Петю Шлендорфа замуж, она возмутилась, поскольку ей совсем не нравился этот маленький, белобрысый парень с рябым лицом и раскосыми глазами, почему-то казавшимися Нине пьяными.