Джон Гришем - Золотой дождь

Не выводи меня из себя, приятель — одну башку я уже проломил. Мы свирепо поедаем друг друга глазами.

— Спасибо за совет, — цежу я.

— Не за что. — Смазертон и Хамлет отодвигают стулья, встают и дружно устремляются к двери. — У вас есть пять минут, — бросает через плечо Смазертон. И они выходят, оставляя нас одних.

— Осторожней, — шепчу я. — Они нас видят. Кроме того, здесь наверняка установлены микрофоны, так что обдумывай каждое слово.

Келли молчит.

— Мне очень жаль, что так случилось, — говорю я, продолжая играть роль адвоката.

— Что значит «простое» убийство?

— Это довольно расплывчатый термин, но в целом под ним подразумевается убийство, совершенное без умысла. По неосторожности, например.

— И на сколько меня посадят?

— Сначала тебе должны вынести обвинительный приговор, а я этого не допущу.

— Обещаешь?

— Да. Тебе страшно?

Келли вытирает глаза и надолго умолкает. Потом говорит:

— У Клиффа много родных, и все они такие же, как и он. Пьяницы и забияки. Я боюсь их.

Я не отвечаю. Честно говоря, я и сам страшусь возможных последствий.

— Они ведь не могут заставить меня пойти на похороны, правда?

— Да.

— Слава Богу.

Проходит несколько минут, и за Келли приходят. Теперь уже с наручниками. Я смотрю им вслед. У лифта процессия останавливается, Келли оборачивается и смотрит на меня. Я машу ей рукой, и двери лифта смыкаются, скрывая её от меня.

Совершая убийство, ты делаешь в среднем пару дюжин ошибок. Если ты в состоянии предусмотреть хотя бы десять из них, ты — гений. Такое изречение я как-то услышал с экрана кинотеатра. Я, правда, убил, защищаясь. И тем не менее ошибки уже начинают накапливаться.

В конторе я кружу вокруг своего стола, который устлан вырванными из блокнота листками. Я нарисовал на них план квартиры Райкера, схематически набросал положение тела, одежды, бейсбольной биты, пивных жестянок — всего, о чем мог вспомнить. Я изобразил также план автостоянки, крестиками пометив свою машину, «фольксваген» Келли и джип Райкера. Я исписал полблокнота, восстанавливая в памяти все свои шаги и все события того страшного вечера. Судя по всему, в квартире я провел не более четверти часа, на бумаге же это выглядит как небольшой роман. Сколько было криков и визгов, которые могли услышать снаружи? Кажется, не больше четырех. А сколько соседей могли увидеть незнакомого мужчину, который выходил из квартиры Райкера? Одному Богу известно.

Вот где я совершил первую ошибку. Зря я смылся с такой поспешностью. Нужно было выждать минут десять, пока уляжется сумятица. А уж потом потихоньку выскользнуть и раствориться в темноте.

А, может, следовало вызвать полицию и честно во всем признаться? Никаких законов мы с Келли не преступали. Клифф же, вместо того, чтобы играть в свой софтбол, явно прятался в засаде где-то поблизости. Я имел полное право защищать в свою жизни и, в порядке самообороны, применить против него его собственное оружие. Зная, что он был за фрукт и как избивал жену, ни один суд присяжных не признал бы меня виновным. Не говоря уж о том, что единственный очевидец происшедшего был бы целиком на моей стороне.

Так почему же я не остался? Во-первых, потому что Келли буквально выпихивала меня вон, и тогда это казалось вполне разумным. Можно ли сохранить присутствие духа, когда за каких-то десять секунд ты превращаешься из жертвы в убийцу?

Вторую ошибку допустила уже Келли, когда солгала насчет своей машины. Покинув полицейский участок, я проехал мимо автостоянки напротив дома Райкера, и обнаружил её «фольксваген» и джип Клиффа на прежних местах. Остается только молиться, чтобы никто не сказал полицейским, что машина Келли стоит там уже несколько дней.

А вдруг после бегства Келли Клифф с кем-нибудь из своих дружков каким-то образом вывели её автомобиль из строя, а теперь этот дружок заявится в участок и заявит об этом? Мое воображение рисует самые мрачные картины.

Но худшую ошибку все-таки совершил я сам, соврав полицейским, что, вызвав полицию по телефону 911, Келли тут же позвонила мне. Этот предлог я придумал, чтобы объяснить свой столь скорый приезд в полицию. Глупее вранья не придумать, потому что подтвердить мои показания некому. Полицейским стоит только навести справки на телефонной станции, и — я влипну по самые уши.

Время идет, а с ним растет и число ошибок, о которых я вспоминаю. По счастью, большая часть их — плод моего воспаленного воображения и, хорошенько поразмыслив, я их вычеркиваю.

Пять утра — я звоню Деку и бужу его. Час спустя он входит в мой кабинет с термосом кофе. Я рассказываю о случившемся, и Дек тут же меня радует.

— Ни один суд присяжных не вынесет ей обвинительный вердикт, — убежденно заявляет он.

— С судом все ясно, — говорю я. — Сейчас главное — вызволить её из тюрьмы.

Мы разрабатываем план действий. Мне нужны документы — сведения об арестах Клиффа, копии заявлений, выписки из истории болезни и тому подобное. Дек готов раздобыть все, что мне нужно. В семь он покидает контору, отправляясь за кофе и свежими газетами.

Заметка о вчерашнем происшествии — три коротких абзаца без фотографий — помещена на третьей полосе «Метрополитен». Все случилось так поздно, что времени на подробности выпускающим газету попросту не хватило. Заголовок гласит: «ЖЕНА АРЕСТОВАНА ЗА УБИЙСТВО МУЖА», но этим в Мемфисе никого не удивишь — такое уже раз в неделю случается. Не выискивай я это сообщение специально, я бы его и не заметил.

Я звоню Мяснику и вытаскиваю его едва ли не с того света. После трех разводов он живет один, ведет ночной образ жизни и засиживается в барах до закрытия. Я сообщаю, что его приятеля, Клиффа Райкера, постигла безвременная кончина, и это действует на Мясника отрезвляюще. В начале девятого он уже сидит напротив меня, и я ставлю ему задачу. Он должен пошататься вокруг дома Райкера и разнюхать, есть ли среди жильцов такие, которые накануне видели или слышали что-нибудь подозрительное. А заодно проверить, нет ли там полицейских, которые делают то же самое. Мясник прерывает меня на полуслове. Он — сыщик. Он собаку съел в своем деле.

Я звоню на работу Букеру и рассказываю, что моя клиентка по делу о разводе — славная девчушка — вчера вечером убила своего мужа, а я хочу вытащить её из тюрьмы. Прошу его о помощи. Брат Марвина Шэнкла — судья по уголовным делам, и я хочу, чтобы он освободил её под мое поручительство, либо под смехотворно низкий залог.

— Неужели после пятидесятимиллионного вердикта ты докатился до бракоразводных дел? — поддразнивает меня Букер.

Я натужно смеюсь. Знал бы он, в чем дело, ему было бы не до шуток.

Марвина Шэнкла сейчас в Мемфисе нет, но Букер обещает навести справки. В половине девятого я покидаю нашу контору, сажусь в «вольво» и мчусь в центр. Всю ночь я старательно гнал от себя мысли о Келли за решеткой.

Я вхожу в здание Судебного центра округа Шелби и устремляюсь в контору Лонни Шэнкла. И тут же узнаю, что судья Шэнкл, как и его брат, куда-то отбыл, и ожидается ближе к вечеру. Тогда я сажусь за телефон и начинаю разузнавать, как и где раздобыть необходимые для освобождения Келли бумаги. Она лишь одна из множества арестованных вчерашним вечером, и я убежден — её дело по-прежнему в полицейском участке.

В половине десятого мы с Деком встречаемся в вестибюле. Он передает мне копию протокола о задержании. Я отправляю его в участок, чтобы он выяснил, где находится её дело.

Контора окружного прокурора округа Шелби расположена на третьем этаже здания Судебного центра. Под началом у окружного прокурора трудятся более семидесяти обвинителей, разбитых по пяти отделам. В отделе бытовых преступлений их всего двое — Морган Уилсон и ещё одна дама. По счастью, Морган Уилсон сейчас на месте, и сложность лишь в том, чтобы пробиться к ней на прием. В течение получаса я обольщаю её секретаршу, и наконец удача мне улыбается.

Морган Уилсон — ослепительная женщина лет сорока. У неё твердое рукопожатие и улыбка, словно говорящая: «Мне чертовски некогда. Выкладывайте, что там у вас, и выметайтесь!». Кабинет её заставлен папками с пола до потолка, однако выглядит все организованно и аккуратно. При одном взгляде на чудовищный объем работы, который лежит на плечах у этой женщины, мне становится не по себе. Мы усаживаемся, и только тогда до неё вдруг доходит, кто я такой.

— Как, мистер Пятьдесят миллионов? — спрашивает она, улыбаясь уже совсем иначе.

— Да, это я, — отвечаю я, пожимая плечами. Прошлое забыто, сейчас я занимаюсь другим делом.

— Поздравляю. — В голосе звучит нескрываемое уважение. Вот она, цена славы. Похоже, в данную минуту Морган Уилсон делает то же, чем занялся бы на её месте любой другой юрист — подсчитывает денежный эквивалент одной трети от пятидесяти миллионов.