Джон Гришем - Золотой дождь

Сама она получает не больше пятидесяти тысяч в год, поэтому ей хочется поговорить о пролившемся на меня золотом дожде. Я в нескольких словах рассказываю о процессе и том, какие чувства обуяли меня, когда я услышал вердикт. Затем перехожу к существу дела.

Она выслушает меня внимательно, по ходу делая записи. Я передаю ей копии нынешнего и прошлых заявлений о разводе, копии протоколов об арестах Клиффа за избиение жены. Обещаю к концу дня принести выписку из истории болезни. В красках описываю, как выглядели самые страшные следы побоев.

Почти все громоздящиеся вокруг папки так или иначе связаны с мужчинами, которые избивают своих жен, детей или подруг; несложно поэтому представить, на чьей стороне Морган.

— Бедняжка, — вздыхает она, и что-то подсказывает мне: она имеет в виду вовсе не Клиффа. — А каковы её габариты?

— Рост около ста шестидесяти пяти. И весит как пушинка.

— Как же ей удалось нанести смертельный удар? — в голосе её звучит благоговение, нежели осуждение.

— Она была насмерть перепугана. Он был пьян. Каким-то чудом ей удалось завладеть его битой.

— Молодчина, — шепчет она, и меня пробирают мурашки. Ведь Морган — обвинитель!

— Мне бы хотелось, чтобы её выпустили из тюрьмы, — говорю я.

— Я должна изучить материалы дела. Я сама попрошу, чтобы сумму залога снизили. Где она живет?

— В приюте, — отвечаю я. — В одном из подпольных и безымянных заведений.

— Я знаю, — кивает Морган. — Не знаю, что бы мы без них делали.

— Там-то она в безопасности, но сейчас бедняжка в тюрьме, хотя она ещё вся в синяках после последнего избиения.

Морган указывает мне рукой на громоздящиеся папки.

— Вот вся моя жизнь.

Мы договариваемся, что она примет меня завтра в девять утра.

Вместе с Деком и Мясником мы встречаемся в нашей конторе, чтобы перехватить по сандвичу и обсудить план дальнейших действий. Обойдя всех соседей Райкера, Мясник нашел только одну соседку, которая вроде бы слышала какой-то треск. Она живет в квартире над головой Райкера, и вряд ли могла меня видеть. Должно быть, она услышала, как от могучего удара Малютки Клиффа вдребезги разлетелась деревянная подставка для специй. Полицейские её не расспрашивали. За три часа, которые провел там Мясник, полиция туда носу не казывала. Квартира заперта, запечатана, но пользуется повышенным вниманием. Как-то раз, к двоим здоровенным оболтусам, назвавшимся какими-то родственниками Клиффа, присоединилась компания его дружков, прикативших на грузовичке, и вся эта свора бесновалась за ограничительной лентой, грозя кулаками невидимому противнику и грозя расправой. Зрелище не из самых приятных, заверяет меня Мясник.

Он также связался со своим приятелем в залоговом отделе, который согласился сократить сумму невозвращаемого задатка с обычных десяти процентов — до пяти. Это для меня весьма существенное подспорье.

Дек почти все утро провел в полицейском участке, раздобывая копии необходимых документов. Он даже ухитрился втереться в доверие к Смазертону, подкупив его тем, что также питает глубокую ненависть (Ха-ха!) к адвокатам. Сам же он, якобы, никакой не ассистент адвоката, а всего лишь конторский служка. Кстати, по словам Смазертона, в участок около полудня позвонил неизвестный, пообещавший прикончить Келли при первом же удобном случае.

Я собираюсь съездить в тюрьму, чтобы проведать Келли. Дек тем временем свяжется с судьей, который отдаст распоряжение освободить её под залог. Рик, приятель Мясника из залогового отдела, уже ждет нас. Мы собираемся выйти из конторы, когда звонит телефон. Дек снимает трубку и тут же передает её мне.

Звонят из Кливленда — Питер Корса, адвокат, который представляет Джеки Леманчик. В последний раз мы с ним беседовали после того, как она выступила на судебном процессе. Я тогда пылко поблагодарил его, а он сказал, что уже и сам подумывает о том, чтобы подать иск.

Корса поздравляет меня с вердиктом и добавляет, что воскресные выпуски кливлендских газеты не поскупились на освещение итогов моего процесса. Слава моя растет и крепнет. Затем Корса говорит, что с «Прекрасным даром жизни» творится черт знает что. ФБР, контора генерального прокурора штата Огайо и департамент по делам страхования сегодня утром провели совместную операцию, вторгшись в штаб-квартиру «Прекрасного дара» и организовав тотальный обыск. За исключением сотрудников бухгалтерии, все остальные служащие на несколько дней отправлены по домам. Вдобавок, если верить недавним сообщениям в газете, «Пинн-Конн Груп», компания, учредившая «Прекрасный дар», объявила о своем частичном банкротстве и производит массовые увольнения собственных служащих.

Мне сказать ему толком нечего. Всего восемнадцать часов назад я убил человека, и мне трудно сосредоточиться на других событиях. Мы перебрасываемся несколькими дежурными фразами. Я благодарю его за звонок. Корса обещает и дальше держать меня в курсе дела.

Я жду почти полтора часа, пока наконец Келли приводят в комнату для посещений. Мы сидим по противоположные стороны глухой стеклянной перегородки и общаемся по телефону. Келли говорит, что у меня усталый вид. Зато она, заверяю я, выглядит как огурчик. Она сидит в одиночной камере, где ей ничто не грозит, но вокруг довольно шумно, и она всю ночь не смыкала глаз. Она ждет не дождется освобождения. Я говорю, что делаю все возможное. Рассказываю про визит к Морган Уилсон. Объясняю систему освобождения под залог. Про анонимные угрозы по телефону я умалчиваю.

Нам нужно многое друг другу сказать, но не здесь.

Мы прощаемся, и я выхожу в коридор, но меня окликают по имени. Надзирательница в форме спрашивает, я ли адвокат Келли Райкер и, получив подтверждение, дает мне распечатку.

— Мы регистрируем все телефонные звонки, — поясняет она. — За последние два часа нам четыре раза позвонили по поводу этой девушки.

На кой черт мне эта дурацкая распечатка?

— И что за звонки? — спрашиваю я.

— От каких-то психов. Они грозят убить её.

Судья Лонни Шэнкл приезжает в половине четвертого; мы с Деком дожидаемся его в приемной. Дел у судьи по горло, но Букер договорился с его секретаршей, что нас примут, так что путь нам расчищен. Я показываю судье бумаги, быстро излагаю суть дела и в заключение прошу назначить небольшой залог, поскольку вносить его придется мне. Шэнкл устанавливает залог в размере десяти тысяч долларов. Мы благодарим его и прощаемся.

Полчаса спустя мы все уже в тюрьме. Я знаю, что под мышкой у Мясника пистолет, и подозреваю, что Рик, его приятель, тоже вооружен. Мы готовы ко всему.

Я выписываю Рику чек на пятьсот долларов — сумму невозвращаемого залога — и расписываюсь на всех документах. Если обвинения против Келли не снимут, либо она не явится в назначенное судьей время, то перед Риком встанет выбор: выплатить за Келли девять с половиной тысяч баксов из собственного кармана или собственноручно разыскать её и силой вернуть в тюрьму. Я заверяю его, что дело против Келли будет прекращено.

Формальности тянутся бесконечно, но наконец мы видим, как Келли идет к нам по коридору. Она уже без наручников, на лице счастливая улыбка. Мы быстро проводим её к моей машине. Я попросил Мясника с Деком, на всякий случай, несколько минут ехать следом за нами.

Я рассказываю Келли про угрожающие звонки. Мы думаем, что это его родственники и головорезы со службы. По пути к приюту мы почти не разговариваем. Обсуждать вчерашние события ни мне, ни ей не улыбается.

Во вторник, в пять часов вечера, юристы «Прекрасного дара жизни» обращаются в федеральный суд Кливленда с прошением о признании компании банкротом в соответствии с законом о банкротстве. Пока я отвожу Келли в убежище, Питер Корса звонит в нашу контору и извещает о случившемся Дека. Пять минут спустя, когда я возвращаюсь, Дек сидит ни жив, ни мертв. В лице ни кровинки.

Долгое время мы сидим, уничтоженные, не в силах вымолвить ни слова. Нас окружает могильная тишина. Мы не слышим ни голосов, ни телефонных звонков, ни гула автомобилей на улице. Мы до сих откладывали разговор о том, какую долю от с неба свалившихся миллионов получит Дек, поэтому он не в состоянии точно оценить размеров своей потери. Одно мы знаем наверняка: из миллионеров, хотя и только на бумаге, мы мгновенно превратились в нищих. Честолюбивые мечты вмиг рассыпались в прах, словно карточный домик.

Проблеск надежды, правда, пока ещё сохраняется. Не далее как на прошлой неделе финансовые документы «Прекрасного дара жизни» выглядели достаточно солидно, чтобы убедить присяжных, что пятьдесят миллионов долларов для компании — плевые деньги. По оценке М. Уилфреда Кили, наличность компании составляла никак не менее сотни миллионов. Была же хоть толика правда в его утверждениях! И тут мне приходят на ум предостережения, которыми делился со мной Макс Левберг. Не верь финансовым выкладкам страховых компаний — у них свои правила игры.