Фредерик Дар - Дама в черной вуали

Я тщательно осматриваю одежду умершего, аккуратно сложенную в кресле. В кармане пиджака нахожу сверток. В нем десять тысяч долларов в крупной купюре... Плата за измену!

— Приехали,— говорю я своим соратникам.— А вы,— обращаюсь к хлюпающему носом дежурному по этажу,— позвоните в полицию.

Мы уходим. Спуск в лифте в этот раз для Пино заканчивается благополучно.

* * *

Вокзальный буфет всегда полон посетителей. Заметив с порога тяжелый, словно пятитонное колесо взгляд кассирши, направляюсь к ней.

— Мадам, не заметили ли вы сегодня под утро двух посетителей в вашем буфете? Один из них должен быть похож на одного из этих, что на фотографии.

Бросив на нее беглый взгляд, кассирша уверенно произносит: «Вот этот!», показывая пальцем на Болемье.

— Скажите, а как выглядел его собеседник?

— Это была женщина!

Очень любопытно; я не ожидал появления женщины в этой истории «А ля укуси меня невропатолог!»

— Как она выглядела?

— Она была в трауре...

Кольнуло в сердце:

— То... есть...

— Она была в черных одеждах, а на голове шляпа с черной вуалью.

— Значит, ее лица вы не видели?

— Нет... Они заняли вот этот столик в углу. К тому же дама сидела ко мне спиной.

— И долго они были здесь?

— Не очень. Они перекусили. Потом этот месье, что на фотографии, подошел ко мне, желая купить турецкие сигареты. Наверное, для дамы.

«А в это самое время женщина в трауре добавила в стакан с соком крысиного яда».

— Что было потом?

— Они вскоре ушли.

— Рост дамы? Высокая, худая?

— Средняя.

— Очень существенная примета! Ну, а что-нибудь необычное в ее облике вам бросилось в глаза: горб, например, костыль?

Буфетчица хохочет:

— Этого бы я не могла не заметить!

С этой уродины больше ничего не вытащить, даже часа любви!

Своих джентльменов я нахожу у барной стойки. Перед каждым из них стоит по стакану «Мюскаде»[24] Пино опережает меня своим аргументом:

— Говорят, что это вино хорошо промывает почки!

— Вам бы лучше промыть головы,— подаю я им дельный совет и прохожу мимо к телефонному аппарату, чтобы позвонить Старику.

— Сан-Антонио, это очень важно! Вы должны найти документы!

— Но как, шеф? Следы оборвались! Через час корабль снимается с якоря... Двенадцать тысяч пассажиров, половина которых уже на борту...

— Садитесь и вы!

— Что?

— У вас будет целых шесть дней, чтобы найти того, кому были переданы документы и макет. Поймите, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они попали в Нью-Йорк!

— Но, шеф, у нас ни виз, ни паспортов, ни денег! Как же мы сядем на корабль?

— Я организую!.. Вас будут ждать на посадке...

— А мои люди?

— Вы берете их с собой! Три флика на борту,— это не так и много!

Старик полон энтузиазма и решительности довести дело до конца. Я бы мог еще сопротивляться, если бы не знал, что это бесполезно.

— Хорошо, шеф... Хорошо.

— Купите себе несколько чемоданов, чтобы не выделяться среди пассажиров! Сколько у вас денег на троих?

— Думаю, что порядка двадцати тысяч франков.

— Держитесь там!

— Постараемся, шеф!

— Будем поддерживать контакт по радиосвязи.

— Понял.

Слегка ошеломленный, я подхожу к своим коллегам.

— Потрясающий напиток,— сообщает мне Берю.— Выпьешь стаканчик?

— Не откажусь...

Берю кричит:

«Гарсон, еще вина!» и спрашивает: — Как Старик, недоволен?

— Не очень доволен.

— Значит, возвращаемся?

В разговор вклинивается Пино:

— Вы как хотите, а с меня на сегодня хватит! Со Стариком разбирайтесь сами. Я хочу только одного — выспаться! Такая бурная жизнь не для мужчины моего возраста. К тому же у меня сегодня вечером праздник! Серебряная свадьба! Двадцать пять лет супружества! Много, нет?

И Пино переходит к подробностям частной жизни:

— Вообще, жена моя неплохая женщина. Конечно, она с характером. Да и ревматизм суставов влияет на ее темперамент... Хотя она еще...

— Не отказывает тебе! — Я, как всегда, предельно лаконичен.

Пино открывает рот, чтобы что-то сказать, но передумывает и вливает в него остатки вина из своего стакана.

Невероятно, но факт: сегодня расплачивается Толстяк, достав из своей шляпы банкнот в тысячу франков, который никак не похож на ценную бумагу. Официант не знает, с какого конца ее можно взять в руку.

Мы выходим из буфета в залитый солнцем город, по которому гуляет свежий морской ветер.

— Штормит,— замечает Берю.— Мне очень жаль тех, кто сегодня выходит в открытое море.

— А я желаю им всем приятного путешествия и массу разных удовольствий! — не скупится наш добрый Пинюш.

Я же щелкаю пальцами, как будто только что вспомнил имя Луи XVI.

— Кстати, я забыл вам сказать...

— Что? — хором спрашивают внимающие мне Пино и Берю.

— Через час мы снимаемся с якоря и берем курс на Америку.

Они буквально взрываются от смеха.

Прекрасная страна,— давится от смеха Берю.— Но хватит тебе, Сан-Антонио, болтать глупости!

Курьер коменданта морского порта, ожидающий нас около таможни, не выражает никакого интереса к приближающейся к нему великолепной троице. Ему поручено встретить трех спецагентов, а не каких-то едва держущихся на ногах обладателей трех картонных чемоданов, купленных в первой попавшейся дешевой лавке.

Я выхожу вперед и грациозным движением руки предъявляю ему свое служебное удостоверение.

В ответ кивок головы и краткое:

— Следуйте за мной!

Мы проходим за барьер, где таможенники упаковывают изъятые у пассажиров контрабандные сигареты. Молодой офицер с подозрением рассматривает моих друзей. Их нельзя не заметить. Пино, грустный и печальный, как сам траур. Берю выглядит не лучше: нос похож на недозревший помидор, глаза красные, флюс увеличился до вызывающих беспокойство размеров.

— Первый раз в жизни сажусь на паром,— сообщает он доверительно офицеру.— Скажите, это не опасно?

Пораженный импозантной фигурой и внешностью Берю, тот теряет дар речи.

— Не удивляйтесь, пожалуйста,— вазелиню я уши офицеру.— Так надо. Его поведение заранее оговорено. Он находится в образе.

Выходим на причал. Прямо перед нами во всем своем великолепии покачивается на волнах теплоход «Либерте».

— Мой Бог, как он огромен! — выражает свой восторг Берю.— Если бы не увидел своими глазами, то ни за что бы не поверил.

Наш проводник подводит нас к трапу, прогнутому, словно спина ишака. Это впечатление усиливается еще больше, когда по нему начинает подниматься наш Берюрье.

На конце трата пассажиров встречает группа юнг в красных униформах, усеянных золотыми пуговицами. Преодолев подъем, он делает три шага по палубе и в изнеможении опускается, выдохнув лишь из себя: «Отдых!» Чемодан его раскрывается, демонстрируя скудность багажа: новые рубашки и галстук. Юнги закатываются от смеха: они впервые видят пассажира с таким стерильно пустым чемоданом.

Берю закрывает свой чемодан, и мы благополучно достигаем нашей каюты 594 второго класса с четырьмя койками в два яруса у противоположных стен.

Сопровождающий нас офицер вынимает из кармана конверт.

— Здесь сто тысяч франков, месье комиссар. Здесь же талоны на питание в ресторане, а также пропуск-разрешение на свободное перемещение по всему кораблю. Вам предлагается так же предварительный список пассажиров. Окончательный список всех присутствующих на борту будет готов через день. Месье комиссар, хочу доложить вам, что я полностью в вашем распоряжении. Кроме того, служба радиосвязи на судне предупреждена, что вы можете пользоваться ее услугами в любое время дня и ночи. Мы внесли вас в список пассажиров под вашими настоящими фамилиями, сменив лишь ваш род занятий...

— Прекрасно,— говорю я и протягиваю офицеру руку.

Мои пять он пожимает своими десятью.

Вот мы и одни. Пино уже устроился на нижней койке, накрыв лицо шляпой.

В каюте появляется стюард. После представления и знакомства, он кратко рассказывает нам об особенностях быта на борту. Он неожиданно замолкает, уставив глаза в одну точку. Этой точкой оказывается Берюрье, который только что взобрался на верхний ярус, сняв пиджак, рубашку. На нем осталась только тельняшка темно-серого цвета. Именно она так привлекла внимание стюарда.

Я любезно выпроваживаю слугу сервиса и напускаюсь на Берю:

— Знаешь, Толстяк, бывают моменты, когда ты напоминаешь помойный ящик из квартала бедняков!

— Почему ты говоришь так?

— Посмотри на свой наряд! И сколько же времени ты носишь его не меняя?

Он пожимает плечами.

— Ты напрасно упрекаешь меня, Сан-Антонио! Тельняшки такого типа не стирают. Они расползаются от воды!

— Не хочешь ли ты сказать, что ни разу не стирал ее?

— Естественно! О, какой ты сегодня несправедливо злой!

Я не возражаю! Усталость лишает меня всякого желания

продолжать дискуссировать с Берюрье. Я падаю на койку, но перед тем, как погрузиться в сон, слышу, что наше судно начинает дрожать, как старый трамвай.