Дик Фрэнсис - По заказу

«Стыдно», – подумал я. Билл не был злодеем, но, судя по упорно циркулировавшим слухам, не был и до конца честен. А подобную репутацию всегда легче приобрести, чем от нее избавиться. Билл не мог понять, что из него никогда не получится тренер высшего класса, и продолжал на это надеяться. Вовсе не потому, что у него не было способностей, а оттого, что самые известные владельцы не станут отправлять к нему лучших лошадей.

– Кто-нибудь из твоих сегодня побежит? – поинтересовался я.

– Подсвечник в первом заезде и Лидед Лайт – в пятом. Но я бы не рискнул сделать ставку ни на того, ни на другого.

Фраза прозвучала двусмысленно, и я не понял, хотел ли он предупредить меня, что лошади не будут стремиться к победе. Сомнения меня опечалили. Мне очень нравился Билл. Долгие годы мы были хорошими друзьями и соперниками на скачках.

Кажется, он почувствовал, что я пытаюсь заглянуть ему в глаза глубже, чем требуют приличия, и торопливо опустил голову.

– Извини, Сид, – шепнул он мне на ухо, двинувшись в весовую. – Я должен идти и отыскать моего жокея.

Я стоял, наблюдая, как он скрылся за дверью, а затем взял афишу и прочел, кто сегодня его жокей. Хью Уокер. Один из популярных «ремесленников» в нашем виде спорта. Пока что он ни разу не становился жокеем номер один, хотя неизменно входил в десятку лучших в последние восемь или девять лет и неоднократно побеждал в скачках. Сын фермера из Уэльса, он, как говорили, увлекался быстрыми, темпераментными женщинами и скоростными машинами – именно в таком порядке. Я не слышал, чтобы его когда-либо подозревали в использовании блата при выборе лошадей.

Интуиция иногда проделывает со мной странные трюки. Вот и теперь, стоило лишь подумать о Хью Уокере, как в тот же миг она сработала каким-то непостижимым для меня образом, и я увидел, что Хью Уокер движется мне навстречу.

– Хэлло, Хью, – поздоровался я.

– Привет, Сид. Ты получил мое сообщение? – Он показался мне непохожим на прежнего, веселого Хью.

– Нет, – ответил я. – А где ты его оставил?

– На твоем автоответчике. Прошлым вечером.

– По какому номеру ты мне звонил?

– По лондонскому. – Он явно был встревожен.

– Прости. Перед самым фестивалем я остановился у моего тестя в Оксфордшире.

– Не имеет значения. Я не могу здесь говорить. И снова позвоню тебе, чуть позже.

– Воспользуйся моим мобильником, – посоветовал я и назвал ему номер.

Он записал его и побежал в весовую.

Хотя до первого заезда оставалось еще более часа, на террасе рядом с весовой собралась целая толпа, не в последнюю очередь потому, что каждому хотелось очутиться поближе к зданию и уберечься от усилившегося дождя.

Тут была привычная смесь официальных лиц и прессы, пронырливых агентов и телевизионщиков, тренеров и их жокеев, как действующих, так и отставных. Они пересказывали услышанные на неделе сплетни, а поток сальных шуточек не ослабевал ни на минуту. Слухи с пикантными подробностями распространялись, точно азиатский грипп: кто с кем спал, и кого при этом застукала супруга. Разводы просто свирепствовали в скаковом бизнесе.

Я бродил, пробираясь сквозь толпу, прислушивался к разговорам и жадно ловил новости о событиях на «земле скачек».

– Как опозорились они с этим жеребцом Сэндкастлом, – проговорил прямо над моим ухом кто-то, стоявший в группе. – Неужели вы не знаете? Его купили за полмиллиона на торгах в Ньюмаркете в прошлом октябре как годовалого. А вчера утром его нога угодила в кроличью нору и он сломал себе кости у копыта. Да так серьезно, что его пришлось списать.

Я направился дальше.

– Ничтожный жокеишка исхлестал мою лошадь до полусмерти, и всего-то ради третьего места. – Тренер Эндрю Вудвард, крупный мужчина в спортивном пальто, красовался перед маленькой группой. – Проклятый болван сам исключил себя на четыре дня. Я пройдусь хлыстом по его чертовой заднице, если он еще хоть раз посмеет это сделать.

Его фанаты одобрительно захихикали, но я ему поверил. Однажды, застав свою дочь-подростка с помощником жокея в магазине для фуража, он огрел злополучного парнишку по спине и заду снопом соломы, а после выпорол его хлыстом. Рассказывали, что и дочь подверглась такой же порке. Поступок стоил Вудварду обвинительного приговора за жестокость и насилие, но с тех пор его стали уважать.

Он был очень хорошим тренером, однако завоевал репутацию ненавистника всех жокеев. Некоторые приписывали это обычной ревности, ведь он всегда был слишком тяжел для жокея. Я несколько раз ездил для него и успел почувствовать на себе удары плети его языка, когда результаты не соответствовали его ожиданиям. Он не значился в моем списке поздравлении С Рождеством. Я приблизился к ступенькам, ведущим вниз, к парадному рингу, и столкнулся там с человеком, с которым и впрямь хотел пообщаться.

– Сид, старый хрыч! – Падди О'Фитч был моим старым знакомым и тоже отставным жокеем. Невысокий, ниже меня ростом на дюйм-другой. Он являлся истинной ходячей энциклопедией скачек, в особенности стипль-чеза. Падди говорил с сильным белфастским акцентом и увлекался всем ирландским, хотя на самом деле родился в Ливерпуле и получил при крещении ими Гарольд, в честь тогдашнего премьер-министра. Да и его фамилия в паспорте была просто Фитч. Он добавил О', учась в школе. Очевидно, так и не простил своим родителям эмиграцию в Англию, через Ирландское море, всего за две недели до его рождения.

– Хэлло, Падди, – поздоровался я и улыбнулся.

Мы обменялись рукопожатиями. Дружба между нами, бывшими жокеями, стала куда крепче, чем в пору, когда мы соперничали изо дня в день.

Падди расстался с седлом шесть лет назад и сумел превратить свои знания в бизнес. Он начал писать короткие, но захватывающе интересные истории об ипподромах и скачках, о героях этих скачек и о прославленных лошадях, а после продавал их в виде изящных буклетов на парковках у ипподромов по всей стране. В буклетах подробно воссоздавалась история конного спорта. Вскоре они стали расходиться до того стремительно, что Падди нанял команду для их продажи, а сам занялся писательством.

Он уже несколько лет хранил свой неофициальный архив, посвященный скачкам, когда из жокей-клуба ему внезапно поступило серьезное предложение. Пост сделался официальным – Падди пригласили координировать весь материал и документы, находившиеся в различных музеях страны. Однако история по-прежнему оставалась его коньком. Тонкие, дешево изданные черно-белые буклеты уступили место ярким глянцевым брошюрам. Теперь новые сборники выходили ежемесячно. А кожаные обложки и закладки для буклетов стали самым раскупаемым подарком для всех любителей скачек в каждом декабре.

Падди был напичкан и полезной, и бесполезной информацией, а поскольку я выбрал профессию, связанную с расследованиями, то часто ссылался на него, приводя тот или иной факт. Говоря языком, характерным для скачек, Падди мог перегууглить Гуугла. Короче, он сделался оптимальным механизмом для разных исследований.

– Как по-твоему, у Подсвечника хороший шанс в первом забеге? – осторожно попытался выяснить я.

– Да, он может победить. Это зависит… – Он осекся.

– От чего? – полюбопытствовал я.

– Если он постарается. – Падди помедлил. – А почему ты о нем спросил?

– Я подумал, что мог бы сделать ставку. – Кажется, мои слова прозвучали вполне нормально. Во всяком случае, я приложил для этого кое-какие усилия.

– Бог ты мой! Вы слышали! – воскликнул он, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Сид Холли готов держать пари. И свиньи могут летать, как я полагаю. – Падди рассмеялся. – Если ты мне скажешь, что у тебя третий глаз на заднице, может быть, я тебе поверю.

– О'кей, Падди, хватит, – оборвал его я.

– И не говори, что дядя Падди лжет, Сид. Итак, почему ты спросил про Подсвечника?

– А почему ты считаешь, что он не будет стараться? – откликнулся я вопросом на вопрос.

– Я этого не утверждал, – заметил он. – И лишь сказал, что он сможет выиграть, если постарается.

– Но, значит, ты допускаешь, что такого может и не быть. А иначе зачем что-либо говорить?

– Сплетни, сплетни, вот и все, – ухмыльнулся он. – Судя по ложным слухам, лошади Бартона не всегда бывают на высоте.

И как раз в этот момент собравшиеся на трибуне стали свидетелями первой смерти. Парадный круг в Челтенхеме раздваивается там, где упирается в угол ограждения для уже расседланного победителя. Это – естественный амфитеатр, созданный приподнятым участком земли. Над ограждением и парадным кругом тянется трибуна из кирпича и бетона.

Позднее, днем, когда обладатель Золотого Кубка с триумфом вернется и даст себя расседлать, она заполнится восторженной, взволнованной толпой. Но сейчас, в ранний, дождливый полдень, там стояло лишь несколько человек под зонтами. Они наблюдали за входами и выходами в весовую и ждали, когда начнутся скачки.