Владислав Виноградов - Не рисуй черта на стене

Не по зубам оказался лейтенант командиру полка вместе со всей офицерской общественностью. Факт, не по зубам, и, вспомнив это, Мухин веселее глянул из-под козырька шитой по заказу фуражки, сослужившей некогда добрую службу.

Но об этом лучше не вспоминать. Сейчас сержант подаст магазин, раскинет перед взводным плащ-палатку, и Мухин покажет, что не зря с пятнадцати лет носит погоны, которых его хотели лишить.

На рубеже открытия огня, передернув затвор, он и в самом деле чувствовал себя, правда, все реже и реже, совсем другим человеком. Приклад автомата по-приятельски упирался в плечо, короткие толчки отдачи словно выбивали весь мусор, все эти тряпки и сложные финансовые расчеты, которыми была забита голова лейтенанта.

Сквозь прорезь прицела в мирной полигонной дали неожиданно проступали отроги Гиндукуша. Идет крупная операция, и от взвода лейтенанта Мухина зависит ее успех. Нужно удержать проход в ущелье, духи наседают, и все меньше остается рядом солдат, и уже кончаются патроны…

Финал видения был всегда один и тот же: моложавый генерал вручает лейтенанту Звезду Героя. Конечно, эти розовые сказочки были вынесены из ка детки — суворовского училища. Но что самое занятное, ведь и так могла обернуться судьба! Многие однокашники по Ленинградскому высшему общевойсковому командному училищу выбрали местом службы Афганистан. К сожалению, право выбора имели только отличники, а Мухин редко поднимался выше «государственной» оценки — троечки. Поэтому на его долю досталась только Южная группа войск.

«Чудеса! — косились на Мухина новоиспеченные лейтенанты.

«Судьба», — уклончиво отвечал он, пакуя чемодан, и через месяц пересек границу Венгрии. Ну, а если бы в Афганистан… О, тогда бы он всем показал! Впрочем, что ни делается, все к лучшему. А Звезда… Что Звезда? Пятиугольный слиток золота — только и всего.

— Товарищ лейтенант! — прервал его мысли голос замкомвзвода.

Мухин, не глядя, протянул руку, не ощутил привычной тяжести автоматного рожка, набитого патронами под завязку:

— Где магазин?

Магазина у незаметно подошедшего сержанта не было. Была телеграмма. Он сказал:

— Вам, товарищ лейтенант. Посыльный специально из расположения прибежал. Заверенный факт…

Мухин недрогнувшей рукой взял бланк. Именно о такой, заверенной врачом телеграмме он и условился с Петуховым по телефону. Договорились, что при смерти якобы окажется отец Мухина. Будь даже действительно так, Виктор не стал бы лить слезы: двадцать лет не видел родителя.

Для проформы все же требовалось изобразить горе. Мухин расправил сложенный листок и… Строчки скакнули перед глазами: «Ваша мать, Мухина Лидия Павловна, находится в больнице в тяжелом состоянии».

Лейтенант сухими глазами посмотрел в глубь полигона. Он ничего не увидел там, кроме зеленых ростовых мишеней на фоне блеклого осеннего неба. Никаких гор, а тем более ущелья.

Детство… Сопливое детство, восторженно трепещущее розовыми крылышками, — вот что такое эти афганские видения. Мухин даже сплюнул под ноги. Вот под ногами была реальность — пожухлая полигонная трава, стреляные гильзы, подернутые окалиной. До Мухина на этом рубеже вел огонь взвод, которым командует «афганец». Ну и что он вынес оттуда? Осколок в плече и медаль «За отвагу».

Не к этому идеалу Мухин стремился, теперь уже — нет. Все чаще в его мыслях, а когда бывал в Будапеште то и рядом, появлялся другой человек. Не зачуханный взводный — истинный хозяин жизни. Последний раз Мухин видел его у варьете «Максим-бар», когда тот, небрежно захлопнув дверцу машины, прищурился на фотографии полуголых девочек у входа…

Чтобы эдак-то по-хозяйски завалиться в кабаре, чтобы не вилять хвостом перед обслугой, а просто холодно кивнуть с порога, Мухину и требовалось смотаться в Союз. Два раза пересечь границу — туда и обратно.

Он аккуратно сложил телеграмму. Побоку лирику! Отец или мать, черт или дьявол — какая разница? Главное, что есть основание для выезда в Союз, и командир полка не посмеет отказать: заверенный факт.

Вечер приносит: работавшим — отдых, пьянице — стакан, праздно гуляющим — развлечения. Лейтенанту Мухину вечер подарил хлопоты, таксисту Крутову — ожидание.

Большие часы на фронтоне вокзала Келети показывают четверть шестого. К этому моменту Мухин вплотную приблизился к окошечку кассы. Ему нужен билет в прицепной вагон прямого следования «Будапешт — Ленинград», да еще в одном купе с прапорщиком Райзманом и старшим лейтенантом Часовщиковым. Если так не выйдет, надежда на проводницу, но и здесь много неизвестных, и лейтенант волнуется.

Неспокоен и Шандор Крутов. На небольшой привокзальной площади его «Жигули» приметного цвета яичного желтка видны издалека. На всякий случай он вылез из кабины и теперь ежится на теплом ветру. Такую особенность знает за собой еще со времени учебы — перед экзаменами всегда зябли руки. Крутов невольно вспоминает Ленинград. Да и как не вспомнить — с отправлением «Тисы» ниточка от Келети потянется прямиком в Северную Пальмиру. Шандор забирается в кабину, включает обогреватель и опускает руки в теплый воздушный поток, ожидая компаньона.

Примерно так выглядит диспозиция на вечер 10 сентября 198… года, и среди действующих лиц пора назвать еще одного человека. Он пока не завязан на события, но в любой момент готов подключиться к делу там, где нужен. Должность такая: старший следователь по особо важным делам. Звание — майор, а зовут Сергеем Ивановичем. Поглядев на часы — ого, уже половина восьмого! — Верещагин выходит на Литейный проспект.

Ветер с Невы пронизывает до костей, в Ленинграде сентябрь — осень уже настоящая, и Верещагин поднимает воротник плаща, а затем и руку, чтобы остановить такси. Время жмет, он почти опаздывает, а опаздывать не в его привычках.

Но таксистам нет дела до его привычек. Славным нашим таксистам, подумал Верещагин, когда вторая «Волга» с зеленым огоньком проскочила мимо, похоже, вообще нет дела до пассажиров. Отчаявшись, он зашагал к метро, но третья машина остановилась сама — частник:

— Куда подбросить, командир?

Верещагин назвал улицу, устраиваясь поудобнее. Ноги гудели — сегодня был день беготни, сдавал в прокуратуру завершенное дело. Руки тоже: пятнадцать томов по три сотни страниц в каждом — весомый груз. Плюс десяток крафтмешков вещественных доказательств — фотографии и чертежи современной боевой техники, уходившие за рубеж в обмен на модельки танков, самолетов… Закончив «дело коллекционеров» и еще не успев получить от начальника отдела новое задание, Верещагин был свободным человеком — на сегодняшний вечер.

Редкое для него, и от того особо ценимое состояние. Да и сам вечер был не совсем обычным. Накануне позвонил Слава Хаетов:

— Здравствуй, старичок! Угро приветствует Чека. Ты не забыл, что мы завтра встречаемся? У всех проблемы, но и альма-матер забывать не след. Как оно там поется: школьные годы чудесные… Вспомним, пятнадцать лет прошло, да и вообще хотел с тобой увидеться. Зашел, понимаешь, в тупик с одним делом. Может быть, чего и присоветуешь.

— Буду, — пообещал Верещагин. Со Славкой они сидели за одной партой, после школы вместе поступали на юридический факультет, а дальше у каждого сложилось по-своему. В тот раз Верещагин не прошел по конкурсу, и позднее был даже рад этому. Три года матросской службы научили не только вязать узлы и по забортным шумам отличать крейсер от эсминца, касатку от дельфина. Гидроакустик — глаза и уши субмарины, часовой, границы поста которого не определены табелем. В нейтральных водах, вдали от родных берегов, Верещагин впервые остро ощутил ответственность за безопасность товарищей, родного корабля. Тех заснеженных скал, с которыми подводная лодка прощалась у пирса вибрирующим звуком тифона, отваливая в темень полярной ночи, дальний поход.

От частного Верещагин пришел к общему и так стал офицером органов государственной безопасности. Славка же настырно торил избранный еще со школьных лет путь и был уже, кажется, заместителем начальника городского уголовного розыска. Сыщик!

— Где остановиться? — спросил водитель.

— Здесь, — сказал Верещагин. В осенних сумерках стандартная коробка школы постройки начала шестидесятых вдруг поманила теплом светящихся окон, и вечер завертелся, как пластинка на диске.

Да, Слава Хаетов не поленился притащить старые пластинки, торжественная часть не затянулась, и в актовом зале ожили голоса ныне забытых певцов. Среди тогдашних звезд эстрады только Эдита Пьеха сумела остаться интересной. Мелодии прошлых лет звучали трогательно и смешновато.

— Разрешите пригласить, — сказал Славка, протягивая Верещагину крендельком согнутую руку.

— От судьбы не уйдешь, — ответил Верещагин. — Выкладывай, что у тебя?