Фридрик Незнанский - Ярмарка в Сокольниках

— Вы что, не из дома? — спросил я, зная, что он живет в другом конце Москвы.

— Ваша правда, гражданин начальник, — кивнул Меркулов.

— Откуда же? — спросил я и спохватился: вопрос был некоторым образом бестактным.

Тем не менее Меркулов ответил:

— С Пироговки.

— Из морга? — Я почему-то решил, что следователь Меркулов уже с утра раненского успел побывать на вскрытии в одном из двух моргов, расположенных на Большой Пироговской.

— Слава Богу, нет. Не из морга. Леля моя опять в больницу легла. Я достал тут по великому блату алтайского меду. Натуральный мед, знаешь, при ее болячке — первое дело, излечивает лучше всяких антибиотиков.

Дубина стоеросовая! как это я забыл? Дело в том, что мой начальник — личность из ряда вон выходящая, стандартность решений ему чужда, даже в личной жизни. Про Меркулова в прокуратуре ходило много легенд, одной из которых была история его женитьбы. Несколько лет назад старый холостяк Меркулов, которому тогда уже было за тридцать, влюбился как первокурсник. Объектом его любви была тихая женщина Леля, больная туберкулезом, да еще с «грузом» в образе белокурой тоненькой девочки Лидочки. История эта, конечно, смахивала на «Даму с камелиями», но с привкусом соцреализма — Костя не слушал ничьих отговоров.

Теперь Меркулов каждое утро провожает Лидочку в школу и время от времени возит жену в туберкулезную клинику, свято веря, что наступит счастливый день, когда его Леля окончательно вылечится.

Троллейбус тем временем подкатил к Никитским Воротам. Салон наполовину освободился: большая часть пассажиров — сотрудники Телеграфного Агентства — высыпали на улицу. Я сел на освободившееся место рядом с Меркуловым. Он молчал. За окном промелькнуло безвкусное здание нового МХАТа. Потом памятник Пушкину, Агентство печати «Новости». Троллейбус подъезжал к Петровке. Мы с Меркуловым сошли с задней площадки и, перейдя дорогу на красный свет, двинулись к ГУВД — Главному управлению Внутренних Дел. Минут через пять мы приступили к служебным обязанностям. Началось мое первое дежурство по городу.

В это утро случилось многое, хотя внешне в Москве все было в полном порядке. Рабочие трудились у станков, повышая производительность труда, к чему их призывал новый генсек товарищ Андропов. Служащие министерств и ведомств ловко обменивались исходящими и входящими циркулярами, внося неразбериху в дело строительства коммунизма. Домашние хозяйки тем временем выстаивали многочасовые очереди, чертыхаясь и браня отсутствие не столь производительности, сколь мяса. Они не догадывались, что эти проблемы, впрочем, как-то связаны между собой. Мы с Меркуловым были далеки от этих будничных забот. Перед нами была поставлена задача борьбы с преступностью, показатели которой росли с неимоверной быстротой, не находя, однако, отражения в печати. «Если мы все же догнали эту хваленую Америку по производству угля и цемента на душу населения, — думал я, — то кто, позвольте спросить, остановит нас и помешает догнать и перегнать Штаты по числу убийств и ряду других тяжких преступлений? У них вот там в Нью-Йорке пять убийств в сутки, у нас в Москве уже четыре!»

Дежурная часть ГУВД, как бы это поточнее выразиться, — необычное сочетание современной техники и современного солдафонства. Три этажа старинного особняка в Средне-Каретном переулке уставлены новейшим электронно-вычислительным оборудованием, купленным (а по слухам — украденным) в Японии и США. Однако плодами столь дорого (или дешево) доставшейся нам техники пользуются тупоголовые кретины, согнанные в Дежурную часть за различного рода провинности — пьянство, мелкие поборы, сожительство с чужими женами. Это, как правило, бывшие политработники, орудовцы, паспортисты, обэхаэсэсники. Поташев, ответственный дежурный по Москве, некоторое исключение. Мозги у него вроде бы варят. Он вводит Меркулова, а заодно и меня, в курс оперативной обстановки.

— Убийств за прошедшие сутки — пять, — басит он, — самоубийств — девять, изнасилований — семнадцать, грабежей — семьдесят пять, хулиганских проявлений — крупных — двести пять, мелких — две тысячи четыре, подобрано пьяных на улице — пять тысяч двести восемьдесят три человека…

В это время из динамика внутренней радиосети раздался ржавый звук, и кто-то произнес с сильным татарским акцентом:

— Дижюрная следоватил, на виизд!

Дежурная часть наполнилась дружным солдатским ржанием. Поташев сказал в сердцах:

— Сабиров! Ты что, рехнулся?

Ситуация действительно была юмористическая.

Разговаривая с Поташевым, дежурный следователь Меркулов сидел напротив помощника дежурного по МУРу майора Сабирова, а тот горланил на всю Петровку: «Дижюрная следоватил, на виизд!»

Полковник Поташев выключил тумблер под микрофоном, ответил на очередной телефонный звонок и сказал, обращаясь к Меркулову:

— Звонили из комендатуры Кремля. Придется ехать на Красную площадь. Там самосожжение. Или попытка… — Он закурил и продолжал. — Самосожженцев… развелось. В этом месяце третий случай. Вы там с ним, парни, не очень-то церемоньтесь. Если еще живой, заверните в брезент и в Склифосовского. Если концы отдал, везите в Никольское, в новый крематорий, там догорит!

«Хитроумные тактики трудятся у нас в милиции, — отметил я про себя. — На каждый случай у них есть готовый рецепт».

Меркуловская бригада стала собираться в путь-дорогу. И только во дворе, когда мы усаживались в синий «мерседес», подаренный московской милиции обер-полицаем Западного Берлина, длинный и рыжий инспектор МУРа Грязнов сказал с иронией:

— Недокомплект у нас, Константин Дмитрич!

— Чего? — не понял Меркулов, поглощенный проверкой своего Следственного чемодана, хотя мне-то давно уже было ясно, о «недокомплекте» чего или, вернее, кого шла речь.

— Я говорю — недокомплект в бригаде, — повторил Грязнов уже серьезно. — Вы и стажер здесь. Я тоже. Криминалист Козлов вон бежит. Рэкс с лейтенантом Панюшкиным успели заснуть в «мерседесе». А вот судмедэксперт отсутствует.

Только тут Меркулов обнаружил отсутствие эксперта и несвойственным ему громким голосом заорал:

— Доктор! Где доктор? Мы же не можем ехать без доктора!

Произошла заминка, в процессе которой выяснилось обстоятельство, мне лично давно известное — а именно, какой эксперт должен нынче дежурить по графику. Грязнов даже сбегал наверх для уточнения и через четыре минуты прибежал с вестью — с нами дежурит не кто иной, как Маргарита Николаевна Счастливая, эксперт из Первой Градской больницы. Меркулов откинулся в бордовом кресле и произнес монолог на тему — ждать ли нам Счастливую или вызывать замену из бюро экспертиз.

— По законам физики, — невесело размышлял он вслух, — этот самосожженец на Красной площади мог уже превратиться в пепел по крайней мере сто раз.

Я волновался, конечно, больше них всех. Никто так не ждал Риту, как я. Единственное, на что меня хватило, это глупо скаламбурить:

— Счастливые часов не наблюдают.

— Делаете успехи, дорогой Александр Борисыч Турецкий, — вдруг подозрительно оживился Меркулов и продолжил: — Девицы, а патологоанатомы в особенности, любят острословов.

Я почувствовал, как у меня огнем вспыхнули уши, но, слава Богу, внимание группы переключилось на дежурного старшину, который метнулся открывать металлические ворота, и во двор Петровки, 38, въехала красная «лада» в экспортном исполнении, что для обыкновенного совслужащего было некоторым образам чересчур. За рулем сидела Рита Счастливая.

При въезде на Красную площадь, у Исторического музея, стоял автобус, набитый милицейским взводом с автоматами Калашникова в руках и в пуленепробиваемых жилетах. Со стороны Спасской башни к мавзолею двигался наряд кремлевских курсантов, а мы, словно командующие парадом, под малиновый перезвон кремлевских курантов въезжали на кремлевскую брусчатку с противоположной стороны. Красная площадь сохраняла еще следы траура по усопшему Брежневу. Вдоль серых гранитных трибун стояли тысячи, неубранных венков — от братских компартий, от враждебных государств, от народов, борющихся за свое освобождение, от советских союзных республик, которые этого освобождения уже добились, а также от министерств и ведомств.

Минуя венки и размноженные портреты Брежнева, наш «мерседес» подкатил почти к самому мавзолею Ленина и остановился в нерешительности по знаку дежурного капитана у шеренги милиционеров. Один за другим мы вышли из автомобиля.

— Что случилось, капитан? — спросил наш бригадир красномордого дежурного с нарукавной повязкой.

— Сейчас увидишь, — на удивление спокойным голосом сказал дежурный капитан и пошел впереди нашей цепочки через милицейский кордон.

Я уже мысленно нарисовал себе кошмарную картину — обуглившийся труп на ступеньках мавзолея Ленина. Вместо этого в десяти метрах от входа в мавзолей я увидел раскладушку: обычную такую, защитного цвета, не очень новую. На ней примостился дядька в черной телогрейке и в зелено-брезентовой плащ-палатке. Возле него стояла канистра.