Николай Коротеев - По следу упие

— Ну, сегодня я дежурный, — продолжил Свечин. — Завтрак такой сварганю…

— Уже готов. Ешь — и поехали. Я лодку приготовлю.

— Ее же волоком надо перетаскивать…

— Уже. — И, встретив удивленный взгляд Кузьмы, Леонид пояснил: — Ты спал двенадцать часов. Спустить лодку под уклон не так уж трудно. Тем более пустую. А вещи я потом перетаскал. Не знал, сможешь ли ты подняться.

Кузьме стало неловко и тревожно. Леонид проделал воловью работу. И все из-за его оплошности. Оплошности ли?… Он мог погибнуть, ничего не узнав. Однако он жив, черт возьми! Значит, по-прежнему будет действовать.

А что мог сделать Леонид, пока Свечин спал?

Прослушать магнитофонную запись! Леонид слишком настойчиво интересуется ходом расследования. Но он и виду не подает, что теперь знает и об отравлении своего отца, и о кепке ниже водопада, у волока. Почему?…

Какие у него причины молчать? Соучастие в отравлении?…

Чушь!.. Чушь?…

«С ним надо быть очень осторожным. Очень!..»

Завтрак, приготовленный Леонидом, оказался действительно вкусным. После еды Кузьма глянул на часы, приложил к уху: — Все. Отработали. Сколько времени?

— Восемь…

— Пора выходить на связь.

— Так ты обычно выходил на связь вечером.

— Ты не знаешь расписания связи. Сегодня — утром.

— Твое дело. Чего объяснять.

Миновав берегом порог, Кузьма и Леонид прошли к лодке. Она уже была на плаву.

Взяв рюкзак, Кузьма придирчиво оглядел застежки, узел. Все выглядело вроде бы нетронутым. Но, осматривая магнитофон, он обратил внимание, что единица, показывающая метраж, не дошла до места в смотровом окошечке. А он хорошо помнил: она занимала иное положение. Кузьма заклеил клавиши управления особой пленкой. Под ней оставались в неприкосновенности следы пальцев Леонида в том случае, если он касался клавиш и не оборачивал палец тряпкой.

Леонид возился в лодке и всем своим видом старался показать, что копание Свечина в рюкзаке его не интересует. Коробку с прибором ночного видения Леонид, по всей вероятности, не мог открыть. А передатчик почему-то не работал. Сколько Свечин ни ломал голову, выискивая поломку все было тщетно.

— Мы скоро пойдем? — послышался голос Леонида.

Свечин решил заняться рацией во время вечернего привала. На связь ему действительно нужно выйти в двадцать один тридцать, а к берегу можно пристать раньше. На первый взгляд видимых повреждений в передатчике он не обнаружил. Винить Леонида в поломке не приходилось.

— Ну, Кузьма, — сказал Леонид, — теперь дорога гладкая. К мотору садись ты. А я посплю.

Так и просидел Кузьма весь день на корме у мотора.

Вечерний сеанс связи пришлось пропустить. Поломки Свечин не нашел, но передатчик молчал. Оставалось думать одно — «сели» батареи.

К вечеру следующего дня они прошли мимо яра, где еще неделю назад находился табор корневщиков. У воды белел свежеотесанный кол. Лодки не было. То ли Калиткин и Храбров подались ниже, то ли, заботясь о судьбе корней, доверенных Дзюбе, а главное — корня-гиганта, спустились в Спас.

Все это время Свечин думал о человеке, с которым он плыл в одной лодке, сидел у одного костра. Зачем Леониду понадобилось прослушивать записи?

Пока Кузьма копался в передатчике, Леонид предавался любимому занятию — строгал веточки. Возьмет одну и аккуратненько, будто карандаш, очиняет, стругает ее, пока не останется огрызок. Затем берет новую веточку, и все повторяется сначала.

Ну прослушал он записи, а дальше? Он узнал, что кто-то отравил его отца. Или он ищет другое, интересуется другим — драгоценным корнем? Это деньги, которые не придется делить ни с кем. Но для того, чтобы искать, где спрятан гигантский женьшень, надо наперед знать — он непременно существует. Откуда Леониду это известно?

От отца?

А ведь может быть! Тогда понятна двойная заинтересованность Леонида в поисках убийцы. Убийца — он же и похититель корня. Однако откуда убийца знает о редком женьшене? Почему убийца встречал Петра Дзюбу? Непонятно… Как и то, откуда Леонид брал деньги на «веселую жизнь» в городе. Возможно, в сговоре с отцом он сбывал женьшень и раньше. Хотя бы в последние два года.

Вывод, пожалуй, один. Я и Леонид знаем: у Дзюбы был корень, Дзюбу отравили, а корень похитили — вернее, спрятали. Если бы отец передал корень сыну, тот не стал бы сидеть в Спасе. Он бы уехал и продал женьшень. В Заготконтору? Такой корень — не иголка в стоге сена. Но если и до этого Леонид получал от отца корешки, то у сына есть свои каналы связан с покупателями. Сбыть корень «втихую» для него не проблема. «Покупают же «Волги» ради удовольствия», как говорит Самсон Иванович.

Что ж, Кузьме тогда понятны и слова Леонида: «Не хватало только, чтоб с тобой какая-нибудь ерунда приключилась». Ведь так было сказано. Но кто убийца? Телегин? Крутов? Или человек, на след которого еще не напали?

Снова они шли целый день. Леонид словно забыл подменять Кузьму у мотора. На этот раз Свечин почувствовал, что основательно выдохся.

Наконец Леонид сказал:

— Глуши!

Мотор смолк. Лодка стала поворачивать к берегу.

— Заночуем в Черемшаном распадке. Самое удобное место. Как ты думаешь?

— Наверное, — неопределенно пожал плечами Свечин.

Он окинул взглядом будто бы знакомые очертания берегов, уже тонувшие в глубоких сумерках.

— Вы на обратном пути тоже здесь ночевали?

— Мы… Вроде…

Высадились. Кузьма огляделся и вдруг понял, что попал в совсем незнакомое ему место, хотя еще минуту назад Свечину казалось, что именно тут они причалили с участковым инспектором Самсоном Ивановичем перед тем, как идти к Лысой сопке, где и нашли яму от вырытого корня-гиганта. Кузьма решил не выяснять, почему Леонид лгал. Пока не выяснять. В конце концов ему все равно, где они заночуют, а чего хочет добиться таким ходом Дзюба-младший, станет ясно из его дальнейших поступков.

«Стоп! Кузьма! Стоп!..

Сегодня мы первый день идем по тому отрезку пути к Радужному, по которому Дзюба двигался уже с корнем. С женьшенем в лубянке!

Дзюба был отравлен и погиб при странных обстоятельствах в скалах у водопада. Но корень он мог оставить в условном месте. Ведь по моей версии отец и сын находились в сговоре.

Рано тревожишься, Кузьма. Лубянку видел старик удэгеец Ангирчи. Самсон Иванович ему верил.

А где та коса, на которой мы встретились со стариком? Если я не узнаю Черемшаного распадка, то коса, наверное, нами уже пройдена. На карте я не делал отметок ни тогда, ни теперь. Спросить у Леонида, далеко ли до Радужного?»

Тот ответил:

— Часов восемь. Ты что, места не узнаешь? Ничего, бывает.

— А против течения сюда за сколько времени можно дойти?

— Смотря какое течение. После дождя… В долгое ведро… По-разному. Потом — какая лодка, какой мотор…

«Почему Леонид уходит от прямого ответа? — подумал Свечин. — Можно, конечно, попросить его, чтоб указал на карте, где остановились. Но поступить так — уверить его в том, что я догадался и о сговоре, и о существовании тайника, где спрятан женьшень-великан… Придется не спать».

Принять решение было куда легче, чем выполнить его. Тем более приходилось делать вид, будто спишь.

Снова и снова в мыслях Свечин возвращался к возможной причине отказа рации, разбирал самые сложные варианты. И вдруг его осенило: он не проверил, не разъединены ли каким-либо образом контакты между элементами, питающими рацию. Достаточно было Леониду просунуть между стыками сухих элементов клочок бумаги — и рация бы вышла из строя.

С первым светом Кузьма проверил это предположение и убедился, что оно правильно. Теперь у него не осталось никаких сомнений: Леонид должен знать, где находится тайник. К моменту убийства в котомке старика Дзюбы сокровища уже не было.

«Вот почему Леонид изматывает меня днем, держа на руле! — подумал Свечин. — Ему надо, чтобы я спал мертвым сном. Ему надо, чтобы я не мог сообщить в Спас о нашем точном местонахождении и вообще не знал его. Что ж, поборемся! До Радужного нам осталось идти часов десять. Если я воспользуюсь рацией, то Леонид поймет, что его подлость обнаружена, и к тайнику уже не пойдет. Придется сделать вид, что я ни о чем не догадываюсь, и наблюдать за ним».

Когда Свечин разбудил Леонида, тот, протирая глаза, сказал, что всю ночь очень плохо спал, — живот разболелся.

— Режет, сил нет!

Пришлось устроить дневку. А Кузьма не мог позволить себе спать и следующую ночь. Выдержать пытку бессонницей на вторые сутки было очень трудно. Мысли мешались, путались, темнота убаюкивала. Иногда Свечину казалось, будто он спит с открытыми глазами.

Если бы можно было двигаться, хотя бы сидеть, глядя в костер! Кузьма лежал, отвернувшись от огня, чтоб случайно брошенный Леонидом взгляд не застал его врасплох.