Ирина Глебова - Загадочный перстень

Выдержав паузу, Петрусенко спросил, словно о само собой разумеющемся:

— Итак, я записываю ваше признание, Александр Игнатьевич?

— Записывайте, — кивнул тот, гася окурок и тут же доставая другую папиросу. — Я всё делал для того, чтобы остаться вне подозрений. Но для себя решил: если станут подозревать невиновного — признаюсь! Потом, правда, заколебался, когда…

Он оборвал фразу, но Петрусенко понял: когда появилась в его жизни Варя. А Коринцев продолжал:

— Вообщем, подумал: буду всё отрицать. Но главное, я надеялся, для всех Загрельский останется Арженом. Кто свяжет давно похороненного человека с врачом-французом? А значит — и со мной? Ошибся. Вы связали. И всё же, наверное, я бы поборолся за свою свободу. Но когда вы мне рассказали о Варе… Нет! Пусть все знают, и она, какого мерзавца я убрал с этого света!

Коринцев поднял глаза на следователя и вдруг улыбнулся — впервые за весь разговор:

— А помните ли вы, Викентий Павлович, что я уже был осуждён, и отбывал каторгу, и был амнистирован — и всё именно за это преступление: убийство Владислава Андреевича Загрельского?

— Уже не раз подумал об этом, Александр Игнатьевич. За сколько лет моей практики это первый подобный казус. Поразительный, надо признаться!

— И что же по этому поводу скажет закон — суровый, но справедливый? Можно ли наказывать человека два раза за одно и то же преступление?

— Это верно вы сказали: dura lex, sed lex. Закон суров, но таков закон. Он разберётся.

Для себя же, в уме, Викентий Павлович уже прокрутил разные варианты окончания этого необычного дела. И всё мерзкое прошлое погибшего: насилие над ребёнком, убийство родного брата, жизнь под чужим именем. И то, что вот, уже сейчас, он покушался на жизнь девушки… Покровительство отца и сына Суходолиных… Государь уже однажды дал помилование, а уж теперь, в честь великого праздника императорской семьи грядёт большая амнистия… Спасение девушки… Всего этого уже предостаточно. Но, самое главное, с чем ни самому Петрусенко, ни его коллегам в обозримом прошлом не приходилось сталкиваться: нельзя быть осуждённым за одно преступление дважды! Так получилось, что Коринцев сначала отбыл наказание, а лишь потом совершил преступление! Выходит, он получил полное право на убийство Загрельского. По закону! Sed lex!

Нет, Викентий Павлович был убеждён: заключение Коринцеву не грозит. Похоже, тот и сам это понимал.

— Что же вы будете делать со мной, Викентий Павлович? — спросил, пожимая плечами. — Арестуете?

— Зачем? Ведь вы никуда не сбежите?

— Не сбегу, — согласился Коринцев.

— Вот и идите домой. Я отчёта о следствии ещё не писал, хочу кое-какие детали выяснить. Понадобитесь — пришлю за вами…И вот ещё что…

Следователь выдвинул ящик стола, достал коробочку, а оттуда — перстень. Положил на стол перед Коринцевым.

— Как видите, мадам Аржен я перстень не вернул, хотя и показывал ей. Но пока — это вещественное доказательство. А потом? Вы будете на него претендовать?

Коринцев долго смотрел на перстень, однако не притронулся к нему. Поднял взгляд на Петрусенко, медленно покачал головой:

— Нет. Я не хочу его больше видеть. Отошлите, когда всё окончится, мадам. В конце концов, ей он достался совершенно законно.

Петрусенко кивнул, он так и предполагал.

— Ну что ж, — сказал, — прощайте. Пока. И передавайте мой привет Варе. Как она там?

— Благодарю. Уже дома. — Коринцев, выходя, легко кивнул. — Обязательно передам, прямо сейчас.

… На выяснение мелких деталей ушла неделя. Проверить, в самом ли деле Загрельский, перед тем, как убить, прятал брата и накачивал его одурманивающими лекарствами, возможности не представлялось. Но косвенные подтверждения этому Петрусенко нашел. Он сам съездил в Житомир, познакомился с семьёй зажиточных помещиков, обитавших по соседству с бывшим имением Загрельских. Они хорошо помнили бунты и поджоги семилетней давности, их это тоже коснулось, правда, владения уцелели. А вот дом Станислава Загрельского однажды ночью загорелся, полыхало так, что зарево было видно у них. Под утро Станислав Андреевич прискакал к ним на лошади, в пыли и копоти. Рассказал, что поджигатели трусливо убежали, а он с несколькими дворовыми пытался загасить пламя, но не сумел. Они отпаивали его чаем, а он, не скрывая слёз, говорил: «Всё сгорело! Кирпич обугленный да крыльцо каменное остались…»

Наутро собрался, сказал, что поедет к брату в Севастополь. Все в округе знали, что братья Загрельские не ладят, но ведь у погорельца никаких других родственников не было. А в беде, какие бы разногласия не случались, брат не откажет брату помочь. К тому же, Станислав поехал не нищим: снял все свои сбережения из городского банка. «Куплю в Севастополе домик, — планировал он. — Влад парень оборотистый, поможет в покупке». Больше о нём соседи ничего не слыхали. Думали: обжился в Севастополе, может, семьёй обзавёлся, о грустном вспоминать не хочет, вот и не объявляется в родных краях…

Эти же люди подтвердили: братья — Стас и Влад Загрельские, — были очень похожи между собой. Только Станислав несколько погрузнее фигурой.

Что ж, Викентий Павлович легко мог представить, что за две-три недели «диеты», которую младший брат несомненно устроил старшему, лишние килограммы оказались сброшены.

…Станислав приехал в Севастополь поздно вечером. Когда появился на пороге меблированной квартиры, где жил брат, тот оказался дома и один. То и другое было настоящей редкостью. Владислав либо сам гулял в компании до утра, либо компания гуляла у него. Но сразу Загрельский ещё не понял своей удачи. Увидев Стаса, чертыхнулся про себя: добропорядочный старший братец был ему здесь совсем не нужен. Но с первых же произнесённых братом слов понял: деваться некуда, Стас приехал не просто погостить. То, что сгорело родительское имение, их родовое гнездо, младшего Загрельского не тронуло. Он давно был отрезанный ломоть и никогда не испытывал глупой тоски по родным краям. Станислав — другое дело! Рассказывает о пожаре, а по щекам слёзы катятся — слизняк какой-то! Да он и был таким всегда, в земле любил ковыряться, с мужиками дружил, возился — учил-лечил их. Вот и получил в благодарность, хорошо, сам уцелел!

С самого детства братья не были друзьями. Когда были маленькими, постоянно дрались, как щенки, — полушутя-полусерьёзно. Полусерьёзно — это как раз Влад. Он был младшим и постоянно испытывал от этого чувство раздражения. Ничем ведь от Стаса не отличался — ни ростом, ни фигурой, ни лицом, а поди ж ты, младший. Словно второй сорт. В нём постоянно сидел какой-то бесёнок и щипал его изнутри, колол, грыз… Всеми силами Влад доказывал, что он нисколько не хуже старшего брата, а лучше! От этих доказательств Стас ходил в царапинах и ушибах, часто плакал. Плакал ещё и оттого, что никак не мог понять, почему мать с отцом почти всегда становятся на сторону Влада, а ему твердят: «Не спорь с братиком, уступи, он ведь младший!» А этот младший вопьётся зубами в руку, отскочит и — в крик…

Владислав же терпеть не мог заступничества родителей. В нём он тоже видел собственное унижение: словно бы Стасу намекают, подсказывают — не трогай брата, не связывайся с ним, он плохой. А ты хороший, добрый, послушный сын — вот и отойди от маленького зверёныша подальше…

Правда, повзрослев, Владислав понял истину: родители, любя их обоих, испытывали к нему всё-таки более сильную нежность. Он научился этим пользоваться, научился скрывать свою нелюбовь и презрение к брату. Добрых чувств между ними не возникло, но подобие братских отношений сохранялось. Когда родители умерли, Влад был на военной службе. Он знал, что мать с отцом давно болеют, последнее время почти не ходят. Брат. Окончивший высшие курсы агрономии, живёт вместе с ними, ведёт хозяйство, ухаживает за родителями, своей семьёй не обзавёлся. Владиславу не нужно было захолустное и маленькое отцовское имение, может, только для того, чтоб продать и промотать деньги. И всё же он испытал бешенство, когда узнал — родители умерли почти одновременно, а имение завещали Станиславу.

И вот теперь жалким погорельцем старший брат явился к нему — за помощью. Правда, Станислав сразу его успокоил: он привёз с собой довольно большую сумму денег и буквально завтра же займётся поисками собственного жилья. Надеется, что Влад поможет найти ему приличный дом в хорошем районе города…

Братья легли спать поздно. Владиславу снился какой-то сумбурный сон. И вдруг он проснулся с чёткой и ясной мыслью, с почти мгновенно принятым и обдуманным решением. Уже светало, комнату заполняли серые предрассветные сумерки. Станислав спал у стены напротив, на кушетке. Спал крепко: очень утомили его и дорога, и воспоминание о пережитом. Загрельский, ступая легко и неслышно, как пантера, вышел в соседнюю комнату, вернулся со шприцем, наполненным жидкостью. У него, недоучившегося медика, было много разных лекарственных препаратов. Он всегда испытывал тоску по несостоявшейся медицинской карьере. Возможно, это было единственное, что он по-настоящему любил в жизни и чем бы хотел заниматься. Во всяком случае, в лекарствах он разбирался отлично. Лёгким движением расстегнул пуговицу пижамы, обнажил левое плечо брата. Мгновенно уколол, надавил поршень шприца и выдернул иглу. Станислав только заворочался, забормотал что-то и вновь затих. Теперь брат будет спать крепко до полудня, Влад знал наверняка. Он же за это время всё успеет сделать…