Шарль Эксбрайя - Овернские влюбленные

— С удовольствием, господин комиссар.

— Превосходно. С вашей внепрофессиональной деятельностью, мсье Лепито, тесно связаны три женских имени. Прошу вас, проясните наше недоумение и признайтесь, в которую из них вы влюблены на самом деле?

— Вы никому не скажете, господин комиссар?

— Все останется между нами, если судопроизводство не потребует обратного.

— В Соню Парнак…

— Вот как? А что же тогда с Мишель Парнак?

— Ее я тоже очень люблю, но совсем по-другому. Это всего-навсего дружеское чувство. Мишель сама во что бы то ни стало хочет, чтобы я на ней женился… Но, сами понимаете, отец ни за что на это не согласится. Впрочем, отказ меня не огорчил бы, поскольку я люблю другую.

— А Софи Шерминьяк?

Франсуа вытаращил глаза.

— Что?!

— Разве вы не ухаживаете за своей домовладелицей?

— Вы что, ни разу ее не видели?

— Однако вдова убеждена, будто вы умираете от любви к ней и только никак не решитесь признаться, — вступил в разговор Лакоссад.

— Ну и ну…

— Что вы об этом думаете, Ансельм? — осведомился Шаллан.

— Пожалуй, тут мсье Лепито вполне искренен. В надежде немного скрасить свое существование вдова приняла желаемое за действительное. Кстати, это напоминает мне высказывание Шамфора: «Воображение, порождающее иллюзии, подобно розовому кусту, цветущему круглый год».

— Допустим, вы сказали нам правду, мсье Лепито. Но вы же не станете отрицать, что всего за несколько часов до смерти мсье Дезире между вами произошла бурная ссора?

— Это верно.

— Из-за чего вы не поладили?

— Мсье Дезире узнал о моей любви к мадам Парнак.

— Каким образом?

— Старик нашел одно, а может и несколько писем, которые я писал его невестке.

— А эта дама отвечала вам взаимностью?

— Я так думал.

— Но теперь считаете иначе?

— Да.

— Однако у вас было ночное свидание в саду?

— Я сам просил о нем, чтобы рассказать о своей ссоре с ее деверем. «Мсье Старший» ненавидел Соню.

— Скажите, мсье Лепито, что вас толкнуло на преступление — оскорбленная любовь, ревность? Почему вы пытались отравить мадам Парнак?

— Это не я!

— Но кто же тогда?

— Она отравилась сама!

И Франсуа снова рассказал, как все это случилось, не упоминая, однако, имени Мишель.

— Но если у вас не было преступных замыслов против мадам Парнак, зачем вы сказали ей, будто это микстура?

— Я ляпнул первое, что пришло в голову.

— Самое досадное, что вы назвали яд микстурой от горла, в то время как у мадам Парнак и в самом деле болело горло.

— Тогда я об этом не знал!

— Не очень-то удобоваримая история, мсье Лепито… Назовите имя человека, который принес вас пузырек.

— Не могу.

— Почему?

— Это было бы постыдно.

— Еще постыднее — оказаться на скамье подсудимых по обвинению в убийстве. А именно это может с вами случиться, если будете так себя вести.

— Господин комиссар, бывают низости, на которые порядочный мужчина не пойдет даже ради собственного спасения!

— Прелестно! Понадеемся, что это благородное убеждение утешит вас, если дело обернется совсем скверно. Пока мы не получим известий из клиники, мсье Лепито, вы останетесь здесь. Уведите его, Лакоссад, и оставьте у себя в кабинете. Я уверен, что у мсье Лепито хватит ума не пытаться сбежать.

— А знаете, старина, — проговорил комиссар, когда Лакоссад вернулся, — сдается мне, молодой человек говорит правду. Ну и путаница! Все, за исключением мсье Дезире, были уверены, что он ухаживает за богатой наследницей, а на самом деле клерк вздыхал по хозяйке дома!.. Кто знает, быть может, именно проницательность стоила Парнаку-старшему жизни… Но я бы очень хотел знать имя того или той, кто принес Лепито пузырек с ядом…

— Вы и в самом деле верите его рассказу?

— Да.

— Почему же?

— Интуитивно. Или вы отрицаете интуицию?

— Ничуть! Вот, например, в «Тысяче и одной ночи» я прочитал, что «слепец обходит ров, в то время как зрячий туда падает».

Вошел мэтр Парнак.

— Моя жена спасена! — сразу воскликнул он.

Комиссар и инспектор тепло поздравили нотариуса с доброй вестью.

— Я знаю, господа, что должен был бы плясать от радости, ибо, хоть нынче это и вышло из моды, очень люблю свою жену. Однако обстоятельства, которые едва не кончились трагически, не дают мне покоя. Я не могу поверить, что Соня изменяла мне с этим молодым человеком… ведь я пригрел его в своем доме… Нет, будь это так, я бы, наверное, покончил с собой.

— Вы рассуждаете как романтик, мэтр, уж простите, если я вас обидел.

— От великого до смешного… Утратив веру в Сонину порядочность, я бы не смог больше жизнь…

— Странно слышать такие вещи от человека ваших лет.

— Может быть… но уж такой я уродился. Все были против нашего союза, и я бы не хотел смотреть, как они торжествуют победу. А кроме того, мне невыносимо думать, что моя жена могла войти в соглашение с человеком, пытавшимся убить меня…

— Вы имеете в виду Франсуа Лепито?

— А кого же еще, черт возьми!

— В таком случае, зачем ему понадобилось убивать вашего брата, а потом дважды покушаться на мадам Парнак?

— Понятия не имею.

— Я лично почти уверен в невиновности молодого человека.

— Тогда зачем к нему понесло мою жену и откуда у Лепито взялся яд?

— Боюсь, вы смешиваете две совершенно разные вещи, мэтр: с одной стороны, убийство вашего брата и серию неудачных покушений на вашу супругу и на вас, а с другой — отношения мадам Парнак и Франсуа Лепито. Что об этом говорит ваша супруга?

— Признает, что Франсуа по уши влюблен в нее… Заподозрив, что Лепито покушался на мою жизнь из ревности, она пошла его урезонивать.

— А насчет яда?

— Говорит, что и вправду сама его выпила, но лишь после того, как ее уверили, будто это микстура от горла.

— Она проглотила яд в присутствии Лепито?

— Нет.

— Вот видите!

— Да, конечно. Но ведь он же соврал, будто это микстура! Если у Лепито были честные намерения, почему он не сказал, что в пузырьке яд?

— Должен признать, тут кое-что есть…

— Что ж, поймите меня правильно, комиссар, я человек мягкий, но если будет доказано, что этот молодой человек пытался убить и меня и мою жену, я его уничтожу! — И совсем тихо он добавил: — А коли выяснится, что между ними что-то было, я наложу на себя руки.

— Прежде чем употребить крайние меры, давайте подождем заключения доктора Периньяка. Да, забыл у вас спросить, собираетесь ли вы подавать жалобу на Франсуа Лепито?

— Не хочу ничего решать, пока не получу твердое доказательство его виновности.

— А мадам Парнак?

— Она поступит так, как я прикажу. Больше всего мне бы хотелось избежать огласки. А теперь, господа, я возвращаюсь дежурить у постели жены. Я во что бы то ни стало хочу узнать правду.

Лакоссад, по обыкновению, подвел итог беседы.

— Осторожнее, мэтр… Желание любой ценой докопаться до истины погубило многих… Всегда надо помнить совет Пиндара: «Показав лицо, правда отнюдь не всегда выигрывает».

— У меня есть заботы поважнее, чем размышлять над высказываниями Пиндара, инспектор!

— Позвольте заметить, мэтр, это очень грустно!

После чего нотариус удалился в клинику доктора Периньяка.

— Кто бы мог подумать, — заметил Шаллан, — что у представителя сутяжного сословия столь нежная душа!

— Страсти не вяжутся со здравым смыслом…

— Однако нам нужен кто-то, способный мыслить логически. У меня есть предчувствие, Ансельм, что, разгадав тайну пузырька с ядом, мы бы очень продвинулись к конечной цели. Почему в комнате Лепито оказался яд? Откуда он его взял? И если молодой человек сказал правду, то кто и с какой целью принес пузырек? Ведь в конце концов подобные подарки не делают без соответствующей просьбы!

Появление доктора Периньяка прервало едва начавшийся разговор. Впрочем, было заранее ясно, что пока обсуждать тему яда бессмысленно — все равно не на чем построить хотя бы мало-мальски устойчивую конструкцию. Но и рассказ врача разочаровал полицейских — они ожидали гораздо большего.

— Ну, доктор, судя по тому, что сообщил нам мсье Парнак, дело обошлось легким испугом?

— Позвольте не согласиться с вами, комиссар. Даже если попытка отравления сорвалась, она все же остается преступлением.

— Разумеется. Но в этом-то и весь вопрос! Была ли в самом деле попытка отравления!

— По-моему, факты…

— То-то и оно, что факты ровно ничего не доказывают, во всяком случае, твердой уверенности у нас нет. Ваша больная сама признает, что никто не заставлял ее пить из пузырька.

— Вы играете в слова! Представьте себе, что вы налили мне яду, сказав, что это портвейн, а потом вышли из комнаты. Сам ли я выпью отраву, или вы мне ее поднесете — в любом случае это будет убийство, и притом умышленное. Разве не так?

— Конечно, но, насколько я знаю, Лепито вовсе не предлагал мадам Парнак отведать микстуры! Разве он знал, что у жены нотариуса болит горло?