Аркадий Вайнер - Потерпевшие претензий не имеют

– Валентина Степановна, ну какой же я прохвост? Проказы молодости позади! Честный служащий, передовой труженик бытового обслуживания. Хотя, если признаться по совести, я уверен: лучше считаться ловким прохвостом, чем бедным честным малым.

Я устроил плащи на вешалке, и Сенька по-свойски заявил:

– Ну, давай, давай, показывай, хвались своими хоромами. – И потащил меня за руку в комнаты.

Он осматривал убранство нашего жилища, весьма скромные наши апартаменты, неодобрительно качал головой, сочувственно цокал языком.

– Нет, не широко, не богато живешь, царской роскоши не наблюдаем, – говорил он со смесью восхищения и искреннего презрения, разглядывая библиотеку, предмет моей тайной гордости. – Даже книжки и те все старые… Неужели подписаться не можешь, сейчас каждый раз новое собрание. Не-ет, такой заслуженный товарищ, такой почтенный человек должен жить гораздо ярче и нарядней…

Я хмыкнул. Его откровенное нахальство не вызывало у меня раздражения.

– Живу по средствам, как пишут в характеристиках, – сказал я, на что Сенька воскликнул с горячим возмущением:

– Я тебе разве взятки предлагаю брать? Разве советую злоупотреблять? Или я враг тебе? Но квартиру-то мог бы отделать получше!..

– Говорят, что один ремонт равен землетрясению и двум пожарам…

Толстопальцев засмеялся:

– Имея такого друга, как я, жаловаться на сложности ремонта глупо…

– Ты же сам заметил, что не виделись «столько лет, столько зим»…

– Но ведь встретились наконец, – обрадовался Сенька и вдруг стукнул себя по голове: – Слушай, тебе не подобает жить в сарае! Я тебе сделаю ремонт! А то вдруг иностранцы приедут!..

Я старался замять поскорее этот разговор, пока его не расслышала бабушка Валентина, тогда проблема ремонта обрушится на меня, как стихия. Я поспешил объяснить Сеньке:

– Ко мне иностранцы не ходят, так что отложим пока этот вопрос, идем поужинаем.

Воодушевленный своим планом, Толстопальцев подхватил портфель и вынул из него две бутылки коньяка. На бутылках были коричнево-золотистые этикетки с надписью «Енисели». Несколько раз в жизни я пил такой коньяк, но, конечно, никогда не покупал его. Я даже не очень точно представляю, сколько он стоит, хотя полагаю, что цена у него должна быть какая-то душераздирающая. И поэтому ничтоже сумняшеся спросил Сеньку:

– Слушай, а ты что, сам покупаешь себе такой коньяк?

Он засмеялся:

– Да нет, товарищи подарили. Ну, не совсем товарищи, а так, просто люди…

Я с сомнением посмотрел на него.

– Ну хорошо, – сознался Сенька. – Благодарные клиенты.

Этот коньяк, по-моему, не выпускают для того, чтобы его люди себе покупали. Его продают для дорогих подарков, этих молочных братиков сестрицы-взятки. Деньги дать боязно, вещи – неловко, а это – просто доброе подношение, символ благодарности хорошим людям.

Я скорчил жалобную гримасу:

– Ты же знаешь, Сенька, я ведь почти не пью. Неважный я тебе компаньон, совсем слабый собутыльник.

– Перестань, Борисок, стыдно! – драматическим голосом заявил Толстопальцев. – Какой ты мужчина, если со старым другом стаканчик опрокинуть не можешь…

Валентина Степановна накрывала на стол. Сенька, удобно расположившись верхом на стуле, решил не терять зря время и взять сразу быка за рога:

– Тебе необходимо срочно начать серьезный ремонт!..

Я усмехнулся:

– Месяца на три-четыре?

– Почему на три-четыре? Я тебе за три дня сделаю ремонт. И какой ремонт! – От удовольствия художника, от предвкушения качества будущего произведения он зачмокал губами. – Финский кафель, сантехника югославская, унитаз польский, раковина «тюльпан», все импорт! Все лучшее в мире, чтобы ты жил как человек, а не как кто-нибудь… – Он от глубины презрения и остатков деликатности не нашел с чем сравнить нашу квартиру.

Я серьезно спросил:

– И наверное, почти бесплатно?

– Ну почему бесплатно? – деловито нахмурился он. – Будет кое-что стоить, но вполне умеренно.

– Думаю, что для такого замечательного импортного кафеля я еще не дорос, – покачал я головой. – Мне по моему служебному положению и зарплате это еще не полагается…

Сенька с гневом замахал на меня руками:

– О чем ты говоришь! Если честно составить смету – я сам сделаю тебе разумную смету, – все это будет вполне по деньгам. И кроме того, ты хоть и законник, юрист, а забыл, что советская власть дает нуждающимся в ремонте кредит. За год выплатишь рублей по пятнадцать в месяц и будешь жить как в раю…

– Знаешь, я как-то в рай не спешу, – разочаровал я его. – Я поживу спокойно и так.

Толстопальцев сокрушенно покачал головой:

– Жену, уважаемую женщину, замечательного врача – ее весь город знает, один ты не жалеешь, нисколько не жалеешь! Уехала раз в жизни в командировку – нет бы сделать ей приятное. Прилетает, ни о чем не думает, не знает, входит – и сразу в раю. Она такой подарок будет ценить всю жизнь. Доставь ей радость, пока женщина мучается в командировке…

Это был сильный удар по моему бескорыстию. И чтобы не поддаться искушению, я спросил на всякий случай:

– Скажи, Сенька, а что, наше бытовое обслуживание достигло такого уровня, что любой человек может зайти к тебе в контору и заказать прекрасный ремонт?

Толстопальцев серьезно ответил:

– Что значит «любой»? У нас есть хорошие люди и обычная очередь. Любой хороший человек, безусловно, может сделать ремонт…

Я засмеялся, потому что он слово в слово повторил принцип обслуживания хороших людей, изложенный мне шашлычником Ахметом. Уже из чистого любопытства я поинтересовался:

– А что такое хороший человек?

Сенька закатил глаза и сказал мне абсолютно серьезно:

– Один очень умный человек говорит, что нет людей хороших и плохих. Есть люди, которые к нам хорошо относятся, и есть люди, которые плохо относятся. Я знаю, что ты ко мне хорошо относишься, поэтому хочу сделать тебе абсолютно законное, полезное и нужное дело…

Разговоры о том, как будет счастлива ремонтом в нашей несколько запущенной квартире Лила, настроили меня на сентиментальный лад, и я вдруг ощутил широкую трещину в бетонном монолите моей принципиальности. Ай-яй-яй, какой стыд! Наверное, нет смысла гнать сразу Толстопальцева, пусть поговорит еще, авось расскажет что-нибудь интересное.

– Я бы посмотрел смету… Тогда можно будет о чем-то разговаривать…

Сенька налил коньяк в рюмки.

– Вот это совсем другое дело, когда говоришь ты как разумный человек, а не прешь рогами на ворота…

Я взял рюмку в ладонь, погрел ее и, прежде чем чокнуться с ним, спросил:

– А умного человека, который тебе объяснил насчет людей хороших, зовут Эдуард Николаевич?

Толстопальцев, нисколько не удивившись и не изменившись в лице, сказал:

– Да, Эдуард Николаевич Винокуров. И хочу тебе сказать, что Винокуров тоже очень хороший человек.

Я на мгновение усомнился:

– Да что-то не показались мне твои приятели Винокуров и Карманов такими уж хорошими людьми…

Сенька выпил рюмку и возразил:

– Плохо ты разбираешься в людях, Борисок! Хотя и работаешь на такой ответственной работе. Винокуров и Карманов – очень хорошие люди, еще какие хорошие люди. Можно сказать, они из будущего люди! Сердечные, отзывчивые и, главное – чего ты не понимаешь, – очень уважаемые в городе! Зря ты не понимаешь, как их уважают в городе. К сожалению, ты просто их плохо знаешь…

Я засмеялся и сказал:

– Я их знаю действительно плоховато, к сожалению. Но я стараюсь узнать их лучше и думаю, что мне это удастся…

Толстопальцев махнул на меня рукой:

– Ладно, пока это не имеет значения. Давай выпьем за твой будущий ремонт… Я завтра приступаю к смете.

Я чокнулся с ним, поставил рюмку на стол и сказал:

– Знаешь, пока не стоит. Чего-то не хочется заводиться с этим ремонтом. Я надеюсь, что в будущем году мне дадут новую квартиру.

Шатохин разговаривал по телефону. Он показал мне на стул и ответил своему собеседнику:

– Нет, с этим я согласиться не могу… Нераскрываемых преступлений не бывает – есть преступления, которые не удалось раскрыть…

Я завозился на стуле, зашарил по карманам в поисках сигарет, а Шатохин, угадав мое намерение, грозно указал пальцем на плакат: «Одна выкуренная сигарета…» Я сник, а он бодро сообщил в трубку:

– Дело в том, что наша задача – сделать из обычной ситуации необычный вывод. Идти по школьной логике каждый дурак сумеет…

Голос в трубке рокотал начальственно, но не грозно, а убеждающе. Шатохин, отвечая ему, делал одновременно вращательные движения головой – разминал шейные позвонки, чтобы соли не откладывались в позвоночнике. Со стороны казалось, что он играет телефонной трубкой, как эквилибрист мячом.