Анна Ольховская - Эти глаза напротив

– В другой ситуации мужчина, посмевший мне предложить такое, уже получил бы по физиономии. – Ну да, ворчу не по делу, но настроение такое! – А поговорить, а хотя бы представиться?

– М-да, – старательно спрятал улыбку доктор, – тяжелый случай. Но вы правы, представиться надо. Меня зовут Виталий Сергеевич, я ваш лечащий врач.

– Очень приятно! – Я исключительно на упрямстве самостоятельно доплелась-таки до кровати и облегченно плюхнулась на нее. – Варвара Николаевна, ваша пациентка. Кстати, о пациентах. Виталий Сергеевич, как там Павел?

– Павел в порядке, – улыбнулся доктор, осторожно разматывая бинт на моей руке. – Сейчас в порядке. Вообще – уникальный человек! С подобной способностью к регенерации и восстановлению я еще не сталкивался! И это – у страдающего ихтиозом Арлекино! Потрясающе!

– Ой! Мамочка! Ай!

И не стыдно вовсе. Я и так терпела сколько могла! Но ведь больно же! А я не партизан на допросе в гестапо, мне орать от боли по роли положено. По какой? Ну я же девочка!

К тому же эскулап, увлекшись пением дифирамбов, болезненно задел мою ваву. А вава еще и выглядит ужасно!

Всплакнула, в общем.

– Извините, – смутился Виталий Сергеевич. – Я сейчас укольчик обезболивающий сделаю.

– А сразу нельзя было? – хмуро поинтересовался Дворкин.

О, а он еще здесь!

– Не в повязку же! Кстати, Александр, а зачем вы нацепили на Павла медальон? Если даже он и памятный какой-то, все равно нельзя – ранение ведь в грудь! И даже то, что медальон из нейтрального золота…

– Стоп! – Голос Дворкина мгновенно брякнул металлом. – Какой еще медальон?

– Что значит – какой? Сейчас мы меняли Павлу повязку, и под ней обнаружился висящий на груди золотой медальон. Я его снял, вы уж не обессудьте…

– Магдалена!

– Простите, что? Куда же вы?

Но побледневшего до синевы Дворкина в комнате уже не было.

Встревоженный доктор больше не отвлекался на беседы. Он быстро, но тем не менее очень аккуратно обработал мне рану, наложил свежую повязку и стремительно выбежал из комнаты, на ходу закрывая саквояж.

К этому моменту тишина в коридоре сменилась топотом ног, отрывистыми выкриками, похожими на команды, что-то позванивало, постукивало, побрякивало.

Понятно, что сидеть на месте я не могла, тем более что Виталий Сергеевич вколол мне что-то явно стимулирующее – штормовое предупреждение миновало, голова больше не кружилась, и, хоть стометровку на время я еще пробежать не смогла бы, но ходить более-менее уверенно, не держась за стены, уже получалось.

Я и пошла. К двери. Однако одолеть маршрут до конца не получилось – дверь резко распахнулась, просвистев пластиковым ребром в двух сантиметрах от моего носа, и я едва не испытала на себе, что ощущают сбитые кегли в кегельбане.

К тому же и голова ворвавшегося в мою комнату Дворкина вполне ассоциировалась с шаром для боулинга. Гладкая, блестящая, и дырочки присутствовали.

Правда, участь смельчака, рискнувшего сунуть в эти дырочки свои пальцы, вполне могла войти в научные работы по любопытным аспектам травматологии.

Мне лично совсем не хотелось тыкать пальцами в сторону нашего главного секьюрити. А вот забиться под кровать и кричать: «Я в домике!» – захотелось. Очень даже.

Выражение лица Александра Дворкина провоцировало. Да и исходившие от этого обычно уверенного и спокойного человека волны тревоги и напряжения тоже оптимизма не добавляли.

– Вы еще не разбирали вещи? – Дворкин обвел глазами комнату, увидел мою не распакованную сумку и облегченно вздохнул. – Отлично! Сами сможете идти?

– Но куда? Зачем?

– Обратно к вертолету. Надо срочно убираться отсюда.

– Это из-за медальона?

– Быстро соображаете.

– Вы думаете, там какое-то следящее устройство?

– Скорее всего. – Лицо Александра на мгновение перекосила гримаса бессильной злости. – Можно было догадаться!

– Насчет чего? Насчет медальона? Но как вы могли догадаться?

– Насчет Магдалены. Я ведь знаю ее больше тридцати лет, я сам ее нашел для Венцеслава когда-то! Она не могла так внезапно изменить свое отношение к позорящему ее генетическому мусору, – эти слова Александр произнес с едкой горечью. – Но я повелся на штамп…

– На какой еще штамп?

– «Материнская любовь» называется. Ладно, некогда болтать. Варя, вы поможете мне с Моникой? Возьмите ее на себя, пожалуйста! Мне надо сосредоточиться на Павле.

– Я постараюсь. Только вот вещи…

– За них не волнуйтесь, я скажу кому-нибудь из своих парней, они возьмут и вашу сумку, и вещи Моники. А сейчас, пожалуйста, – зайдите к ней и отведите к вертолету.

– А может, вы зря паникуете? И медальон всего лишь оберег какой-нибудь?

– Тогда зачем было вешать его тайно? Да и если даже так, я обязан перестраховаться.

– Но ведь мы все в вертолете не поместимся! Или вы развернули улетевший?

– Нет, конечно! Я сообщил о форс-мажоре Мартину, и он, да, собрался вернуться. Но мне удалось убедить его, что гораздо эффективнее будет выслать сюда пару найденных экстрасенсов вместе с численным подкреплением бойцов. Чтобы помочь остающимся здесь ребятам. Ведь в вертолете действительно все не поместятся, там будет Павел, врачи, я и вы с Моникой. Остальные остаются здесь и будут встречать гостей. Если таковые появятся. Но я почти уверен, что появятся. Все, Варя, хватит меня забалтывать! Встречаемся у вертолета!

Хорошо, что доктор вколол мне стимулятор. Плохо, что маловато. Рассчитано было явно на обычное улучшение самочувствия, чтобы полежать потом спокойно в кроватке, подремать, наскрести еще силенок.

А потом уже гарцевать по окрестностям резвой лошадкой.

Но вот не получилось. Полежать и наскрести. А гарцевать придется.

Ну что же, лошадка будет. Бессмертный пони. Помните стишок? «От работы дохнут кони, ну а я – бессмертный пони».

Я выглянула в коридор – в холле действительно суетились охранники, из противоположного «тамбура» как раз вывозили каталку с Павлом. Ни о какой маскировке речь уже не шла – Дворкину явно было не до того. Главное – уберечь подопечного. Пусть встанет на ноги, поправится, а потом сам разберется со своей девушкой. Все равно придется, рано или поздно.

Все-таки рано.

– Это ведь он, да? – еле слышно прошелестело за спиной. – Арлекино?

Я вздрогнула и оглянулась – в дверях своей комнаты стояла Моника и пристально, не отрываясь, смотрела на каталку с Павлом.

Особого румянца на ее щеках, конечно, не наблюдалось, но в целом девушка выглядела относительно неплохо. Ну а что – держалась вертикально, причем вполне уверенно, в обморок хлопнуться намерений явно не имелось. А главное – ни отвращения, ни паники, ни разочарования я в ее глазах не увидела.

Там было что-то странное. Удивление, горечь и… радость?

– Глупый… – слабо улыбнулась Моника. – Какой же он глупый… Это из-за меня его прятали под масками и шапочками?

– В том числе, – кивнула я. – Вернее, в первую очередь. Павел меня сам попросил там, в палате, прежде чем потерять сознание. И его можно понять…

– Нельзя! – запальчиво выкрикнула Моника. – Неужели он думал, что я… что…

– Думал. Он привык к однозначной реакции на свою внешность. Ужас, отвращение, паника.

– Ну и дурак!

Понимаю. Наш излюбленный аргумент. Женский.

Моника сжала кулачки и устремилась вслед за уже выехавшей из лечебницы каталкой. Мне ничего не оставалось делать, как поспешить за ней.

Правда, организм попытался возмутиться и даже устроить бунт на корабле, коварно зацепив мои ноги одна за другую. Но мстительно обрушить меня на землю ему не удалось. Я споткнулась, да, но некогда мне тут валяться, мне вон за той упрямой девицей поручено присматривать. Так что выкрутив затейливый вензель ногами, но все же сохранив вертикальное положение, я последовала за Моникой.

Которая пыталась прорваться сквозь заградительное кольцо медиков, плотно окруживших каталку с пациентом.

– Да отойдите же вы! – Моника возмущенно топнула ногой. – Я хочу быть рядом с ним!

– Вам нельзя, – вежливо сдерживал ее Виталий Сергеевич.

– Почему?!

– Пациент очень тяжелый, посторонние могут ему навредить.

– А я не посторонняя!

Моника неожиданно ловко обогнула коренастую фигуру доктора, но цели не достигла, уткнувшись носом в грудь медсестры.

Узкую грудь, конечно, – девица оказалась на редкость длинной и какой-то вытянутой в высоту, – но заградившей пациента вполне надежно.

Куда бы Моника ни сунулась – везде у нее на пути оказывалась эта тощая и некрасивая девица. Очень ответственная оказалась медсестра, очень!

К каталке подбежал возмущенный Дворкин:

– Какого черта вы тут встали?! Летчик уже двигатель запустил, нам лететь пора, а вы тут застряли! – Он заметил Монику и нахмурился: – Так во-о-от в чем дело! Моника, не мешайте, пожалуйста!

– Я не мешаю! Я просто не хочу, чтобы его от меня снова спрятали!