Донна Леон - Мера отчаяния

Проносясь по кампо Санта-Мария-Формоза, он вспоминал кое-что из сказанного Паолой — она осталась глуха к его словам, когда он напомнил ей, что рядом дети, слепа к его изумлению перед ее реакцией.

— Это все потому, что ты мужчина, — прошипела она жестко, со злостью. А потом добавила: — Нужно сделать так, чтобы заниматься подобными вещами обходилось дороже, чем не заниматься. А до тех пор ничего не изменится. Мне наплевать, что в их деятельности нет ничего противозаконного. Это неправильно, и кто-то должен их остановить.

Как это часто случалось, Брунетти вскоре выкинул из головы ее яростные крики и обещание — а может, то была угроза — предпринять что-либо самой. И вот теперь, три дня спустя, он пожинает плоды своего безразличия, сворачивая на набережную Сан-Лоренцо и спеша в квестуру, где сидит Паола, арестованная за преступление, о намерении совершить которое она его предупреждала.

Брунетти впустил тот же самый молодой офицер, он отдал комиссару честь, когда тот вошел. Комиссар, не обращая на него внимания, устремился вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки, и вскоре оказался в комнате для младшего офицерского состава: Руберти возвышался за своим столом, Паола молча сидела напротив него.

Руберти встал, приветствуя начальника.

Брунетти кивнул. Он взглянул на Паолу, та ответила на его взгляд, но он не нашел, что ей сказать.

Он жестом велел Руберти садиться и, когда тот исполнил его приказание, проговорил:

— Расскажите мне, что случилось.

— Примерно час назад нам позвонили, комиссар. На кампо Манин сработала сигнализация, так что мы с Беллини отправились туда.

— Пешком?

— Да, комиссар.

Руберти молчал, и Брунетти кивком попросил его продолжать.

— Добравшись до площади, мы обнаружили разбитую витрину. Сигнализация трезвонила, как безумная.

— Откуда именно? — поинтересовался Брунетти, хотя ответ был ему известен.

— Из задней комнаты, комиссар.

— Да-да. Но из какого здания?

— Из туристического агентства, комиссар.

Видя реакцию Брунетти, Руберти снова умолк, и комиссару пришлось подтолкнуть его вопросом:

— А потом?

— Мы вошли в здание, сэр, и я выключил электричество, — объяснил он зачем-то. — Затем мы снова вышли на улицу и увидели на кампо женщину. Она как будто ждала нас, и мы спросили, не видела ли она, что случилось. — Руберти опустил глаза, на мгновение поднял их на Брунетти, взглянул на Паолу — оба молчали, и он продолжил: — Она сказала, что видела, кто это сделал, и, когда мы попросили ее описать преступника, ответила, что речь идет о женщине.

Он замялся, еще раз посмотрел на них обоих, но они по-прежнему молчали.

— Мы попросили ее описать ту женщину, и она стала описывать себя. Я указал ей на это, и она во всем созналась. Она разбила витрину, комиссар. Вот что случилось. — Он на минутку задумался и добавил: — То есть она прямо этого не сказала, комиссар. Но кивнула, когда я задал ей соответствующий вопрос.

Брунетти опустился на стул, стоявший справа от Паолы, и оперся руками о стол Руберти.

— Где Беллини? — спросил он.

— Он все еще там, комиссар. Дожидается приезда владельца.

— Как давно вы его там оставили? — спросил Брунетти.

Руберти взглянул на часы:

— Более получаса назад, комиссар.

— У него есть телефон?

— Да, комиссар.

— Позвоните ему, — приказал Брунетти.

Руберти потянулся к аппарату, но не успел набрать номер, как на лестнице раздались шаги, и в кабинет вошел Беллини. Он поздоровался с Брунетти и не выразил ровно никакого удивления, обнаружив комиссара в квестуре в такой час.

— Buon di,[5] Беллини, — поприветствовал его Брунетти.

— Buon di, Commissario, — ответил офицер и взглянул на Руберти в надежде, что тот хотя бы намекнет ему, что происходит.

Руберти только и мог, что пожать плечами.

Брунетти потянулся через стол, заставленный стопками досье, и взял рапорт. Он разглядел аккуратный почерк Руберти, прочел время и дату, имя офицера, термин, каким Руберти охарактеризовал совершенное преступление. Больше в отчете ничего не было, никакого имени ни в графе «Задержанный», ни даже в графе «Допрашиваемый».

— Что сказала моя жена?

— Как я уже говорил, комиссар, она, в сущности, ничего не сказала. Просто кивнула, когда я спросил ее, она ли это сделала, — ответил Руберти и закончил согласно уставу: — комиссар, — заглушая вздох удивления, сорвавшийся с губ напарника.

— Думаю, вы неправильно истолковали ее слова, Руберти, — произнес Брунетти. Паола дернулась, словно собираясь что-то сказать, но Брунетти внезапно припечатал рапорт о задержании ладонью и смял его в плотный комок.

Руберти еще раз вспомнил то время, когда только начинал служить в полиции и падал с ног от недосыпа, не забыл он и то, как комиссар пару раз закрывал глаза на его грехи или ошибки молодости.

— Да, комиссар, вполне возможно, что я неправильно истолковал ее слова, — ответил он спокойно.

Брунетти взглянул на Беллини, тот кивнул, не слишком хорошо понимая происходящее, но точно зная, как нужно поступить.

— Хорошо, — сказал Брунетти и встал. Маленький шарик мятой бумаги, еще недавно бывший протоколом допроса, лежал у него в руке. Он сунул его в карман пальто. — А сейчас я отведу жену домой.

Руберти тоже вышел из-за стола и приблизился к Беллини. Тот сообщил:

— Владелец приехал на место происшествия, комиссар.

— Вы говорили ему что-нибудь?

— Нет, комиссар, только что Руберти вернулся в квестуру.

Брунетти кивнул и склонился над Паолой, не прикасаясь к ней. Она поднялась, опираясь на подлокотники кресла, но держалась от мужа на расстоянии.

— В таком случае, спокойной ночи, офицеры. Увидимся утром.

Оба полицейских отдали ему честь, Брунетти помахал им рукой и сделал шаг назад, чтобы пропустить Паолу к двери. Она прошла первой, Брунетти последовал за ней. Закрыл дверь, и они друг вслед за другом спустились по лестнице. Молодой офицер был на своем месте, открыл им дверь, услужливо придержал ее и кивнул Паоле, хотя понятия не имел, кто она такая. А потом, как и полагается, отдал честь шефу, выходившему из квестуры в промозглый венецианский рассвет.

Очутившись по ту сторону двери, Брунетти двинулся налево и свернул в первый же поворот. Там он остановился и дождался, пока Паола его нагонит. Они по-прежнему молчали, бредя рядом по пустынным калле, ноги сами вели их домой.

Когда они оказались на салиццада[6] Сан-Лио, Брунетти наконец решился начать разговор, но не смог заставить себя сразу приступить к делу.

— Я оставил детям записку. На случай, если они проснутся.

Паола кивнула, но он старался не смотреть на нее и не заметил этого.

— Не хотел, чтобы Кьяра беспокоилась, — произнес он и, осознав, что его слова похожи на упрек и попытку заставить жену почувствовать себя виноватой, понял, что сожалений по этому поводу не испытывает.

— Я забыла, — сказала Паола.

Они вошли в подземный переход и сразу же вынырнули на кампо Сан-Бартоломео. Веселая улыбка статуи Гольдони сейчас казалась чрезвычайно неуместной. Брунетти поднял глаза на часы. Поскольку он родился в Венеции, он знал: к тому, что они показывают, нужно прибавлять час, значит, времени без малого пять — слишком поздно, чтобы снова ложиться спать. С другой стороны, чем заполнить часы, оставшиеся до того момента, когда можно будет с чистой совестью отправиться на работу? Он огляделся, но все бары были закрыты. Ему хотелось кофе, но еще больше — спокойно посидеть и поговорить.

Перейдя через мост Риальто, они свернули налево, потом направо, в подземный переход, тянувшийся вдоль Руга-Орефичи. Где-то в середине улицы как раз открывался бар, и они по молчаливому согласию заглянули в него. На прилавке высилась груда свежих сдобных булочек из pasticceria — кондитерской, все еще завернутых в белую бумагу. Брунетти заказал два эспрессо, проигнорировав булочки. Паола их даже не заметила.

Когда бармен поставил перед ними кофе, Брунетти насыпал обоим сахару и подвинул Паоле ее чашку по барной стойке. Бармен перешел к другому концу прилавка и начал по одной выкладывать булочки в стеклянную витрину.

— Ну, так что? — спросил Брунетти.

Паола сделала глоток, добавила еще пол-ложечки сахара и ответила:

— Я ведь предупреждала тебя, что сделаю это.

— Я иначе понял твои слова.

— Это как же?

— Мне показалось, ты утверждала, что все должны так поступить.

— Все должны так поступить, — повторила Паола, но в голосе ее уже не было прежней ярости.

— Не думал, что ты серьезно. — Брунетти взмахнул рукой, словно пытаясь этим жестом охватить все, что случилось до того, как они попали в бар.

Паола поставила чашку на блюдечко и в первый раз посмотрела ему прямо в глаза: