Милорад Павич - Уникальный роман

В знак благодарности ее синие глаза смотрят на него томно, ее руки, нежно обнимающие его шею, вовлекают его в мягкий поцелуй, верхняя губа горячая, нижняя – холодная, между ними – сладкий язык. Этим поцелуем она как опиум вдыхает в себя запах духов певца «Hugo Boss». Но певцы знают разницу между языком и сопрано, и альта, и баритона, и баса. Поэтому Дистели в этом страстном поцелуе распознает мужской язык тенора.

Он прерывает поцелуй и резким движением срывает с головы грабителя парик. Обнажается обритая мужская голова.

– Черт побери, кто вы такой и что вам нужно в моей квартире?

– Кто я такой? Один из ваших поклонников.

– Так может сказать каждый. Но это не повод грабить мою квартиру.

– Это не ограбление. Выслушайте меня.

И незнакомец начинает, причем великолепно, одну из арий, которую Дистели исполняет в опере как раз в этом сезоне. Причем со всеми особенностями его трактовки Мусоргского. Правда, у неизвестного грабителя не бас, а тенор. Это немного смешно, кроме того, Дистели ревнив к чужому хорошему пению и оно его раздражает. В середине арии он выхватывает у незнакомца женскую сумочку, открывает ее и извлекает оттуда свою золотую табакерку в виде яйца.

– Говорите, не ограбление? А это что?

– Просто я фетишист, – объясняет мужчина, – и мне хотелось иметь какой-нибудь принадлежащий вам предмет. Это первое, что попалось мне под руку. Дайте мне что-нибудь другое, если вам ее жалко. Все равно что. И вовсе не обязательно дорогое…

Борзая тем временем продолжает лаять, а Дистели со словами, что сейчас вызовет полицию, идет к телефону.

– Не надо, прошу вас. Я могу кое-что предложить вам взамен.

– И что же это такое?

– Номер одного телефона.

– Зачем он мне?

– Этот номер дороже золота, и узнать его хотел бы каждый. Это номер телефона торговца будущим. Он может продать вам несколько минут вашего будущего, причем переместив его в ваше настоящее… Почему бы вам не попробовать? А от полиции вам никакого проку не будет, я для них слишком мелкая рыбка, хотя, согласитесь, рыбка вполне ничего себе!

С этими словами незнакомец натягивает черный парик, с чарующей улыбкой диктует Дистели, записывающему на мобильный, обещанный номер и уходит.

Номер звучит так: 0389–430–23001.

Ложу оперы захлестывает волна духов «Addict Dior», за ним появляется и сама мадам Маркезина Андросович-Лемпицка. На ее лице «умная» пудра, которая выравнивает блеск жирных и нежирных участков кожи, на ней платье от «Philosophy». Спектакль вот-вот начнется. Сегодня дают оперу Мусоргского «Борис Годунов». Мадам Лемпицка рассеянно садится, смотрит в программку, читает:

«Драма Пушкина „Борис Годунов“ написана в 1825 году на основе исторических сведений, вычитанных автором у Карамзина и в „Истории Петра Великого“, опубликованной анонимно в Венеции в 1772 году. Тема – XVII век, правление русского царя Бориса Годунова, который пришел к власти, убив малолетнего царевича Димитрия. Самозванец Гришка Отрепьев свергает Годунова, выдав себя за царевича Димитрия, которого Бог якобы спас от рук убийц. Взойдя на российский престол, самозванец женится на ясновельможной пани Марине Мнишек-Сандомирской.

Прочитав драму, русский царь Николай Первый, который после возвращения Пушкина из ссылки взял на себя роль цензора его произведений, предложил автору переработать ее в прозе и спросил, считает ли он ее комедией или трагедией. Поэт не согласился на переработку, и драма была запрещена.

Русский композитор Модест Мусоргский в 1868 году написал по драме Пушкина оперу „Борис Годунов“…»

В этот момент свет гаснет и начинается пролог, где действие происходит на монастырском кладбище. Лемпицка с трепетом ждет появления на сцене своего любовника Дистели, который сегодня вечером поет заглавную партию. Во время спектакля она с тревогой видит, что во время пения он пользуется магическими приемами: тайком целует ноготь своего большого пальца, держится за пуговицу расшитой золотом одежды. Поет он по-итальянски. Она кожей чувствует, как все завидуют Дистели и как ненавидят его коллеги-соперники. Она умеет в нюансах различать цвета всех этих разновидностей ненависти и с ужасом думает о том, что от ненависти, как и от попавшей в туфлю воды, никуда не денешься.

После окончания спектакля и нескольких выходов певца на авансцену она, видя, что Дистели перед слушателями больше не появляется, идет к нему в артистическую уборную. Это роскошные апартаменты, где перед зеркалом стоит бронзовая статуя певца в роли Фальстафа, на кушетке рекамье расположилась борзая, а через открытую дверь видна огромная ванная комната цвета кобальта, в которой рядом с ванной стоит мебель в стиле Людовика XVI. Заметно усталый, Дистели сидит, развалившись в кресле, перед ним на столике – стакан виски «Chivas Regal» и бокал игристого вина «Moёt». Он начал, но не закончил переодеваться, так что часть одежды на нем современная, а часть – костюм Бориса Годунова.

Мадам Лемпицка врывается в апартаменты, борзая прыгает, становится на задние лапы, целует ее в губы. Она на голову выше Лемпицкой. Лемпицка кричит:

– Хватит, Тамазар, хватит! – отпивает глоток виски из стакана Дистели, садится к нему на колени и с поцелуем возвращает ему виски. – Ты был великолепен, – шепчет она, – но не сиди так, одетым наполовину. Дьявол чаще всего нападает на человека, застигнутого на границе.

– На какой границе? – рассеянно спрашивает Дистели.

– На любой: на границе света и тьмы, на границе дня и ночи, одной ногой на своем, другой на чужом… Ты выглядишь усталым… Неужели так тяжело петь?

– Дело не в пении. Я не люблю эту роль. Кроме того, сегодня ночью я плохо спал, а несколько дней назад меня пытались ограбить. В квартиру залез вор.

– Ты сообщил куда следует?

– Нет.

– Нет? Почему?

– Я заключил с ним договор.

– Ради Всевышнего, как ты мог заключить договор с грабителем?

– Может, он и не грабитель. Может, просто хотел заполучить какую-нибудь мою вещь. И в знак благодарности сообщил мне один номер телефона. Это телефон торговца будущим.

– И ты собираешься позвонить этому шарлатану?

– Почему это тебя интересует?

– Потому что с тех пор, как мы знакомы, ты никогда еще не выглядел так плохо.

– Это всё мои ночные кошмары. Мне снится Пушкин, уже вторую ночь, сон с продолжением.

– Мне бы тоже Пушкин снился, если бы я отдавала столько времени и сил Мусоргскому, Борису Годунову и пушкинским паяцам… Перестань об этом думать, отвлекись, а я тебе помогу.

И Лемпицка начинает по очереди нежно посасывать пальцы Дистели. Закончив с одной рукой, прежде чем перейти к другой, она спрашивает его:

– А что тебе снилось? Говорят, когда сон расскажешь, весь его яд переходит в того, кому рассказал. Расскажи! Расскажи нам кусочек сна, мне и твоему псу, и мы с ним разделим этот яд…

– Мне снилась какая-то комната, возле окна стоял какой-то маленький, черный и очень кудрявый человек. Стоило мне там оказаться, как я понял, что это Пушкин. И все его называли Александр Сергеевич. Он смотрел на пургу и думал по-русски.

– Но ты же не знаешь русского.

– Не знаю ни слова, но во сне я понимал все, что он думал, а думал он стихами, звучными трохеями с ударением на конце каждого второго стиха. И все время думал о демонах. Как они кружат, словно хлопья снега…

Тут мадам Лемпицка перебивает его:

– Я знаю эти стихи наизусть:

– Откуда ты это знаешь?

– Знаю. Достоевский использовал их в эпиграфе своего романа «Бесы»… И что было потом?

– Сон сначала был мутным, и все виделось словно сквозь воду. Потом постепенно прояснилось и становилось все яснее и яснее. Тогда я увидел, что в окне было еще одно, совсем маленькое окно, которое называется «форточка», и Пушкин его открыл. В комнату повалил снег.

«Как заманить одного из этих демонов и злых духов к себе в комнату, – говорит Пушкин у меня во сне, – и как его узнать, если он войдет? Как заставить его отвечать на твои вопросы? Что представляет собой дьявол? Дьявол ест, так же как и люди, но не может ничего переварить. Это оттого, что один только дьявол не участвует в общем мировом круговороте материи… И если он выпьет бокал красного токайского, вместо мочи из него выльется то же самое красное токайское».

– Фу! – реагирует мадам Лемпицка, а борзая, подумав, что это относится к ней, лениво слезает с кушетки и ложится на ковер.

– И все это ты узнал во сне? – спрашивает мадам Лемпицка.

– Да. Но тут сон прервался, а потом продолжился в одну из следующих ночей и становился все страшнее и страшнее.

– Почему? – перебивает его Лемпицка. – Что тут страшного?