Инна Бачинская - Вторая невеста

— Тогда зачем твоя наука, если она не может? На фиг она нужна?

— И этого мы не знаем. Я думаю, есть категория людей, которым нравится думать. Одному нравится охотиться, другому строить, а философам — думать.

— Знаешь, Федя, если не будет охотников или строителей, станет хреново, а вот если исчезнут философы…

— Ты не прав, Коля, — встрял Савелий. — Они пытаются объяснить, в чем смысл жизни, а каждый уже выбирает сам. Животному не нужен смысл существования, а нам хотя бы пытаться надо объяснить. Возьми десять заповедей, этот первый криминальный кодекс, тоже ведь философия. Или Библию!

— Ладно! — сказал Коля как припечатал. — Понял. А чтоб коротко, ясно и оптимистично! Есть?

— Есть. Извольте. Если хочешь быть счастливым — будь им! Вот и весь смысл.

Коля кивнул — принимается.

Они чокнулись и выпили. Астахов — одним глотком, Савелий — морщась, Федор — не торопясь, смакуя…

— У Клары проснулся материнский инстинкт, — сказал вдруг Коля. Клара была его любимой собакой буль и старой девой со сложным характером.

— Но она же, вы же ее… это… — Савелий запнулся.

— Мы ее… это , как ты выразился, но против природы не попрешь, как оказалось. Она принесла котенка и…

— Как это? — поразился Савелий. — Как она могла принести котенка? Собака — котенка?

— Элементарно, со двора. Беспризорный котенок, совсем маленький, только глаза открылись. Ты, Савелий, как-то все неадекватно понимаешь. Она никому подойти не дает, вылизывает, разговаривает с ним… представляете? Такая нежная мамаша, просто душа разрывается. Вот смотри, говорю, Ирка, и учись.

Ирочка была подругой капитана, легкомысленная моделька из мастерской кутюрье Рощенко, которую Коля безуспешно воспитывал вот уже четыре года. Не получалось из Ирочки настоящей жены мента, как он ни старался. Готовила Ирочка плохо, рубашки Колины гладила тоже плохо, не ждала у окна возвращения любимого после боевой операции, а без задних ног «давила подушку» и часто приходила домой подшофе после «модельных» междусобойчиков. Тогда Коля тащил ее в ванную под холодный душ, где отыгрывался, с удовольствием слушая ее возмущенные вопли. Идеальные отношения по схеме: взрослый — ребенок, самая устойчивая конструкция в человеческом общежитии, как объяснил однажды философ Алексеев.

— А я-то думаю, чего это мы еще не разбежались на хрен, — отреагировал на это капитан. — А тут, оказывается, устойчивая конструкция. Вроде четырехколесного велика, так?

— И что теперь? С Кларой? — спросил Савелий.

— А что с ней? С ней все хорошо. Нашла смысл жизни, довольна, воспитывает сына… или дочь. Пока не разобрать, очень маленький. Назвали — Ирка настояла — Калипсо. Что такое Калипсо, она не знает, но говорит — красиво. Теперь у нас Клара и Калипсо. Федя, что такое Калипсо?

— Это одна прекрасная женщина из Древней Греции. Так что поздравь от меня Клару с дочерью. А давайте за Клару! — предложил Федор. — За ее новую жизнь!

Тост возражений не вызвал, и они выпили. 

Федор Алексеев вошел в спа-салон «Альбина» и остановился у стойки, за которой парило в пространстве очаровательное существо в голубом халатике с беджиком на нагрудном карманчике, где было написано «Галина». Глаза у существа… («Барби!» — вспомнил Федор) были безмятежно-голубые, личико сверкало всеми цветами радуги и улыбалось нежно и вопросительно.

— Что-нибудь для мужчин, — произнес Федор уверенно. Эту фразу он отрепетировал заранее, как ход е2—е4, освоенный в свое время великим комбинатором.

— Могу предложить омолаживающую процедуру, — существо скользнуло взглядом, смерив Федора с головы до ног. — Она включает интенсивное очищение пилингом, масочку, реафирмирующий массажик, блефаролифт и активные омолаживающие сыворотки. — Девушка коротко задумалась и бодро закончила: — Еще бы я посоветовала вам солярий для укрепления иммунной системы, активизации обмена веществ и работы эндокринной системы, а также против хандры. У вас ведь сидячая работа? У людей с сидячей работой цвет лица требует основательной доработки.

Она выжидающе смотрела на Федора.

Он опешил, что было ему абсолютно не свойственно, и чувствовал себя как на встрече с инопланетянином. Он не все понял, но смысл сказанного ухватил: оказывается, внешность его имеет ряд недостатков, и ее необходимо очистить, омолодить, снять стресс и подвергнуть… этому… пилингу? Кроме того, доработать цвет лица, как хандроиду с сидячей работой. Или хандролитику. Они смотрели друг на друга: девушка выжидательно, Федор — вопросительно, не зная, на чем остановиться — он не смог бы повторить и десятой доли того, что она ему наговорила. Наконец он нашелся и спросил:

— Галочка, а можно мне Полину? Мой друг говорил, что она прекрасный специалист. — Получилось сомнительно, Федор почувствовал это и внутренне поморщился.

Девушка, казалось, не удивилась. Кивнула и подняла трубку белого с золотом телефона.

— Полиночка, — промурлыкала она, — к тебе пришли. — Она покосилась на Федора, и тот представил себе, как Полина на другом конце провода спросила: «Кто?» — Клиент. Мы ждем. Сейчас придет, — обратилась она к Федору. — Присядьте пока. — Она кивнула на ряд кресел у стены.

Федор оглянулся. Там сидели женщины и рассматривали его во все глаза. Он, побагровев, остался у стойки, стараясь выглядеть непринужденно. Он даже забарабанил пальцами по ее поверхности.

В холле появилась девушка приятной наружности в розовом халатике. Федор, нисколько не сомневаясь, что это Полина, поспешил навстречу.

— Добрый день, — улыбнулась девушка. — Я вас слушаю. Что будем делать?

— Если честно, не знаю, — Федор понизил голос и покосился на женщин у стены.

— Пойдемте, — пригласила Полина. — Сейчас решим.

И Федор с облегчением последовал за ней.

— Может… этот… пилинг? — спросил он, когда они оказались в маленькой белой кабинке, где все было белым, стерильным и напомнило ему о больнице: белый шкафчик с сотней разнообразных флаконов и полотенцами, сильная галогенная лампа на высокой ножке, массажный стол и крошечное бюро с амбарной книгой для записи клиентов. Федор поежился. Правда, здесь еще были большое, во всю стену, зеркало и кресло, выпадавшие из стиля лечебного заведения.

— Давайте посмотрим.

Девушка кивнула на массажный стол, и Федор с опаской сел на его край. Она взяла его лицо в ладони и принялась рассматривать. Ладони у нее были сильные и нежные. На него пахнуло сладко и пряно, и он непризвольно сглотнул. Глаза их встретились, Федор смутился и мысленно чертыхнулся. К своему изумлению, он почувствовал, что краснеет — не приходилось ему бывать в подобных ситуациях.

— Можно массаж и освежающую маску для начала, — вынесла вердикт Полина, и Алексеев с трудом удержался, чтобы не спросить: «Ну что, есть надежда?»

— У вас хорошие природные данные, кожа чистая, не вялая, тургор нормальный, морщинки под глазами можно убрать короткими электротоками. Но это потом, я думаю.

— Согласен, — выдавил из себя смущенный Федор, чувствуя тем не менее невольную гордость за состояние собственной кожи.

— Ложитесь! — последовал приказ.

Он помедлил и стал укладываться на заскрипевший стол. Ситуация развивалась не по сценарию, им задуманному. Поговорить здесь вряд ли удастся, слышимость отличная, перегородки, скорее всего, картонные. У него мелькнула мысль извиниться и распрощаться, то есть попросту удрать, но было уже поздно. А потом, если честно, эта Полина… с ее нежными ладонями…

Федор вздохнул, сложил руки по швам и закрыл глаза.

Следующий час своей жизни он прожил как в нирване, в раю, римских термах, в гареме… выбирайте по вкусу. Насчет гарема, конечно, слишком сильно сказано, речь шла всего лишь о массаже, но Федор еще никогда не испытывал ничего подобного. Нежные ладони Полины скользили по его лицу, предварительно политому маслом с запахом… роз?.. лаванды? Ему казалось, что его голова лежит у нее на коленях. Федор чувствовал теплое дыхание Полины, а ее грудь иногда касалась его плеча. Он представил себе, что сказал бы Коля Астахов, и с трудом подавил ухмылку. Он думал о том, что человеку… мужчине, в сущности, нужно очень мало, чтобы чувствовать себя счастливым. Как там у классиков… «Месть, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!» Нет, не то! Что-то о деве-рабыне, втирающей елей в лысину древнегреческого философа… Сейчас, сейчас… А! «Взрытый наукою лоб розами тихо укрась …» Козьма Прутков. Необходимо заметить, что древние философы знали толк в удовольствиях, кроме философов-аскетов, конечно.

— Сейчас наложим масочку, — сказала Полина, возвращая Федора на землю. — Можете подремать тридцать минут.

Маска оказалась неожиданно холодной, с резким неприятным запахом.