Фридрих Незнанский - Горячий лед

…В дом Юрий вернулся только к вечеру. Равнодушно считал с табло мобильного телефона информацию о двенадцати непринятых вызовах, профессиональными жестами заправской домохозяйки развесил купальные принадлежности на заборе и принялся готовить ужин. Когда все было готово и воздух наполнился ароматом жареного мяса, Гордеев Выложил аппетитные дымящиеся куски на тарелку, добавил к ним ломтики золотистой хрустящей картошечки, порезал свежих овощей, открыл бутылку любимого красного вина и приготовился предаться греху чревоугодия, наслаждаясь загородным закатом и пением поздних птиц.

Но в этот самый момент, заглушая сладкое щебетание пернатых, раздалась электронная мелодия «Турецкого марша». Юрий, проклиная себя за то, что вовремя не отключил мобильный телефон, взял трубку и голосом человека, уставшего от суеты и страстей этого бренного мира, произнес:

— Алло! Слушаю вас… — и неожиданно сам для себя сладко зевнул.

— Здравствуй, Юра. Розанов беспокоит, — раздался в трубке голос любимого начальника.

— Здравствуйте, Генрих Афанасьевич! Как поживаете?

— Ничего. Жарко вот только… — вздохнул Розанов. — Слушай, Юра, у меня к тебе дельце.

— Слушаю вас, Генрих Афанасьевич, внимательно. — Гордеев изобразил заинтересованность, хотя и так понимал, что может означать «дельце» Розанова.

— Куда запропастился? На работе тебя нет, домашний телефон не отвечает, мобильный тоже сутки молчит. В чем дело? — вместо ответа произнес Розанов.

— Виноват, Генрих Афанасьевич. Весь в делах, мотаюсь целыми днями, — соврал Гордеев.

— Вот как. Ну, что ж, извиняй, но придется тебе к твоим делам еще одно дельце добавить.

— Ой, как некстати! — жалобно протянул Юрий.

— Гордеев, тебе что, деньги не нужны? — возмутился Розанов.

Деньги были нужны Гордееву больше, чем что бы то ни было, но он на некоторое время задержал дыхание, чтобы скрыть свой интерес, и безразлично произнес:

— Да как-то не особенно, знаете ли, смотря о какой сумме идет речь. Обычное вознаграждение меня сейчас не интересует, честно говоря.

— Юра, кроме тебя, в конторе нет никого. Возьмись, очень прошу, — сменил тон Розанов.

— Генрих Афанасьевич, я бы рад помочь, но честное слово, так загружен, так загружен…

— Слушай, Гордеев, клиентка пришла, она явно не из малоимущих слоев населения. Если договоришься с ней сам о размере гонорара, я возражать не буду, — испробовал последний прием начальник.

— Ну, хорошо, Генрих Афанасьевич, — сделал одолжение Юрий. — Только из огромного уважения к вам.

— Ну, спасибо, уважил старика! Гордеев, ты это, не зарывайся все же, имей совесть!

— А в чем, собственно, дело, Генрих Афанасьевич?

— Ну, я думаю, что такие дела не по телефону обсуждаются, к тому же ты вроде и занят сейчас, вот приедешь на службу, там и поговорим.

— Есть! Слушаюсь! Завтра с утра буду в конторе.

— Кончай паясничать! Значит, договорились. Утром жду у себя, — закончил разговор Розанов и в трубке послышались короткие гудки.

— Йес! — сказал Гордеев и ленивым жестом отложил в сторону телефон. Налил вина в бокал, чокнулся с невидимым собеседником, лицо его расплылось в самодовольной улыбке.

— Ну, за вас, Юрий Петрович! За ваши дипломатические способности, — произнес он. А затем добавил: — А жизнь-то потихоньку налаживается!

И довольный собой Юрий Петрович Гордеев вернулся к своей роскошной трапезе.

Молодой следователь почему-то хитро улыбался. Он просматривал бумаги, во множестве валяющиеся на его письменном столе, и время от времени поднимал глаза на Александра. Тот чувствовал себя не в своей тарелке, ёрзал на стуле, теребил пальцами пуговицу на рубашке, как будто это он был преступником и это именно его причастность к совершенному убийству теперь нужно было доказать или, наоборот, представить доказательства, подтверждающие невиновность.

«Да что же это такое в самом деле! — возмущался он про себя. — Ужас какой-то! Это же он, тот подонок шлепнул Колодного. А может быть, они меня подозревают! Что я с ним в сговоре?.. Да нет, что за бредовая мысль! А что же он так тянет, хоть бы сказал что-нибудь!»

Александр с ненавистью посмотрел на следователя.

Тот наконец-то закончил изучать свои бумаги, откинулся на спинку стула, опять хитро взглянул на Александра и, медленно растягивая слова, произнес:

— Так. Вы подождите, пожалуйста, немного в коридоре. Можете сходить покурить, выйти освежиться на улицу, но далеко не уходите. Мы с вами еще не закончили.

Александр коротко кивнул и вышел за дверь. Ему действительно как будто не хватало воздуха, он спустился на первый этаж, открыл большую стеклянную дверь и вышел во двор. Двор был забит машинами — милицейскими и гражданскими. Какой-то человек в форме, с погонами младшего лейтенанта попросил у Александра огоньку.

— Погодка! — мечтательно взглянув на небо и сильно затянувшись сигаретой, произнес он. — Эх, на рыбалочку бы! А? Водичка плещет… Ветерок обдувает… И тишина-а…

Но Александр только угрюмо смотрел на лейтенанта, и тот, поняв, что его не поддержат в отношении погоды и рыбалки, недовольно вскинул бровь и отошел. Александру и правда не было никакого дела до погоды, и уж тем более до рыбалки. Сначала он думал о мирской несправедливости, но потом, как это обычно бывает, когда тема слишком сложная или совершенно бесполезно-безнадежная, мысли его стали отдаляться, течь в каком-то приниженно-бытовом направлении. Подумалось о своих личных проблемах, о маленькой зарплате, о том, что в квартире давно пора делать капитальный ремонт. Ему стало очень жалко себя. Наконец, когда сигарета была докурена, Александр, опустив голову, поплелся обратно.

В коридоре было все так же душно, несмотря на открытые окна. Солнце запускало обжигающие лучи внутрь комнат и жарило, как в аду. Александр подумал о том, что неплохо было бы, чтобы следователь надолго не забывал о нем и скорее позвал в свой кабинет, где, как сумасшедший, крутился мощный напольный вентилятор.

В это время в кабинет следователя провели задержанного Александром киллера. Тот бросил на него насмешливый взгляд, и Александр так стиснул зубы, что ему показалось, будто его челюсть сейчас хрустнет.

— Валерий Синицын? Так ваше имя? — напустив на себя строгий вид, спросил следователь, когда задержанного ввели в его кабинет.

— А закурить можно? — вместо ответа нагло поинтересовался допрашиваемый.

— Нет, нельзя, — спокойно ответил следователь. — Отвечайте на вопросы.

— Да ладно, гражданин начальник, — усмехался Синицын, — столько дней в камере просидел и ни одной сигареты не выкурил. Уголовнички-то коптят вовсю, а простому человеку и затяжечки сделать нельзя. Куда это годится? Где справедливость? Неужели нельзя навести порядок в тюрьмах? Теснота, духота, спим по очереди…

Киллеру явно хотелось почесать языком.

— Это не к нам претензии, — ответил следователь, которому тоже торопиться было некуда, — мы — следственный орган.

— Вот всегда так, — обреченно кивнул киллер, — только и слышишь, что «моя хата с краю». А вот когда каждый из нас, вы, я, вон тот, который в коридоре сидит, осознает свой гражданский долг, вот тогда в стране наступит порядок.

— Вы, я вижу, уже осознали, — усмехнулся следователь. — И вообще, хватит тут балаган разводить.

— Гражданин начальник, дай сигаретку, а? У меня, вон, уже руки дрожат, а при виде пачки «Мальборо», — он кивнул на сигареты, лежащие на столе, — вообще слюнки текут. Ну, будь человеком!

Следователь нахмурился и грозно взглянул на Синицына, но потом с брезгливой гримасой на лице кинул ему пачку сигарет:

— Черт с вами! Курите! Только вот я не помню, чтобы разрешал вам ко мне на «ты» обращаться.

— Прости, начальник, то есть простите… — жадно закуривая, бросил Синицын.

— И я не начальник, а следователь. Начальник у тебя на зоне будет.

— Ну, что же вы мне пеняете, что я вас на «ты»… А сами… — киллер закурил и с наслаждением вдохнул дым. Затем, некоторое время подержав его внутри, медленно, с удовольствием, как бы нехотя, выпустил его через ноздри. — Хорошо. Спасибо, началь… то есть гражданин следователь.

— Приступим… — откашлявшись и опустив глаза, сказал следователь.

— Ну, что ж, давайте, — с комической готовностью подхватил Синицын, не забывая, однако, с удовольствием затягиваться. — Я готов.

— Валерий… — прочитал следователь.

— Да, да, да. Валерий Синицын, это я. — С готовностью закивал Синицын. — Вы не ошиблись. У вас там все правильно записано.

— Год, дата рождения, род занятий? — следователь еще больше сдвинул брови.

— Боже мой! — тяжко вздохнул Синицын. — Что ж такое? Каждый раз одни и те же вопросы! Не надоело? У вас же там все написано! Вы каждый раз по бумажке сверяете! По одной и той же! Вы считаете, что за несколько дней, проведенных в камере, среди всякой шушеры, человек может кардинально изменить имя, дату рождения и род занятий?