Эдуард Хруцкий - Комендантский час

1. Ввести с 20 октября 1941 г. в г. Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.

2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспорта с 12 час. ночи до 5 час. утра, за исключением транспортов и лиц, имеющих специальные пропуска от коменданта гор. Москвы, причем в случае объявления воздушной тревоги передвижение населения и транспортов должно происходить согласно правилам, утвержденным московской противовоздушной обороной и опубликованным в печати.

3. Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на коменданта г. Москвы... для чего в распоряжение коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды.

4. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.

Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие.

Председатель Государственного

Комитета Обороны. И. СТАЛИН.

Москва, Кремль. 19 октября 1941 г.».

«НАЧАЛЬНИКУ МУРа.

от начальника отделения ДАНИЛОВА

Настоящим докладываю, что, приступая к реализации мероприятий по ликвидации банды Отца, состоящей из особо опасных преступников и вражеских пособников, нами предприняты следующие меры.

1. 29 сентября 1941 года в доме 26 по Грузинскому валу полностью обезврежена группа ракетчиков. В результате операции трое из них убиты, двое арестованы.

Из материалов допросов выяснено, что главарь банды Резаный, он же опасный рецидивист Широков, бежал.

2. В доме по адресу Курбатовский переулок. За, где находилась база преступной группы, была устроена засада. Широков той же ночью вернулся туда. От задержания Широкова временно воздержался, зная, что он приведет нас к главарю банды — Отцу.

3. Целым рядом оперативных мероприятий установил, что руководителем банды вражеских пособников является священник Ваганьковской церкви Потапов.

4. Мною совместно с капитаном госбезопасности Королевым разработан план по совместной ликвидации преступной группы. Операцию начинаем в ближайшее время.

5. Ходатайствую о награждении павшего смертью героя старшего оперуполномоченного Ивана Сергеевича Шарапова, а также помощника уполномоченного Муравьева.

Начальник отделения МУРа И. Данилов

10 октября 1941 года».

В углу рапорта стояла размашистая резолюция начальника: «К ликвидации банды приступить немедленно. Шарапова посмертно представить к ордену. Назначить на его место Муравьева, присвоив ему должность оперуполномоченного».

— Ну все, — Иван Александрович встал, взял со стола початую пачку папирос, — поехали.

Все просто. Встал, сказал, взял со стола папиросы. Сегодня вечером все будет кончено. Сегодня наконец допишутся листы дела «Об убийстве старшины Грасса». Начатое в июле, оно казалось Данилову бесконечным и, пожалуй, наиболее сложным из всех, с которыми ему приходилось встречаться. Сложность его заключалась прежде всего в огромном количестве разных людей, проходивших по этому делу. Харитонов, Широков — Резаный, Лебедев — Мышь... Это были активные участники, главные действующие персонажи, но вокруг них находилось огромное количество статистов, и всех необходимо было выявить, найти, допросить.

Но была и еще одна сложность. Самая большая. У Данилова было мало людей, а обстановка заставляла заниматься сразу несколькими делами. Все же раскрытие этого старого убийства было для Ивана Александровича главным и основным. Как он ждал сегодняшнего дня!

— Поехали, — Данилов посмотрел на Игоря. — Люди где?

— Группа захвата в машине. Остальные ждут на месте.

Они вышли в темный коридор.

— Данилов! Иван Александрович! — к ним шел начальник МУРа. — Ну что? Готов?

— Думаю, часа через два Широков здесь будет, вот в этом коридоре.

— Ох, Иван, перестань, не хвались, на рать едучи...

— А я не хвалюсь, я знаю, что возьму его сегодня.

В голосе Данилова было столько твердой уверенности, что начальник удивленно замолчал. Никогда он не видел Ивана Александровича таким возбужденным.

— Тебя, я слышал, вызывали?

— Вызывали.

— Ну и что?

— Сказали все то же, что и вам.

— Гляди, Иван, партии обещал. Знаешь цену такому слову?

— Знаю.

— Хочу с тобой поехать, но не поеду — помешать боюсь.

— Действительно, лучше не мешайте.

Спускаясь по истертым ступеням лестницы, Данилов вспомнил сегодняшнее утро. В семь ему позвонил Королев и сказал, что их ожидает секретарь горкома партии.

Коридоры горкома напоминали кинофильм времен гражданской войны. В них почти не было штатских. Люди в гимнастерках с петлицами и без, но все обязательно с оружием.

Секретарь горкома принял их сразу. Он встал из-за стола и сделал несколько шагов навстречу Данилову и Королеву.

— Садитесь, товарищи.

У него был голос смертельно усталого человека, он как-то не вязался с до блеска выбритым лицом и даже легким запахом цветочного одеколона.

— Товарищ секретарь горкома, — сказал Королев, — вот товарищ Данилов, который непосредственно занимается этой бандой.

— Ну, рассказывайте, — секретарь взял блокнот и карандаш, — рассказывайте, Иван Александрович.

Данилов начал по порядку, с того далекого июля, когда утром его группа выехала в Армянский переулок. Секретарь слушал не перебивая, только иногда что-то помечал в блокноте.

— Ну а как обстоят дела сейчас? — спросил он Данилова.

— Наш человек, о котором я говорил, внедрен в банду. Оставив на свободе одного из ее главарей, мы вышли на подлинного руководителя, Отца, священника Ваганьковской церкви, бывшего белого офицера Потапова. За его домом ведется постоянное наблюдение. Сегодня вечером все будет кончено.

— Вы это твердо обещаете? Помните, этой группой интересуется товарищ Щербаков.

— Доложите Александру Александровичу, — Данилов встал, — что вечером мы сообщим в горком о ликвидации банды ракетчиков.

В машине Данилов, вспоминая разговор с секретарем, поймал себя на странном ощущении: он совершенно не волновался. Так бывало всегда, когда операция была подготовлена тщательно и умно. Фактор случайности в сегодняшней операции Данилов исключал полностью.

Они вышли в темный переулок и пошли проходными дворами к кладбищу. У маленькой, почти незаметной калитки в стене Данилов остановился. От забора отделилась почти неразличимая в темноте фигура человека.

— Ну как?

— Все в порядке, товарищ начальник. Дом оцеплен.

— Они там?

— Да.

— Сколько их?

— Четверо.

Данилов осветил фонарем циферблат часов. Десять. Через тридцать минут Мишка должен открыть дверь.

— Ты не разлеживайся особо, — сказал ему Потапов, — через час выходим. На веселое дело идем, так что гляди...

— Да он парень верный, — вступился за Мишку Широков.

— Знаю я вас, уголовников. Ты лучше постриги меня, Андрей.

— Решил податься в расстриги?

— Как видишь.

В столовой часы пробили половину. Мишка переложил пистолет в карман пиджака и вышел из комнаты.

— Ты куда? — спросил Потапов.

— Да надо зайти перед делом.

— Иди, иди, и чтобы медвежья болезнь не началась. Смотри у меня.

— Вы за собой смотрите лучше.

— Хамишь! — В голосе Потапова неожиданно послышались металлические нотки.

— Да что вы, в самом деле. Все Мишка да Мишка.

— Ладно, иди.

Мишка вышел в столовую. На диване спал, укрывшись шинелью, связник от немцев. Это он сегодня привез им приказ взорвать продовольственные склады.

Стараясь не задеть чего-нибудь в темноте, Костров прокрался по коридору, нащупал дверь и медленно начал снимать крючки. Наконец остался один нижний замок. Он резко повернул его. Скрип ключа казался ему необычайно громким. Но дверь распахнулась, и кто-то из темноты шагнул в прихожую.

Наверное, он поседел за эти несколько минут, пока Мишка не открывал дверь. И теперь в коридоре он боялся только одного, чтобы Широков не успел застрелиться. Ему нужен был живой Резаный.

Войдя в комнату, он на секунду растерялся. Уж слишком неожиданным было то, что он увидел, неожиданным и мирным. Широков, наклонив от напряжения голову, подстригал какого-то человека.

— Руки вверх! — сказал Иван Александрович. — Руки...

В кабинетах их отдела еще допрашивали Широкова и Потапова, еще шатался по этажам пьяный от счастья Мишка Костров, а Игорь ушел. Он ходил по пустому Петровскому бульвару и курил, пряча огонь папиросы в рукав шинели. Игорь курил и думал. О себе, об Инке, о матери, об Иване Шарапове. Эти четыре месяца сделали его намного старше, спокойнее, даже мудрее. Ему нужно было о многом подумать сегодня. Завтра начнется новый военный день, и никто не знал, как он кончится. Поэтому человек должен быть готовым ко всему.