Евгений Сухов - Криминальный репортер

— Да!

— Значит, ты восстанавливала справедливость, — я снова стал работать «на камеру». — Твоего Путятина затирают, а он — гениальный актер. Но ему все время переходит дорогу вовсе не гениальный Санин, так?

— Так! — ее глаза вспыхнули пламенем.

— И устранить с дороги Санина — справедливо… — как бы констатировал я.

— Да, — снова ответила она. — Он к тому же был плохим человеком…

— Путятин, что ли, хороший? — я скривился в иронической ухмылке, за что, как мне показалось, она была готова наброситься на меня, вцепиться в горло (и едва сдержалась, похоже, чтобы этого не сделать).

Вот это любовь… Да нет, это вовсе не любовь. Это уже болезнь. Психическая…

— А как же этот твой гений занял три миллиона рублей и не собирается отдавать? — спросил я.

— Он у Санина деньги не занимал, — ответила Наталья. — И нет никаких документов, подтверждающих заем.

— У меня есть такие подтверждения, — сказал я.

— Ты лжешь! — буквально прошипела Наталья. Она и правда за Путятина готова была растерзать любого, в том числе и меня. Настоящая тигрица!

«А она становится опасной», — подумал я и едва не начал оглядываться в надежде увидеть кого-нибудь из оперативников.

— Нет, не лгу, — после некоторого замешательства сказал я. — У моего друга имеется банковская выписка, подтверждающая, что Санин за несколько дней до смерти снял со своего счета ровно три миллиона рублей…

— Это еще не доказывает, что он отдал их Антону Путятину, — парировала Наталья. — Может, он отдал их кому-нибудь другому. Любовнице своей, например…

— У него не было любовниц, — сказал я.

В ответ на эти слова она делано и громко рассмеялась:

— Ага, рассказывай. Но кому-нибудь другому… — Она задумалась на время, потом усмехнулась: — Я как-то слышала, как Санин говорил, что умрет от удара по голове. Мол, стукнет кто-нибудь чем-то тяжелым по башке — и привет! Его прогноз оправдался: только мне с первого раза не удалось его убить…

— И ты его добила, так? — я встал со стульчика, и она отступила от меня на шаг, но из границ обзора камер, слава Богу, не вышла.

— Я должна была довести дело до конца, — просто ответила она.

— А зачем ты заклеила ему рот? — спросил я.

— Когда он очнулся, стал кричать, — усмехнулась Наталья. — И отбиваться от моих ударов. Я ударила еще раз, и он потерял сознание. Но был еще жив. И я заклеила ему рот. А потом он вдруг вскочил и стал метаться по квартире. Мне стоило большого труда, чтобы угомонить его.

— Угомонить — это значит, убить? — спросил я, ежась от мурашек, побежавших по телу.

— Да, это именно то и значит, — спокойно ответила она. — А теперь я вынуждена угомонить и тебя. Ты ведь вызвал меня сюда не затем, чтобы срубить с меня деньги?

С этими словами она раскрыла сумочку, достала пистолет и сняла его с предохранителя. Это было для меня неожиданностью, и я, чтобы не подать вида, что растерян, спросил:

— А Петра Самохина ты тоже убила из чувства справедливости?

— Нет, — ответила она. — Он видел меня, когда я поднималась к Санину.

— А кто его порезал? — задал я последний вопрос, из тех, что меня интересовали.

— Я нашла человека, который согласился это сделать, — ответила Наталья. — И знаешь, за сколько?

— За сколько? — спросил я.

— За десять тысяч рублей, — ответила она и усмехнулась. — Но получить успел только пять. Это был аванс…

— Его что, тоже нет больше в живых? — догадался я.

— Тоже, — сказала она. — Я его застрелила вот из этого пистолета. Из которого сейчас убью и тебя.

Она стала медленно поднимать пистолет…

— Кстати, а зачем ты меня вызвал именно сюда?

На ее лбу проступили морщинки, означающие, что она о чем-то напряженно думает. Затем она стала осматриваться, оглядывать стены, потолок. Потом взор ее уперся в меня, и зрачки у нее сузились до размера острия иголки:

— Это западня? Ты что, снимаешь меня?

Она подняла пистолет… И тут одновременно раздались два выстрела. Наталья скривилась от боли… Рука с пистолетом бессильно опустилась… Наталья упала на пол. Медленно, как будто это были замедленные кадры какого-нибудь кино. Впрочем, это мне только так показалось. На самом деле она рухнула на грязный пол, придавив собой огрызки электродов. Рухнула замертво, чтобы больше уже никогда не подняться…

Я не знаю, кто первым позвонил Коробову. Может, я, а может, кто из оперативников. Так или иначе, но Володя появился минуты через три после выстрелов.

— А что, иначе никак было нельзя? — огорченно спросил он, обращаясь почему-то ко мне. И я ответил, будто оправдываясь:

— Кто ж знал, что у нее будет пистолет?

— Надо было знать! — почти заорал он, уже обращаясь к растерянным операм.

— Если б не выстрелил, она бы его убила, — сказал один из них удрученно.

— Убила бы, — почти одновременно с первым сказал второй оперативник.

— Что ж, вам обоим зачет, — жестко произнес Володя, осматривая труп Натальи. — Один выстрел в голову, другой прямо в сердце. Огневая подготовка сдана на отлично. Два капитана, так вашу растак…

Стоявший в сторонке специалист принялся демонтировать камеру.

В принципе дело было сделано: доказательная база по убийствам Игоря Санина и Петра Самохина Натальей Кудашевой (или как ее теперь там) не оставляла сомнений. Все. Дело закрыто. Аплодисменты. Занавес…

— Да ладно, — примирительно произнес я. — Они все-таки спасли мне жизнь.

— Ты тоже хорош… Довел ее, наверное, своими вопросами до белого каления… — произнес Володя. — Репортер хренов!

— Но я должен был их задать… Для того чтобы она своими ответами разоблачила себя. У вас теперь имеются все доказательства по обоим убийствам. Да еще и в третьем призналась.

— В каком еще третьем убийстве? — посмотрел на меня Коробов.

— Она пристрелила парня, которому заказала Петра Самохина, — ответил я. — Из этого вот пистолета, — указал я на лежащий возле тела Натальи пистолет. А потом остановил взгляд на ее лице. Гримасы боли на нем уже не было. Оно выглядело умиротворенным и спокойным.

Потом начались мероприятия, которые всегда идут после смерти человека: приехала следственная бригада, эксперты и врач, сняли в нескольких ракурсах труп Натальи, опросили меня и оперов. Потом все уехали. И остались только мы с Володькой.

— Ты себя не очень кори, — после того, как мы молча просидели в его авто около четверти часа, произнес Володька. — Ты ни в чем не виноват. Во всем виновата она одна…

— Знаю, — сказал я. — И все равно как-то хреново…

— Может, водки выпьешь? — спросил он.

— Выпью… А ты?

— И я выпью, — ответил Коробов. — За раскрытие громкого дела.

— Ко мне? — посмотрел я на своего университетского товарища.

— Можно и к тебе, — ответил Володя. — Только, если я выпью, придется у тебя заночевать. За руль нельзя садиться…

И мы поехали ко мне.

Паршиво одному, когда на душе кошки скребут… 

Я проснулся первым. Наверное, потому что спал на полу и отлежал себе бока.

Володька спал на диване (ему, как гостю, выделил лучшее место), открыв рот и закинув одну ногу на диванную спинку.

На столе стояли две опорожненные бутылки водки и пятилитровый баллон, в котором литра полтора пива еще оставалось.

«А вот пиво мы вчера с Володькой зря взяли, — подумалось мне. — Мешать водку с пивом — самое последнее дело. С другой же стороны, есть чем опохмелиться, не отходя от кассы…»

Сделал большой глоток. Потом другой. С облегчением вздохнул, поскольку в голове немного прояснилось, и в глазах наладился «фокус». И тут пришла еще одна мысль, правильная:

«А хорошо, — подумалось мне, — что мы вчера с Володькой еще и пиво прихватили…»

Не успел сделать третьего глотка, как услышал Володькино:

— Дай.

Обернулся и протянул ему баллон. Он сделал несколько больших глотков и отдал баллон мне. Теперь я сделал несколько больших глотков.

Потом снова он.

Пиво закончилось…

А потом мы посмотрели на часы. Было всего-то около шести утра…

И почему это с похмелья всегда просыпаешься рано? Чтобы было время опохмелиться перед работой?

Часам к семи мы оба успели принять душ, побриться, попить горячего крепкого чая, и если выглядели не огурцами, то, по крайней мере, вполне «комильфо».

— Ну, что, я поехал, — сказал Володька.

— Чувствуешь себя нормально?

— Удовлетворительно, — ответил он.

— Поздравляю тебя с раскрытием дела, — сказал я.

— А я — тебя, — сказал Володька.

— Тогда что, до связи?

— До связи…

Потом я звонил шефу и просил заехать за мной вместе со специалистом, чтобы он демонтировал видеокамеру. Они приехали около десяти, и мы поехали на Мостокинскую улицу. Шеф какое-то время приставал ко мне с расспросами, но я по большей части отмалчивался. Говорить ни с кем не хотелось, да шеф и сам все скоро увидит, и все вопросы у него разом отпадут. Я так и сказал ему, когда он задал мне очередной вопрос: