Александр Бушков - Сокровище антиквара

Когда из того самого окна на третьем этаже донесся истошный, пронзительный, отчаянный девичий визг — ну словно режут кого! — Смолин испытал невероятное облегчение. Даже в пот бросило…

Он так и сидел в машине — а зачем ему, собственно, было выскакивать? События разворачивались самым активным образом: девичьи визги и вопли в квартире не утихали, так что бабульки, всегда имевшиеся в наличии на синей лавочке, вытянули шеи и насторожили уши, по скудости информации воздерживаясь пока что от комментариев… что-то грохнуло, словно некую мебель своротили… визги не утихали… еще какой-то громкий стук, из квартиры явственно донеслись мужские маты-перематы, а вот девичьи вопли наконец стихли…

Смолин схватил телефон с «торпеды», нажал клавишу и, едва дождавшись соединения, выдохнул:

— Валяй, началось!

После чего вылез из машины, вразвалочку подошел к бабкам и, тоже уставясь наверх, вслух предположил:

— Драка, что ли?

Бабки покосились на него со всем доверием, как на своего: за те шесть лет, что он тут прожил, у дворовых обитательниц на его счет сложилось самое благоприятное мнение: солидный мужчина, то ли научный работник, то ли какой бизнесмен, пьяным не замечен, всегда вежлив…

— Не похоже, Василий Яковлевич, — отозвалась одна. — Семья такая приличная, никогда у них драк не случалось…

Вторая — она-то как раз и была главная дворовая сплетница — доложила, азартно поблескивая хитрыми глазками:

— Да их и дома нет, это дочка сейчас вернулась, с мужчиной каким-то…

— На этой вот машине подъехали…

— Вертихвостка…

— А может, что другое? Мужчина видный, приличный, где-то я его определенно видела…

Наверху все еще доносились нечленораздельные выкрики, шум борьбы, что-то определенно стеклянное разбилось со страшным звоном. Пока бабки лихорадочно впитывали всю доступную им информацию, Смолин потихонечку ретировался к машине: незачем ему было отсвечивать на месте происшествия. Пусть даже его присутствие здесь стопроцентно мотивировано — да он тут шесть лет живет! — отсвечивать не стоит…

Милиция объявилась даже быстрее, чем он прикидывал: во двор влетел белый жигуль с мигалкой и соответствующими надписями, водитель остался за рулем, а двое габаритных парней в сером, мельком глянув на распахнутые окна, за которыми продолжалась шумная катавасия, кинулись в подъезд, грохоча берцами, придерживая «демократизаторы» на боку. Кроме бабок, у подъезда собралось уже как минимум человек пять жильцов, на балконах замаячили зеваки — события раскручивались в нужном направлении…

Смолин улыбнулся. Он не видел своего отражения в зеркальце, но подозревал, что его улыбочка скорее уж напоминает оскал — а чего же вы хотели, господа хорошие, в такой-то ситуации?

Из квартиры слышались начальственные покрикиванья стражей порядка, возбужденные мужские голоса, сразу несколько, вновь вскрикнула Яна. Смолин блаженно расслабился, откинувшись на прохладную спинку сиденья.

И теперь от него ничего уже не зависело — на сей раз оттого, что все задуманное самым блестящим образом претворилось в жизнь. Что, собственно, только что произошло на наших глазах, господа присяжные заседатели? Господин Анжеров, набившись в гости к очаровательной юной девице, с которой пару дней назад познакомился, оказался невоздержанным настолько, что самым недвусмысленным образом начал творить то, что на сухом языке милицейских протоколов давным-давно именуется «попыткой изнасилования». Как ни кричала, как ни отбивалась высоконравственная девица (так она сейчас, несомненно, повествует служителям закона и порядка), злодей, насильник, распаленный и похотливый, продолжал свое гнусное дело. Зная Янку, Смолин не сомневался, что и платьишко у нее сейчас порвано самым плачевным образом, и исцарапать она подонка успела, и рыдает сей час натуральнейшими слезами с виноградину размером — милая, скромная, домашняя девочка из интеллигентнейшей семьи, студентка-умница-красавица…

Как опять-таки выражается в таких случаях своим суконным языком дамочка с погонялом Фемида, преступный замысел не был доведен до конца исключительно по не зависящим от преступника обстоятельствам: проходившие в этот момент по лестнице два молодых человека, услышав отчаянные девичьи крики о помощи, заняли ярко выраженную гражданскую позицию — не мешкая, вышибли хлипкую дверь, ворвались в квартиру и успели помешать гнусному насилию. О чем они сейчас наверняка и повествуют милиционерам. Очень приличные молодые люди, ни в чем предосудительном не замечены, оба с высшим образованием, один программист, второй инженер… оба, кстати, много лет посещают «Рапиру», но последнее обстоятельство, слава богу, Фемиду совершенно не интересует…

В квартире стало значительно тише — наверняка согласно заведенному ритуалу пришла пора составлять протокол. Ну да, в окне показался один из милиционеров, с неудовольствием окинул взглядом увеличившуюся примерно вчетверо толпу зевак возле подъезда и энергично захлопнул створку. Точно, пошла писать губерния…

Вскоре объявилась еще одна милицейская машина, и прибывшие, числом трое, деловым шагом прошли в подъезд — ага, прикинул Смолин, следственно-оперативная группа явилась… это вам не кража белья с веревки… этот козел наверняка еще и корочками затряс, самую малость опомнившись… господин депутат, хреном тебя по макушке…

Зазвонил телефон (Смолин все это время не выпускал его из ладони), и Глыба преспокойно доложил:

— Заахали, заохали, сказали, уже мчатся…

Смолин улыбался. Только что Глыба позвонил на работу Яночкиным родителям, цинично представился участковым, пробормотал неразборчиво фамилию и попросил немедленно приехать домой, поскольку их единственная доченька пережила крупные неприятности. В ответ на истошный вопль касаемо подробностей буркнул:

— Да живая она, живая, граждане, и даже не покалеченная… Но вы все равно побыстрее давайте, мы как раз протоколы пишем и показания снимаем…

И безжалостно отключил телефон, хотя на том конце все еще продолжалось кудахтанье и вопли потрясенной такими новостями кандидатши наук. Тики-так, господа… Сто процентов, никто и не вспомнит о звонке «участкового» — просто-напросто чета кандидатов, поймав тачку, в лихорадочном темпе примчится домой, где застанет известную картину. Их институт километрах в двух, так они еще застанут дома всю эту постороннюю компанию. Можно представить, с каким нерастраченным до сих пор пылом классовой ненависти обнищавшая в перестройку парочка кандидатов наук накинется на Анжерова, олицетворяющего сейчас все, что для них омерзительно… Они в компартии не состоят, на митинги уж сто лет не ходят — но, оказавшись на обочине жизни, давненько уж прокляли свой былой перестроечный энтузиазм, лютой ненавистью пылают к новым хозяевам жизни. Нужно будет сегодня к ним заглянуть, сольцы, что ли, попросить ложечку — а, узнав о происшедшем, повздыхать, посочувствовать и тут же посоветовать им отличного адвоката, каковой совершенно бесплатно будет представлять в этом деле интересы бедняжки Яночки. Есть такой адвокат, и неплохой, готовый в некоторых случаях совершенно бесплатно горы свернуть, если об этом попросит его добрый друг ребе Гринберг. Гольдман его последняя фамилия, рабойсай[1] мои…

«Еврейская мафия Шантарска — вещь страшная», — с чувством глубокого удовлетворения подумал Смолин, наблюдая прибытие очередного действующего лица: на свободный пятачок ловко втиснулась синяя «девятка» с красно-желтым логотипом тринадцатого телеканала на передних дверцах, и оттуда шустро выскочил парнишка в Шантарске весьма даже небезызвестный: Виталик Клюшкин, ведущий скандальной передачи «ФОТ!», что являлось аббревиатурой многозначительного лозунга «Фейсом об тейбл!». Вел он себя спокойно и профессионально: не суетился, не кидался сломя голову в толпу зевак (увеличившуюся уже по сравнению с начальным периодом, пожалуй, вдесятеро) — встал вроде бы небрежно, опершись на крыло машины, в раскованной, ленивой позе, вот только глазыньки шныряли, как мышь по пустой комнате, в темпе прикидывая и оценивая обстановку. Стекло левой задней дверцы чуть приопустилось, и там показалась камера — Виталиков верный оператор уже снимал первые кадры, милицейские машины, зевак, дом.

Это был тот же папарацци, только с телекамерой вместо фотика. Субъект, между нами, совершенно беззастенчивый в средствах — но, что характерно, липы он в жизни не изобретал, всегда цеплялся за абсолютно реальные скандальчики, как репей к собачьему хвосту. Телеканал был не бедный, доходы от рекламы получал неплохие, еще и благодаря Виталькиной передаче — а потому акуленок объектива, надежно прикрытый хозяевами, сплошь и рядом выдавал в эфир нечто такое, о чем потом долгонько судачил весь Шантарск.

В данном конкретном случае профессиональная хватка Виталика оказалась ни при чем: ему просто-напросто позвонил некий мужичок, представился постоянным зрителем «этой великолепной передачи» и попросил приехать в темпе, чтобы не упустить великолепного сюжета: «в нашем доме» только что милиция на месте преступления арестовала известного политика Анжерова, пытавшегося изнасиловать малолетку… Постоянного зрителя, как легко догадаться, близкие знакомые именовали Глыбой.