Александр Бушков - Сокровище антиквара

В данном конкретном случае профессиональная хватка Виталика оказалась ни при чем: ему просто-напросто позвонил некий мужичок, представился постоянным зрителем «этой великолепной передачи» и попросил приехать в темпе, чтобы не упустить великолепного сюжета: «в нашем доме» только что милиция на месте преступления арестовала известного политика Анжерова, пытавшегося изнасиловать малолетку… Постоянного зрителя, как легко догадаться, близкие знакомые именовали Глыбой.

Ну а поскольку рыночное общество подразумевает здоровую конкуренцию, Глыба заодно брякнул еще и госпоже Чучиной, более известной как Чуча, а также представителям третьего телеканала и, чтоб уж до кучи, в парочку шантарских газет, тех, что ближе всего стояли к понятию «бульварные». Так что вскоре репортеров тут должно было собраться немерено.

Виталик уже перемещался среди зевак, что-то расспрашивая. Все должно было пройти в лучшем виде: мало того, что налицо нехилая сенсация, тут еще и личные счеты: не кто иной, как Анжеров, разозленный одним из «ФОТов», чувствительно прищемившим некоторые нежные детали организма ему и его дружкам (некая комбинация на ниве лесозаготовок), во всеуслышанье, с экрана конкурирующего канала назвал Виталика «котом помойным», и было это всего месяц назад. Репортер — как все мы, грешные, в глубине души — был парнишкой злопамятным и такие вещи не забывал…

«Ага, — отметил Смолин. — Вот и Чуча нагрянула… а это кто там у нас подъехал? Совершенно незнакомая рожа, но, судя по ухваткам, суетливости и диктофончику в руке, кто-то из борзописцев. Ну вот, все прекрасно, интрига развернулась по полной… а вот и такси с родителями, совсем хорошо…»

Минут через двадцать он дождался финала: те два орелика в сером, что прибыли первыми, вывели из подъезда Анжерова, крепенько ухватив клиента за локти и взирая на него очень даже хмуро. Смолин присмотрелся, удовлетворенно покивал головой: на щеках шантарского бонвивана четко виднелись уже подсохшие длинные царапины, несомненно, оставленные длиннющими Яночкиными ноготочками, а под правым глазом наливался великолепный фингал: это, конечно, не менты, те б по почкам врезали или еще куда, чтобы следов не оставлять… а вот те два приличных молодых человека, что ворвались в квартиру и спасли Яну от насильника, как раз, согласно предварительной договоренности, и должны были малость приложиться к физиономии. Рукав пиджака надорван, галстук где-то под левым ухом, в общем, респектабельности в Анжерове не осталось практически ни хрена. Именно таким, расхристанным, с битой мордой (чтоб уж выглядеть настоящим злодеем) он и попал под прицел сразу трех телекамер плюс двух журналистских фотоаппаратов — а также доброй полудюжины принадлежавших зевакам мобильников. Как политик со стажем, он моментально оценил хреновость ситуации, попытался прикрыть лицо руками, но милиционеры эту попытку вмиг пресекли, так и провели к машине с полностью открытой обозрению рожей…

Смолин имел все основания гордиться собой — так, самую чуточку… По правде говоря, Глыба всем представителям средств массовой информации уточнял, что депутат арестован за попытку изнасилования малолетки (чтобы еще проворней неслись по указанному адресу) — однако, когда все вышеупомянутые узнают, что «малолетке» аж девятнадцать годочков, это ничуть не убавит им охотничьего азарта и боевого пыла. Какая разница, сколько там потерпевшей лет, ключевые слова в другом: «попытка изнасилования» и «Анжеров». Сдувшийся, потускневший, но все еще держащийся на поверхности местный политикан, которого к тому же, что немаловажно, никто из власть имущих, а также обитающих за кулисами, не станет отмазывать всерьез — кому он теперь нужен, не те времена, наоборот, очень многие возрадуются великолепной возможности окончательно Эдика урыть, освободив креслице в областной Думе для кого-нибудь более актуального…

Глядя вслед отъезжавшей с сексуальным маньяком и его конвоем милицейской машине, Смолин подумал, трезво прикидывая все варианты, расклады и обстоятельства, что от нар Анжеров, вероятнее всего, отмотается. Даже наверняка: и связи кое-какие сохранились, и деньги остались, и адвокаты в бой ринутся не самые скверные… В общем, отсидки не будет…

Однако он и не ставил целью непременно загнать этого скота за колючку. Зачем, собственно? Он и так кончен. Учитывая, какая вакханалия вскоре начнется в средствах массовой информации (любят они, стервецы, выспаться на какой-нибудь известной персоне, если точно знают, что пройдет безнаказанным), в одном можно быть уверенным: очень долго (а возможно, и никогда больше) господину Анжерову не болтаться по коридорам власти, проталкивая разные свои проектики. Да он и сам в эти коридоры в ближайшие пару месяцев ни за что не сунется ни с какими прожектами, прекрасно понимая, что в коридорах этих шарахаются, как черт от ладана, от засветившихся подобным образом субъектов. Учитывая, что Анжеров, собственно, и не успел еще забросить в коридоры бумаги касаемо гильдии антикваров и, соответственно, передаче оной дома «Рапиры» (а если и успел, то буквально вчера-позавчера, что дела нисколечко не меняет) — немаловажная часть боевой задачи выполнена, игра выиграна, единственный канал, который у наших долбаных заговорщиков имелся для связи с власть предержащими, отныне перекрыт начисто и перестал существовать… Так что это еще не мат, но безусловно сожратие неприятельского ферзя, безусловно…

Все еще ухмыляясь, Смолин включил зажигание и медленно повел машину со двора.

— А что он собой представляет, собственно? — предусмотрительно поинтересовался Кока, пока они неспешно шли к подъезду самой обычной панельной девятиэтажки в рабочем районе правобережья.

— Да так, стандартно, — пожал плечами Смолин. — Бывший советский морской волк, пенсию себе представить нетрудно. Долго не хотел ничего продавать, гордыня его грызла, но потек наконец, сегодня последнее заберу.

— Но вы говорили…

— Не беспокойтесь, Константин Корнеевич, — усмехнулся Смолин. — Всё, как договаривались: я заберу свое, а насчет тех тяжелых побрякушек вы с ним сами договоритесь. Хорошие вещи, но мне сейчас не до них, у меня отличная коллекция монет на горизонте замаячила, я на нее все силы и свободный оборотный капитал бросил… Только и вы уж, со своей стороны, мне в Москве с этим делом помогите…

— Непременно, Василий Яковлевич, — с большим достоинством ответил Кока.

«Ручаться можно, — подумал Смолин, — что обманул бы, стервец, приедь я и в самом деле в Москву с теми вещичками и надеждой их выгодно пристроить». Все силы положил бы, чтобы самому (или кому-то по его наводке) выцыганить у Смолина раритеты за бесценок. Но какое это имеет значение? Не в том игра…

— Уезжать куда-то собирается, — сказал Смолин, когда они поднимались по лестнице. — К какой-то родне, на Рязанщину, что ли. Квартиру продает, а также все, что можно, деньги копит… Вы это тоже учитывайте…

— Да уж непременно, — хмыкнул Кока. Смолин покосился на него: как ни владел лицом столичный гостенек, а все ж не мог скрыть охотничьего азарта — глазыньки блестят, прыткости в движениях прибавилось… а впрочем, так все мы, наверняка, со стороны выглядим, когда прямым курсом движемся к объявившимся внезапно раритетам…

Он поднялся на четвертый этаж и надавил кнопку старенького звонка. В квартире немелодично задребезжало, послышались шаги, дверь распахнулась.

На пороге предстал статный пожилой человек в безукоризненно отглаженных серых цивильных брюках и чистейшей тельняшке: седые виски, благородная посадка головы, исполненный достоинства взгляд… одним словом, стопроцентный морской волк с продубленной ветрами всех океанов физиономией. И не этому долбаному москвичу определить с ходу, что продубилась эта физиономия не на морских просторах, а на нескольких лесоповалах великой и необъятной…

Чему Смолин не переставал втихомолку изумляться, так это великолепным перевоплощениям Глыбы, сделавшим бы честь любому актеру. Это и в самом деле был другой человек — вылитый каперанг в отставке, бедный, но гордый альбатрос, пенитель морей во времена Красной Империи: другой взгляд, другое выражение лица, даже движения другие. Старая школа, подумал Смолин с невольным уважением. Молодые так не сумеют, хоть тресни…

— Добрый день, Андрей Федорович, — сказал Смолин, переступая порог и обмениваясь рукопожатием с морским волком. — Я вот привел человека, как и обещал. Вы ж, надеюсь, не передумали?

— Я, кажется, вам твердо обещал, — суховато, с достоинством отозвался «морской волк». — Что ж, снявши голову, по волосам не плачут, если решился, приходится выдерживать прежний курс… Проходите, располагайтесь.

Квартирка была однокомнатная, обставленная прямо-таки со спартанской убогостью. Пока хозяин, присев на корточки у древнего серванта, что-то доставал с нижней полки, любопытный Кока, подойдя вплотную, принялся разглядывать фотографии на стене: большие, цветные, в застекленных рамках. На самой большой был изображен хозяин квартиры: в полной форме капитана первого ранга Военно-морского флота Советского Союза, с нехилым набором наград на кителе.