Валерий Михайлов - Глава 23

– А ты ещё что за троянский хуй? – спросил он у Паркина, стараясь за грубостью скрыть свою нерешительность.

– Это мой брат, Ден, – ответила за него Марта.

– Брат? – недоверчиво переспросил Серж.

– Брат, – с идиотской улыбкой на лице повторил Паркин.

– А это Серж. Правда, он похож на Яна?

– Очень.

– Ден скоро уйдет, – шепнула Марта на ухо Сержу, которого несколько охладила перспектива времяпрепровождения втроём. Он уже успел возомнить себя подземным Казановой, и воспринимал Паркина в качестве препятствия на пути к удовольствию.

Выпив, Серж разговорился. Он рассказал, что потерял работу лет пять назад, и больше не пытался устраиваться. Под землёй ему живется вполне сносно, по крайней мере, не надо рано вставать, заниматься всякой ерундой с таким видом, будто это кому-нибудь нужно, платить налоги, и так далее.

Набив желудок, Серж захотел главного, ради чего его пригласила Марта, но её тупорылый братец почему-то не спешил оставить их одних. Сестричка, судя по всему, стеснялась что-то делать при нем. Серж уже собирался объяснить братцу открытым текстом, что тому следует с часик где-нибудь погулять, когда тот вдруг предложил:

– Давайте сыграем в одну игру, и я пойду.

– Я не люблю долгие игры, – сказал считающий себя хитрецом Серж, чтобы узнать, когда же свалит чёртов братец.

– Дену скоро надо быть в одном месте, так что игра не затянется. Ден с детства дружил с Яном, и это была их любимая игра. К тому же он не отвяжется, пока не сыграет, – добавила Марта шёпотом.

– Хорошо. Что надо делать?

– Ты должен встать напротив меня, внимательно посмотреть мне в глаза, и когда я коснусь тебя рукой, сказать: «Мне нужно твоё лицо».

– Что это ещё за хрень? – насторожился Серж.

– Игра, – с ещё более идиотским выражением лица ответил Паркин, решивший соответствовать роли немного вольтанутого братца.

– Не бойся, он не псих, по крайней мере, спокойный, – так же шёпотом произнесла Марта. – Сыграйте быстрее, и пусть он валит ко всем чертям.

– Давай играть, – согласился Серж.

Мужчины встали напротив друг друга, похожие, как близкие родственники. Денис в деталях воспроизвел в памяти весь процесс отнятия чужого лица. Понимание пришло откуда-то изнутри. Паркин действительно знал, что надо делать. Он схватил Сержа за руки и посмотрел в глаза ставшими ужасными глазами.

– Ну, не молчи же! – прикрикнула на Сержа Марта.

– Мне нужно твоё лицо, – пролепетал Серж, пожалевший, что связался с этими придурками.

– Я отдаю тебе лицо санитарного инспектора, – произнёс Паркин.

Затем он буквально набросил эту личину на окаменевшего от ужаса Сержа. Бедный парень был совершенно не готов к подобному повороту событий. Его психика была слишком слабой, чтобы сохраниться после трансформации. Заверезжав, как кастрируемый герой-любовник, Серж рванул к выходу. Паркину с трудом удавалось его удерживать, пока марта запихивала в его карманы страницы досье на Благородного Дона. Когда досье было загружено, Паркин отпустил Сержа, и тот помчался, куда глядели его безумные глаза.

– Он не очухается? – спросила Марта.

– Исключено, – ответил Паркин, – он либо умрёт, либо окончательно сойдёт с ума. Любой из вариантов нас устраивает.

Паркина накрыла волна эйфории. Он вдруг осознал, что лицо санитарного инспектора было всегда ему чужым, навязанным извне. Он был похож на дерево, чей ствол был заменен другим, привитым ещё в раннем детстве, и теперь он впервые за долгие годы вновь становился самим собой. Это освобождение от чужой личины, которую все эти годы он считал собой, подарило ему ощущение ни с чем не сравнимого счастья. Он подхватил Марту на руки и пустился с ней в пляс по комнатушке, напевая дурацкую песенку на каком-то тарабарском языке.

– А вы тут времени зря не теряли, – сказал с легкой ноткой зависти Сэнди, обнаружив Паркина с Мартой в одной постели.

Его не было чуть больше недели.

– Какие новости? – спросил Денис после того, как они с Мартой оделись и привели себя в порядок.

– Похоже, твой Благородный Дон проглотил наживку. После того, как тебя нашли, активность твоих коллег несколько спала. Думаю, сейчас лучшее время, чтобы свалить.

Санитарному инспектору стало грустно. Он успел привязаться к этим людям, а с ними очень скоро предстояло расстаться, возможно, навсегда. У каждого из них были свои логова и берлоги в «мёртвой зоне», которая имелась даже у такого монстра, как ГСИ. Они могли встретиться друзьями, могли не встретиться вообще, а могли и оказаться по разные стороны от линии фронта. Судьба всегда славилась извращённым чувством юмора.

Оставшись один, Паркин сел на кровать, прислонился к стене и закрыл глаза. Ему позарез был нужен Белый Кролик, но керогена больше не было, а без керогена он не знал, как подступиться к делу.

– Ну и какого хрена тебе надо теперь? – услышал он голос Белого кролика.

– Я должен поставить точку в этом деле. Ты же знаешь.

– Так ставь. Я тебе зачем?

– Проведи меня…

– Нет, Денис, на этот раз ты должен всё сделать сам. Ты уже вырос из ясельного возраста, так что учись обходиться без нянек.

– У меня закончился кероген.

– Твой кероген – фигня, плацебо. Не больше и не меньше. Ты изначально был способным ребёнком, поэтому тебе и удалось дожить до своих лет. Ладно, держи подсказку. У самой дыры есть тропинка, идущая по краю всех реальностей. Когда тебя захватит поток, не сопротивляйся, двигайся вместе с ним. У самой дыры соскочи на кромку. Оттуда ты сможешь попасть, куда угодно. И больше не дёргай меня по пустякам. Ты сам знаешь всё, что тебе нужно. Дерзай.

Когда Кролик ушёл, Паркин слепил из хлеба некое подобие капсулы керогена. Проглотив её, точно она действительно была панацеей, открывающей двери в иные реальности, он сел на пол, закрыл глаза и принялся ждать.

Войдя в межпиксельное пространство, он ощутил ни с чем не сравнимый холод, пробирающий до костей. Вернее, до самой кожи – холод начинался внутри, в районе солнечного сплетения, где по ощущениям Паркина был абсолютный ноль. Всё пространство вокруг было затянуто густым серым туманом, остававшимся неподвижным, несмотря на сильный, пронизывающий ветер. Вспомнив Берга и ураган в Новом Орлеане, Денис пошёл вслед за усиливавшимся с каждым его шагом ветром. Туман обрывался, словно его аккуратно обрезали огромным ножом, на той самой черте, за которой не было дороги назад. Оттуда была прекрасно видна дыра.

Она больше не была чёрной. Дыра расцвела всеми мыслимыми и немыслимыми цветами, плавно перетекавшими друг в друга в виде всяческих завихрений. Это было самое удивительное, самое прекрасное, самое грандиозное зрелище из возможных и невозможных. От такого великолепия у Паркина на глаза навернулись слёзы.

Дыра звала, притягивала, манила. Она вспомнила своего старого знакомого, и это вспоминание отразилось фантастическим каскадом игры света и теней.

Паркин переступил черту. Легко, словно он был пушинкой, его подхватил ветер и закружил в бешеном танце стихии. Паркину стало хорошо и одновременно страшно. С всё нарастающей скоростью его несло в бездну, по ту сторону которой находилось НЕМЫСЛИМОЕ. Его вертело так, словно он был собачонкой, оказавшейся в стиральной машине, работающей в режиме суперстирки.

Он уже был готов проститься с жизнью, когда вращение замедлилось, и его вынесло к удивительной «тверди», бывшей всем и одновременно ничем. Она состояла из тонких нитей, каждая из которых вмещала вселенную. Такое несоответствие вещей шокировало, и Паркин чуть было не проехал свою остановку. Замешкавшись, он прыгнул чуть позже, и если бы «твердь» была действительно твердью, наверняка сломал бы себе шею или, ещё хуже, ногу. Но «твердь» не имела никаких известных человеку признаков, и была «твердью» лишь потому, что в ней не было ни движения ни покоя, ни жизни, ни смерти, ни времени, ни пространства…

Оттуда Паркин мог уйти в любое место любого из миров, но у него оставалось ещё одно дело.

Человек эволюционирует к более высокому виду. Этот вид наделен более высокими чувствами. В качестве горючего для этих чувств необходимы более высокие энергии. Воспринять эти энергии намного сложнее, чем те, которые приводятся в действие эмоциями, социальными контактами, почитанием личностей, каноническими книгами, авторитетными фигурами различных образцов, «солидными» организациями, рутинными посещениями всяких сборищ, повторяющимися ритуалами, слуховыми, зрительными и другими стимулами.

«Суфийские тексты»

Благородный Дон сидел на столе и насвистывал одну из арий Верди. Паркин на какое-то мгновение даже засмотрелся на это проявление абсолютного счастья. Возможно, он и дальше стоял бы на самом краю реальности, если бы Благородный Дон его не окликнул.