Борис Каспаров - Копия Дюрера

Перед выжившим из ума старым Штейнбоком ни дочь, ни отец, наверное, не таили своих мыслей и планов, и тот чуть было не подвел их самым неожиданным образом. Впрочем, в какой-то степени он все-таки их подвел, потому что укрепил наши подозрения.

Ранк и Пельцер полюбовно разделили некоторое имущество профессора, потому-то книги его мы обнаружили и в Грюнберге, и в Вайсбахе.

Подтвердились наши предположения и в отношении Мюллера. Поначалу встреча с ним на той стороне Эльбы показалась им даже благоприятной для их новых планов, поскольку дом кондитера оставался под охраной только одной старой экономки, которая позже вообще покинула его, и завладеть вазами не представляло труда. Так оно и произошло на самом деле. Но вторая случайная встреча в Нейштадте уже никак не входила в их планы, и Мюллер за нее поплатился.

Было у нас подозрение, что падение Герхардта, чуть не окончившееся для него трагически, не являлось случайностью. Бодмер мог подрыть лопатой землю под тропинкой у обрыва, зная, что Герхардт пользуется именно этой дорогой, и тем самым, избавиться от опасного для себя человека.

Когда первый страх немного прошел, Квесада даже предложил нам, так сказать, полюбовную сделку — передать ему за определенное вознаграждение попавшие к нам в руки ингредиенты.

— Я не могу решать за президента компании, но мистер Коллинз может пойти на это, — добавил он.

Воронцов с любопытством посмотрел в становящееся все более самоуверенным лицо Квесады.

— И вы убеждены, что мы от этого выиграем?

Квесада пожал плечами.

— Подумайте сами. Ведь в другом случае вы не получите ничего. Дом профессора Абендрота и все, что к нему примыкает, находится в наших руках. Пусть пройдет год-два, а мы все-таки найдем записи. Вы же такой возможности не получите, даже если бы овладели всеми тремя ингредиентами…

— Видите ли, господин Квесада, я тоже не уполномочен вести переговоры по этому вопросу. Но думаю, что это предложение нам не подходит. Во-первых, потому, что труды профессора Абендрота принадлежат прежде всего немецкому народу, а во-вторых, вы помните, какое сегодня число, господин Квесада?

В темных глазах лжежурналиста промелькнуло удивление. Он дернул плечом.

— По-моему, первое июля. Не понимаю, какое это имеет отношение к делу…

— Самое прямое. Дело в том, что завтра на рассвете мы перейдем в низовье Эльбы и двинемся на запад.

Квесада вскочил на ноги.

— Война! — лицо его побледнело. — Вы решились на это!

— Успокойтесь. Просто немного запоздалое выполнение союзнических обязательств. Мы только займем территорию по установленной границе оккупации, куда, кстати, входит и город, в котором жил профессор Абендрот…

Несколько дней спустя мы с майором Воронцовым ехали по шоссе, ведущему в Лейпциг, обгоняя движущиеся на запад грузовики с войсками. Лето полностью вступило в свои права. Пьянящий чистый воздух сосновых лесов и яркое солнце помогали на время забыть о всех событиях последних дней. Но зато разрушенные кварталы одного из красивейших городов Европы заставили снова вспомнить о войне.

В штабе армии, уже разместившемся в городе, мы прошли в кабинет специально вызвавшего нас полковника Решетникова. Полковник по профессии был юрист, знаток международного права, и уже одно это обстоятельство достаточно ясно говорило о причине нашего вызова. Тем более что подробный отчет о происшедших событиях с приложенными к нему копией Дюрера и серебряной вазой уже несколько дней назад находился в штабе.

Высокий, с худощавым спокойным лицом и внимательными серыми глазами под роговой оправой очков, полковник действительно больше напоминал юриста, чем военного. Задав несколько коротких вопросов, он попросил нас снова сесть в машину и направиться к дому, который когда-то занимал Абендрот.

— Вы будете следовать за черным лимузином, — сказал он, сопровождая нас вниз по лестнице.

Небольшой особняк профессора остался совершенно цел. Мало пострадали и два-три дома, находящиеся по соседству с ним. Очевидно, летчикам, бомбившим город, были кем-то даны указания по возможности щадить этот район. Черный лимузин, идущий впереди нас, остановился у чугунных ворот, которые были заперты на замок. Полковник вышел из него и кивнул нам головой.

До массивных дверей дома было всего несколько метров. Мы очутились в небольшом вестибюле и, к своему удивлению, увидели у самых ступенек лестницы, ведущей наверх, двух человек. Они, казалось, ждали нас. Один из них был небольшого роста, массивный, квадратный, словно сошедший с картины художника-кубиста, второй — худощавый, с надменным, тщательно выбритым лицом.

Для полковника Решетникова встреча эта, казалось, не явилась неожиданностью. Он ответил на приветствие и молча ждал, спокойно смотря на обоих. Заговорил худощавый. Он говорил по-русски, медленно подбирая слова, старательно произнося каждый звук.

Он сказал, что этот дом принадлежит американскому гражданину Коллинзу и что последний, как представитель союзной державы, имеет все права на свою собственность. Дом куплен за месяц до окончания войны одним нейтральным гражданином, представителем Коллинза, и документы, свидетельствующие об этом акте, находятся в полном порядке.

В подтверждение своих слов худощавый похлопал по папке, которую держал в руках.

Решетников с невозмутимым видом выслушал его до конца.

— У кого американский гражданин Коллинз приобрел этот дом?

— Права на него ему передал по всей установленной форме господин Рауниц, один из чиновников бывшего имперского министерства иностранных дел.

— Рауниц купил его у профессора Абендрота?

— Профессор Абендрот погиб в концентрационном лагере. Имущество его было конфисковано, и права на него получил Рауниц.

— Господин представитель американского гражданина Коллинза забыл, что все подобные акты нацистского режима потеряли силу.

Вежливая улыбка снова тронула губы худощавого.

— У профессора Абендрота не оставалось наследников, и поэтому господин Рауниц получает на имущество все права.

Полковник Решетников обернулся к двери.

— Пройдите, пожалуйста, сюда.

К нашему удивлению, в дверях показалась сгорбленная фигура женщины, одетой во все черное. Морщинистое лицо ее было печально.

Женщина молчала, устало осматриваясь вокруг, словно под влиянием нахлынувшего на нее целого обвала чувств.

Решетников снова повернулся к американцам, с некоторой тревогой смотревшим на вошедшую.

— Господа, разрешите представить вам Анну Александровну Абендрот, вдову профессора Абендрота.

Квадратный сделал резкое движение и посмотрел на худощавого. Тот шагнул вперед.

— По имеющимся сведениям, госпожа Абендрот погибла через несколько месяцев после своего мужа. Эта женщина самозванка.

Абендрот вздрогнула и пошатнулась. Стоявший рядом лейтенант успел подхватить ее под руку.

— Да, я считалась погибшей, — заговорила она. — Мои друзья поддерживали эти слухи. Как русская, я обратилась в советское посольство, и мне помогли выехать из Германии.

— Полагаю, что разговор окончен, — голос Решетникова стал ледяным. — Не говоря уже о подтверждающих личность документах, вдову профессора Абендрота могут узнать в лицо десятки жителей города. Анна Александровна, прошу вас.

Полковник отошел в сторону, пропуская вдову профессора.

Истекал второй день нашего пребывания в доме Эриха Абендрота. Половину его мы потратили на то, чтобы разобраться, в чем заключалась загадка вазы. Замысловатая резьба восточного орнамента была настолько запутана, что найти в ней какой-то смысл сначала показалось совершенно невозможным. Но из многих наших предположений одно все-таки оказалось правильным. Мы обнаружили в резьбе шесть точек, которые точно совпали с найденными на карте. В этих точках была одна особенность: все они имели шесть чуть заметных тончайших, расходящихся в стороны лучей. Самое тщательное изучение орнамента привело к тому, что мы нашли еще одну точку с шестью лучами. Таким образом, к имеющимся уже у нас точкам добавилась эта одна. Если по ту сторону Эльбы мы могли только ломать себе голову над загадкой снятых с копии точек, то теперь значение их стало для нас совершенно ясным.

Владение Абендрота, включавшее в себя дом и обширный запущенный парк, имело форму трапеции. Шестиугольник ложился точно на то место, где сейчас находился фонтан. Правда, фонтан представлял правильную окружность, но его фундамент имел шестигранное основание. Путем сопоставления масштабов мы установили местоположение найденной на вазе точки. Она находилась в конце парка, но почва здесь была настолько влажной, почти болотистой, что от нашей уверенности в быстром успехе не осталось и следа. Никто никогда не рискнул бы доверить этому месту какие-то художественные ценности.