Вера Каспари - Воскресшая жертва

Клодиус облизнул губы.

— Я, кажется, догадался, что вы имеете в виду, мистер Макферсон.

— Прошлым вечером это была случайность?

— Можно сказать и да, и нет. Мистер Лайдекер захотел заплатить, и я взял деньги, но это не была случайность. Видите ли, я не положил дробь…

— Дробь? Что вы имеете в виду?

— Мы используем дробь, чтобы наполнять ею легкие и хрупкие предметы для устойчивости.

— Но ведь это не патроны калибра 0,18 дюйма, — сказал я.

— Именно они, — ответил он, — патроны калибра 0,18 дюйма.

Я однажды рассматривал антиквариат у Уолдо, когда ждал его. В старых чашках и вазах не было дроби этого калибра, но он не был столь наивен, чтобы оставлять столь безоговорочные улики для первого же сыщика. На этот раз я решил более тщательно все обследовать, но у меня не оставалось времени, чтобы получить на то разрешение. Я вошел в дом через подвальный этаж и одолел восемнадцать пролетов до его квартиры. Я так поступил, чтобы не встречаться с мальчиком-лифтером, который уже приветствовал меня как лучшего друга мистера Лайдекера. Если Уолдо вернется домой, у него не должно быть никаких подозрений, иначе он может поспешно уйти.

Я открыл дверь отмычкой. В квартире было тихо и темно.

В ней находился убийца. Но должно было быть и ружье. Это не мог быть дробовик с длинным стволом или обрез. Уолдо — человек другого типа. Если у него и было ружье, оно наверняка являлось еще одним музейным экспонатом наряду с китайскими собачками, пастушками и старыми бутылками.

Я обследовал шкафы и полки в гостиной, потом перешел в спальню и начал с ящиков в гардеробе. Все, чем он владел, было особого рода и редкого качества. Его любимые книги были переплетены изысканной кожей, свои носовые платки, белье и пижамы он держал в шелковых коробках, на которых были вышиты его инициалы. Даже жидкость для полоскания рта и зубная паста были приготовлены для него по специальным рецептам.

Я услышал звук выключателя в соседней комнате. Моя рука автоматически потянулась к карману на бедре. Но у меня не было с собой оружия. Как я однажды сказал Уолдо, я беру с собой оружие, когда иду на встречу с неприятностями. Я не рассчитывал на то, что придется применять насилие.

Я быстро повернулся, встал за стулом и увидел Роберто в черном шелковом халате, который выглядел так, как будто именно он платил арендную плату за эту роскошную квартиру.

Прежде чем он начал задавать мне вопросы, я спросил:

— Что вы здесь делаете? Разве по вечерам вы не ухолите домой?

— Сегодня вечером я нужен мистеру Лайдекеру, — сказал он.

— Зачем?

— Он плохо себя чувствует.

— А, — произнес я и ухватился за ниточку, — вот поэтому и я здесь, Роберто. За ужином мистер Лайдекер нехорошо себя почувствовал, он дал мне свой ключ и попросил прийти и подождать его.

Роберто улыбнулся.

— Я только собирался пройти в ванную комнату, — сказал я. Это показалось мне самым простым объяснением, почему я нахожусь в спальне. Я отправился в ванную комнату. Когда я вышел, Роберто ждал меня в гостиной. Он спросил, не хочу ли я что-нибудь выпить, может быть, чашку кофе.

— Нет, спасибо, — сказал я, — вы можете идти спать. Я прослежу, чтобы с мистером Лайдекером было все в порядке.

Он направился к выходу, но я окликнул его:

— Как вы думаете, что с мистером Лайдекером, Роберто? Он как будто нервничает, верно?

Роберто улыбнулся.

— Это из-за убийства, оно заставляет его нервничать, правда?

Его улыбка стала меня раздражать. Даже молчальник с Род-Айленда говорил бы больше, чем эта филиппинская рыба.

— Вы знали Квентина Уако? — спросил я.

Этот вопрос как будто разбудил его. В Нью-Йорке обитало не много филиппинцев, и они держались друг друга, как родные братья. Все мальчики-слуги делали ставки на Квентина Уако, он был чемпионом по боксу в легком весе, пока не связался с девицами из танц-клубов на Шестьдесят шестой улице. Он стал тратить больше денег, чем зарабатывал, и когда молодой Кардански победил его, то его обвинили в том, что он вел бой вполсилы. Один из знакомых Квентина встретил его однажды вечером у дверей танц-клуба «Шамрок» и вытащил нож.

— Я защищал честь Филиппинских островов, — сказал он судье. Немного позже выяснилось, что Квентин вел бой не вполсилы, и ребята сделали из него святого. Те, кто верил в Бога, ставили за него свечки в церкви на Девятой авеню.

Случилось так, что именно я обнаружил улики, которые смыли позор с имени Квентина, и, сам того не зная, я восстановил честь Филиппинских островов. Когда я рассказал это Роберто, он перестал улыбаться и повел себя по-человечески.

Мы поговорили о здоровье мистера Лайдекера. Поговорили об убийстве и о возвращении Лоры. Точка зрения Роберто абсолютно противоречила тому, что писали бульварные газеты. Мисс Хант — прекрасная женщина, всегда приветливая по отношению к Роберто, но ее отношение к мистеру Лайдекеру было не лучше, чем отношение какой-нибудь девицы из танц-клуба. По словам Роберто, все женщины одинаковы. Они всегда отвергают постоянного парня в угоду крупному спортсмену, который умеет танцевать все модные танцы.

Я вел разговор к теме ужина, который он готовил в тот вечер, когда произошло убийство. Нетрудно было заставить его заговорить об этом. Он хотел представить мне все мельчайшие подробности своего меню. Каждые полчаса в тот вечер, говорил Роберто, мистер Лайдекер отрывался от письменного стола, за которым писал, и приходил на кухню, чтобы попробовать, понюхать и задать вопросы.

— У нас было шампанское по шесть долларов за бутылку, — хвастался Роберто.

— Неужели? — спросил я.

Роберто сказал мне, что кроме еды и вина на этот вечер было приготовлено еще кое-что. Уолдо подготовил свой автоматический проигрыватель с пластинками, с тем чтобы за едой Лора могла наслаждаться своей любимой музыкой.

— Он, конечно, подготовился. Какое же это было разочарование, когда мисс Хант изменила свое решение! — сказал я. — И что же он делал, Роберто?

— Он не ел.

Уолдо сказал нам, что ужинал в одиночестве и провел вечер, читая в ванне Гиббона.

— Неужели он не ужинал? Даже не подходил к столу?

— Он подходил к столу, — сказал Роберто. — Велел мне принести еду, положил ее на тарелку, но не ел.

— Не думаю, чтобы он заводил проигрыватель.

— Нет, — сказал Роберто.

— Полагаю, с тех пор он его не заводил.

Проигрыватель был большим и дорогим. Он проигрывал десять пластинок, потом переворачивал их и проигрывал с другой стороны. Я посмотрел на них, чтобы проверить, не совпадают ли записи с какой-нибудь музыкой, о которой они говорили. Не было ничего похожего на эту Токкату и фугу, но зато много старых песен из различных шоу. Последней была песня «Твои глаза застилает дым».

— Роберто, — сказал я, — может быть, я все-таки выпью виски.

Я вспомнил о жарком вечере в заднем саду ресторана Монтаньино. Приближалась гроза, и женщина за соседним столом напевала в такт музыке. Уолдо говорил, что слушал эту песню с Лорой, но говорил так, будто речь шла о чем-то гораздо большем, чем просто о музыке, которую он слушал вместе с женщиной.

— Может, я выпью еще, Роберто.

Виски мне было нужно меньше, чем время для обдумывания. Отдельные куски начали постепенно складываться воедино. Последний ужин перед ее свадьбой. Шампанское и ее любимые песни. Воспоминания о тех шоу, которые они смотрели вместе, разговоры о прошлом. Пересказ старых историй. А после того, как ужин закончится, и они выпьют бренди, будет поставлена последняя пластинка и игла начнет извлекать звуки.

Роберто ждал, держа стакан в руке. Я выпил виски. Мне было холодно, и на лбу выступил холодный пот.

С того воскресенья, когда я впервые переступил порог его квартиры, я прочитал все произведения Уолдо Лайдекера. Нет лучшего ключа к пониманию характера человека, чем то, как он пишет. Почитайте то, что пишет любой человек, и вы узнаете его главный секрет. Я запомнил одно выражение из его очерка: «Высшая точка фрустрации».

Он спланировал все так тщательно, что даже музыка звучала вовремя. Но в тот вечер Лора не появилась.

— Идите спать, Роберто, — сказал я, — я подожду мистера Лайдекера.

Роберто исчез, как тень.

Я остался один в комнате. Вокруг меня были его вещи, его мебель с декоративными излишествами, обитая полосатым шелком, книги, музыка, антиквариат. Где-то должно было быть и ружье. Когда убийство и самоубийство планируются как акт совращения, мужчина должен иметь под рукой оружие.

Пока я ждал его в гостиной, Уолдо постукивал тростью об асфальт. Он не осмеливался оглянуться назад. Его преследователи могли увидеть, что он оборачивается, и понять, что он боится.

Маззио увидел его на расстоянии почти квартала впереди на Лексингтон-авеню. Уолдо не подавал виду, что он наблюдает за Маззио, и продолжал быстро двигаться вперед, на Шестьдесят четвертой улице он повернул на восток. В конце квартала он увидел Беренса, который заворачивал на север по Третьей авеню.