Клаудиа Пиньейро - Твоя

Будильник зазвонил в половине седьмого. Эрнесто рядом не было. Это странно, он никогда не вставал раньше семи. Постель с его стороны была нетронута. От мысли, что он может спать на коврике в комнате у Лали, у меня аж мурашки по спине побежали. Я пошла взглянуть, но его там не оказалось. Он принимал душ. Я заторопилась — нужно было успеть вымыть его машину до того, как он отправится на работу. Я сделала это безупречно и невероятно быстро. Такие вещи я умею.

Когда я вошла в кухню, Эрнесто уже был там. Варил кофе.

— Привет, дорогой, — сказала я.

— Привет, — ответил он и разлил кофе по чашкам.

Я села напротив и улыбнулась ему. Я хотела, чтобы он почувствовал себя комфортно, понял, что его жена способна излечить любые раны.

— Есть новости? — спросила я, не переставая улыбаться, чтобы задать Эрнесто верное направление, ведь, как всегда, ему это было просто необходимо. Никакого ответа. Я удерживала улыбку с большим трудом, и, казалось, мое лицо застыло, как маска. Когда Эрнесто замыкается в себе, это меня страшно раздражает! Он стал пить кофе. Рядом с его чашкой лежала нетронутая газета. «Плохой знак, он начал делать глупости», — подумала я. Эрнесто никогда не выходил из дома, не прочитав утренней газеты. А пункт номер один из кодекса идеального убийцы — продолжать заниматься своими рутинными делами, как обычно. Поступать иначе — все равно что самому звонить в полицию. «Эй, парни, смотрите, вот он я — с потерянным взглядом, на мне лица нет, только что пролил кофе, потому что пронес чашку мимо рта, не кажется ли вам, что я успел натворить дел?»

— Эрнесто, ты уже прочел прогноз погоды на выходные? — спросила я, открывая и буквально вкладывая газету ему в руки.

Эрнесто сделал вид, что читает. «Боже мой! — подумала я. — Как же это будет нелегко!»

— Эрнесто, ты решил этот вопрос с системой?

Эрнесто взглянул на меня, как на врага. Глаза у него опять были на мокром месте. Я в отчаянии обхватила голову руками. Взглянула на него и сказала:

— Надо полагать, вопрос разрешился сам собой, пока ты был в дороге. Потому что через полчаса ты уже вернулся домой, я слышала шум твоей машины. Ты приехал в половине одиннадцатого и больше никуда не отлучался. О'кей? Выехал в десять и вернулся в половине одиннадцатого. У тебя не было времени, чтобы куда-нибудь добраться или что-нибудь сделать. Ты понял, да?

Не знаю, понял ли он мои слова. Ничего не говоря, он уставился на меня, и мне очень захотелось поставить его в угол. Потому что глубоко в душе Эрнесто все еще остается мальчишкой, и это его основная проблема. Он никогда не вырастет. А мне иногда надоедает быть его мамочкой. Ведь как бы ты ни любила мужчину, но всему есть пределы, а так время от времени кажется, что проще пристрелить его, чтобы не мучился.

Я как раз подумывала о том, чтобы пристрелить его, когда вошла Лали. Пробормотала «доброе утро», как и всегда. Эрнесто пялился на нее, пока она не села за стол, словно хотел что-то сказать, но вдруг схватил газету и сделал вид, будто читает. Лали насыпала себе в чашку сахар и стала помешивать кофе. Она уставилась в чашку, а сама все размешивала его и размешивала.

— Девочка моя, у тебя сейчас голова закружится, — сказала я, чтобы растопить лед.

Она подняла глаза, посмотрела на меня и снова стала размешивать, как ни в чем не бывало. Что называется, «ожгла взглядом». Лучше всего оставить ее в покое.

— Как хорошо мы все спали сегодня ночью, да, Эрнесто?

Эрнесто посмотрел на меня, и я приободрилась. Но через минуту он снова с потерянным видом уставился в свою газету. Что поделаешь, до Эрнесто подчас некоторые вещи доходят с трудом, он бывает, как я уже сказала, очень рассеянным. Человек, который убил женщину, а теперь пребывает в рассеянности. Обезьяна с гранатой. Он по-настоящему опасен. Мне стало ясно как день: если я не начну спасать положение, мы пропали.

— В половине одиннадцатого вечера ты уже спал как младенчик, да, любовь моя?

Это «да, любовь моя?» повисло в воздухе. Лали взглянула на меня с неодобрением, не знаю почему, но она всегда смотрит на меня с неодобрением. Потом она взяла свой рюкзачок и ушла. Как будто я специально хочу обидеть ее. Она говорит, что я много болтаю. А когда это я много болтала? Кроме того, она считает себя слишком умной, «как папа», говорит она всякий раз, когда приносит свой табель. А меня она явно презирает. Но я ее прощаю, кто же не простит свою дочь? Она всегда была очень серьезной, очень правильной. Думает, что умный — это тот, кто получает десять баллов из десяти по математике. Мой же ум уровнем пониже, он всегда в тени, никогда не выставляется напоказ, но куда вернее ведет к счастью. Ум практический, каждодневного применения. Тот, что может спасти ее папу от тюремной решетки. Потому что пока я придумываю алиби ее умному папочке, он сам только и делает, что жует сопли.

Прежде чем уйти, Эрнесто подошел ко мне и сказал:

— Мне бы хотелось вечером с тобой спокойно поговорить.

Наконец-то.

— Конечно, любовь моя, — ответила я.

И, уже стоя в дверях, он добавил:

— Если позвонят с работы, скажи, что я приеду к полудню, не раньше.

Мне хотелось проследить за Эрнесто — странно было даже подумать, каких глупостей может натворить этот человек за ближайшие четыре часа. Но тотчас в голову мне пришла идея получше: сходить к нему на работу. Я открыла шкаф и стала раздумывать, что бы надеть. Мне следует хорошо выглядеть. Но и не привлекать к себе особого внимания — нельзя забывать, что речь идет об убийстве. И все никак не могла выбрать. Все-таки это был особенный случай. Невозможно появиться в офисе мужа в джинсах и кроссовках. Даже в фирменных. Это вопрос имиджа. Нужно соответствовать сложившемуся у остальных в головах образу жены начальника. А жена Перейры для них — не какая-нибудь толстуха с пузом и валиками на боках. В этом-то я уверена. Мой муж всегда очень хорошо выглядит, он сочетает цвет галстука с цветом носков и готов убить меня, если на его рубашке найдется хоть одна складочка, а ботинки не начищены до блеска. Он всегда обращает внимание на детали.

Я выбрала костюмчик песочного цвета, элегантный, но скромный, я купила его на регистрацию брака одной своей подруги. Думаю, больше ни разу и не надевала. Мы живем в фешенебельном районе, каждый дом с садом и бассейном, так что шелковые платья и шпильки тут носить не будешь. Не говоря уже о чулках. В них невозможно поливать газон или подстригать кусты. Так что мы одеваемся в элегантном спортивном стиле: превосходные брюки, превосходная блузка, жилетик, иногда блейзер или пашмина. И элегантные аксессуары, которые помогают завершить образ.

Хотелось бы мне, чтобы мама меня сейчас увидела. Ей никогда не нравится, как я одеваюсь. То говорит, что одежда плохо на мне сидит, то цвет не идет. А сама всегда выглядит так безвкусно, так нелепо. В девять утра надевает на себя вечерний наряд, очень ярко красится, от нее разит духами. А ведь ей уже почти семьдесят. Мне кажется, она завела такой обычай с тех пор, когда все еще ждала, что папа однажды вернется. Бедная моя мама! Я однажды сказала ей об этом, а она залепила мне пощечину.

Девушка в приемной узнала меня прежде, чем я назвала свое имя, и очень удивилась моему появлению. Я обычно не хожу на работу к Эрнесто, не вмешиваюсь в его дела.

— Ваш муж еще не приехал, сеньора, — сказала она.

— Да, я знаю, он как раз просил меня передать, что не появится раньше полудня, мне нужно подняться наверх и сказать это его секретарше.

— Она пока еще тоже не пришла.

«И не придет», — добавила я про себя и вдруг ощутила легкое чувство вины за такие неподобающие мысли.

— Подожду наверху, мне нужно передать ей сообщение, — сказала я.

На этом наш разговор прекратился, и я поднялась в офис Эрнесто. Там никого не было. Эрнесто вечно жалуется, что раньше девяти никто не приходит. Для того чтобы осуществить свой план, у меня было полчаса. Я проверила все ящики стола Эрнесто. В этот раз я не обнаружила ничего. «Молодчина, Эрнестито, хоть тут ты не сплоховал!» Затем я обыскала и ее письменный стол. Тоже ничего. «Что за аккуратные детки!» — подумала я. Но, зная характер Твоей, которая пишет записочки с красными сердечками и дарит напоминания о любовных утехах, я не могла быть спокойной до конца. Не исключено, что у нее хранится какая-нибудь видеокассета, фотография, стринги (дома он обычно носил боксеры, а с ней — кто знает), медвежонок с дурацкой надписью («Дай мне твоего меда» или что-нибудь в этом роде) или стихи. Не знаю, что угодно. У этой женщины должно быть что-нибудь. В ее письменном столе имелся маленький ящичек, запертый на ключ. Я вынула его, это легко, чуть-чуть терпения — и такие ящички открываются. А терпения мне хватает. Даже с избытком.

Ничего, немного денег, немного чеков, которые можно предъявить к оплате. Очень много ключей. Это меня заинтересовало — каждый ключ со своим ярлычком. Действительно денная секретарша. «Кабинет сеньора Эрнесто». «Сеньор Эрнесто», вот ведь стерва какая! «Приемная», «Служебный вход», «Главный вход», «Переговорная». «Копия Авельянеда» — два разных ключа на одном кольце. Я сжала эти ключи в руке, раздумывая.