Агата Кристи - Изумруд раджи (сборник)

– Боже мой! – сказал инспектор, от неожиданности теряя профессиональную невозмутимость. – Должно быть, это изумруд раджи!

Сам Мерилиз выглядел еще более ошеломленным, чем остальные.

– Это чудовищно, – брызгая слюной, произнес он. – Чудовищно. Этот человек, должно быть, сам положил его в мой карман, пока мы шли рядом. Он мне его подбросил.

Уверенность Мерилиза заставила инспектора заколебаться. Его подозрения теперь перешли на Джеймса. Он что-то прошептал констеблю, и тот вышел.

– А теперь, джентльмены, – сказал инспектор, – я хочу записать ваши показания, по очереди.

– Конечно, – сказал Джеймс. – Я гулял по пляжу, когда встретил этого джентльмена, и он сделал вид, будто уже знаком со мной. Я не мог вспомнить, чтобы встречал его раньше, но вежливость не позволила мне сказать это. Мы пошли дальше вместе. У меня были насчет него подозрения, и как раз, когда мы проходили мимо полицейского участка, я почувствовал его руку в своем кармане. Я вцепился в него и позвал на помощь.

Инспектор перевел взгляд на Мерилиза:

– А теперь вы, сэр.

Мерилиз выглядел несколько смущенным.

– Все это почти так и было, – медленно произнес он, – но не совсем. Это не я заявил, что знаком с ним, а он претендовал на знакомство со мной. Несомненно, он пытался избавиться от изумруда и сунул его в мой карман, когда мы беседовали.

Инспектор перестал писать.

– Вот как, – бесстрастно произнес он. – Ну, через минуту сюда придет один джентльмен, который поможет нам во всем разобраться.

Мерилиз нахмурился.

– У меня нет возможности ждать, – пробормотал он, доставая свои часы. – У меня назначена встреча. В самом деле, инспектор, не можете же вы предполагать, что я украл изумруд и расхаживал с ним в кармане? Это смехотворно!

– Маловероятно, сэр, я согласен, – ответил инспектор, – но вам придется подождать всего пять-десять минут, пока мы все это выясним… А, вот и его светлость.

В комнату широкими шагами вошел высокий мужчина лет сорока. На нем была пара поношенных брюк и старый свитер.

– Ну, инспектор, в чем дело? – спросил он. – Вы говорите, что нашли изумруд? Это великолепно, отличная работа. А кто эти люди?

Его взгляд пробежал по Джеймсу и остановился на Мерилизе. Казалось, эта сильная личность увяла и съежилась.

– Подумать только, Джонс! – воскликнул лорд Эдвард Кэмптон.

– Вы узнаете этого человека, лорд Эдвард? – резко спросил инспектор.

– Разумеется, узнаю, – сухо ответил лорд Эдвард. – Это мой камердинер, поступил ко мне месяц назад. Человек, которого прислали из Лондона, сразу же его заподозрил, но в его вещах не было никаких следов изумруда.

– Он носил его в кармане сюртука, – заявил инспектор. – Этот джентльмен навел нас на него. – Он указал на Джеймса.

Через минуту молодого человека тепло поздравляли и пожимали ему руку.

– Дорогой мой, – сказал лорд Эдвард Кэмпион, – вы говорите, что заподозрили его с самого начала?

– Да, – ответил Джеймс. – Мне пришлось выдумать историю о том, что он обчистил мои карманы, чтобы затащить его в полицейский участок.

– Ну, это великолепно, – сказал лорд Эдвард, – совершенно великолепно. Вы должны прийти к нам на ленч, если вы еще не обедали. Уже поздно, я знаю, почти два часа.

– Нет, – ответил Джеймс, – я еще не обедал, но…

– Ни слова, ни слова, – перебил его лорд Эдвард. – Раджа, знаете ли, захочет поблагодарить вас за то, что вы вернули ему изумруд. Хотя я и сам еще не вполне разобрался в этой истории…

Они к этому моменту уже вышли из полицейского участка и стояли на ступеньках.

– Собственно говоря, – сказал Джеймс, – думаю, мне следует рассказать вам правду.

Так он и сделал. Его рассказ очень позабавил его светлость.

– В жизни не слышал ничего лучше, – заявил он. – Теперь я все понимаю. Должно быть, Джонс поспешил к кабинке на пляже, как только украл камень, зная, что полиция устроит тщательный обыск в доме. Старые брюки я иногда надеваю, отправляясь на рыбалку; вряд ли их стал бы кто-то трогать, и позже Джонс мог спокойно забрать драгоценность. Для него, наверное, стало шоком, когда он сегодня пришел и обнаружил, что камень исчез. Как только вы появились, он понял, что это вы взяли камень. Только я до сих пор не совсем понимаю, как вам удалось распознать в нем ненастоящего детектива.

«Сильный человек, – сказал про себя Джеймс, – знает, когда быть откровенным, а когда проявить сдержанность».

Он пренебрежительно улыбнулся, а его пальцы нежно скользнули по нижней стороне лацкана сюртука и нащупали маленький серебряный значок малоизвестного клуба – Клуба велосипедистов Мертон-парка. Поразительное совпадение, что этот человек, Джонс, тоже оказался его членом, но так оно и было!

– Привет, Джеймс!

Он обернулся. Грейс и девицы Сопуорт звали его с противоположной стороны улицы. Он повернулся к лорду Эдварду:

– Извините, я отойду на минутку?

И молодой человек через дорогу направился к ним.

– Мы идем в кино, – сказала Грейс. – Я подумала, может быть, ты тоже захочешь пойти.

– Мне очень жаль, – ответил Джеймс. – Я как раз иду на ленч к лорду Эдварду Кэмпиону. Да вон он стоит, тот человек, в удобной старой одежде. Он хочет познакомить меня с раджой Марапутны.

Он вежливо приподнял шляпу и вернулся к лорду Эдварду.

Майское утро в Лондоне, одиннадцать часов. Мистер Коуэн смотрел в окно, стоя спиной к элегантному великолепию гостиной в номере отеля «Ритц». Этот номер был зарезервирован на имя мадам Полы Назоркофф, знаменитой оперной дивы, только что прибывшей в Лондон. Мистер Коуэн, основной поверенный в делах мадам, ждал, когда эта дама его примет. Внезапно он повернул голову, так как дверь открылась, но это была всего лишь мисс Рид, секретарша мадам Назоркофф, бледная девушка с манерами деловой женщины.

– О, так это вы, моя дорогая, – сказал мистер Коуэн. – Мадам еще не встала?

Мисс Рид покачала головой.

– Она сказала мне прийти часов в десять, – заявил мистер Коуэн. – Я жду уже час.

Он не выказал ни недовольства, ни удивления. Мистер Коуэн давно привык к причудам артистического темперамента. Это был высокий мужчина, чисто выбритый, даже слишком хорошо сложенный, одежда которого была почти безупречной. Его слишком черные волосы блестели, а зубы отличались вызывающей белизной. Когда он говорил, он нечетко произносил звук «с»; это нельзя было назвать шепелявостью, но было очень близко к ней. Не надо было напрягать воображения, чтобы понять, что его отец, скорее всего, носил фамилию Коган.

В эту минуту дверь в другом конце комнаты открылась и поспешно вошла стройная молодая француженка.

– Мадам встает? – с надеждой спросил Коуэн. – Сообщите нам эту новость, Элиза.

Та тут же воздела руки к небу:

– Мадам, она сегодня утром как семнадцать дьяволов, ей ничем не угодишь! Те красивые желтые розы, которые месье прислал ей вчера вечером, она говорит, что они хороши для Нью-Йорка, но прислать их ей в Лондоне – идиотизм. В Лондоне, говорит она, возможны только красные розы, и она тут же открывает дверь и швыряет желтые розы в коридор, где они летят в одного месье, très comme il faut[15], военного, я думаю, и он справедливо возмутился, этот месье.

Коуэн поднял брови, но больше ничем не выдал своих чувств. Затем он достал из кармана маленький блокнот и карандашом записал «красные розы».

Элиза поспешно вышла через другую дверь, а Коуэн снова повернулся к окну. Вера Рид села к письменному столу и начала вскрывать письма и сортировать их. Десять минут прошли в молчании, а потом дверь спальни распахнулась и в комнату влетела Пола Назоркофф. Комната тут же стала казаться меньше по размерам, Вера Рид – более бесцветной, а Коуэн превратился в фигуру на заднем плане.

– Ах, ах! Дети мои, – сказала примадонна, – я непунктуальна?

Она была высокой женщиной и для певицы не чрезмерно полной. Ее руки и ноги остались стройными, а шея походила на прекрасную колонну. Волосы, уложенные в большой узел на затылке, были цвета темного сверкающего золота; если их цвет и был результатом окраски хной, хотя бы отчасти, то это не портило эффекта. Пола была уже немолода, лет сорока по крайней мере, но черты ее лица все еще оставались красивыми, хотя кожа обвисла и покрылась морщинками вокруг сверкающих черных глаз. Она смеялась, как ребенок, у нее было пищеварение страуса и темперамент фанатика, и ее считали величайшим драматическим сопрано своего времени. Она сразу же набросилась на Коуэна:

– Вы сделали то, о чем я вас просила? Вы унесли это чудовищное английское пианино и выбросили его в Темзу?

– Я достал для вас другое пианино, – ответил Коуэн и показал на стоящий в углу инструмент.