Борис Каспаров - Копия Дюрера

В таких случаях лучше всего хранить молчание и ждать, пока все позабудется. Кроме того, дата в углу картины, конечно, не определяла день ее окончания. Она указывала день запечатленной Абендротом встречи людей, готовивших человечеству новую мировую войну.

Это полностью подтвердили старые, попавшие в руки работников магистратуры газеты, в которых сообщалось о «туристском» путешествии группы американских бизнесменов по Баварии в первых числах июня 1936 года. Среди этих туристов было и имя Коллинза.

Тактика молчания была применена теми, кто стоял за Коллинзом, и после, когда в одном из уцелевших зданий Берлина открылась выставка копий картин Абендрота и Вернера.

Но что бы там ни было, а труд художников-антифашистов не оказался напрасным. Пусть с опозданием, но они внесли свой вклад в дело морального разгрома фашизма и тех закулисных сил, которые его вскормили и поддерживали.

Прошли годы.

Вся эта история стала постепенно сглаживаться в моей памяти, и только теперь встреча со знакомой картиной заставила в малейших деталях вспомнить прошедшее.

За открытыми окнами угасал теплый летний день. В сизоватой дымке таяли очертания черепичных крыш, загорались огоньки в узеньких окошечках мансард. Снизу, из небольшого скверика, разбитого у самого входа в гостиницу, раздавался детский смех. Как все это было далеко от пришедших на память первых послевоенных месяцев. «А Гофман, — подумал я, — где сейчас этот честный рабочий парень? На каком участке трудится он, строя новую, демократическую жизнь? Может быть, он снова где-то поблизости от Альтштадта и я смогу с ним увидеться. Нужно будет навести справки».

Я вышел из комнаты и спустился в вестибюль. Тот самый портье, что с таинственным видом послал меня в музей, стоял за своей конторкой у зажженной настольной лампы и со скучающим лицом перелистывал книгу. Увидев меня, он оживился.

— Добрый вечер, — произнес он приветливо, — а мы тут поспорили без вас с Гансом, — он кивнул головой назад. — Скажите, большой такой собор с красивыми круглыми куполами, он в Кремле или около него? Ганс утверждает, что на снимках он за стеной.

— Вы имеете в виду собор Василия Блаженного, — сказал я, поняв, что его интересует, — он на Красной площади, на противоположном конце. Так что можете считать, что вы выиграли.

— Ганс! — закричал портье, обернувшись назад, — Ганс, иди же сюда. Ага, убежал, ну ничего, от пива тебе все равно не отвертеться. Хорошо, что вы приехали, а то бы мне пришлось ждать будущего года. Вы знаете, мы едем на экскурсию в Москву. Но вы же подтвердите утром, что я прав?

— Конечно, с удовольствием, — улыбнулся я. — Но услуга за услугу. Вы не знаете случайно Карла Гофмана? Он был помощником бургомистра в соседнем городке сразу после окончания войны.

— Карла Гофмана? Геноссе Гофмана? — почти вскричал портье. — Да вам его покажет любой мальчишка на улице. Он бургомистр Альтштадта.

Ответ портье был настолько для меня неожиданным, что я не сразу поверил, что это мог быть тот самый Гофман. В Германии столько же Гофманов, сколько у нас Ивановых или Петровых.

— Как вы предполагаете, смогу я его сейчас застать у себя, если позвоню по телефону? — спросил я.

— Думаю, что да, — портье подвинул ко мне стоявший рядом с ним аппарат. — Карл Гофман не из тех, кто уходит домой рано. Это настоящий человек, он понимает, что такое работа, и не отлынивает от нее. Но если вы его знаете, мне не надо говорить об этом.

Он подал мне трубку телефона и любезно набрал нужный номер. Не прошло и минуты, как я убедился, что это был тот самый Гофман. Он сразу же узнал меня.

— Никуда не уходите из гостиницы, — сказал он, — я заеду за вами через десять минут.

— О, вы так хорошо знаете нашего бургомистра, — с уважением произнес портье. — Люди не могут на него пожаловаться. Передайте ему, пожалуйста, что мы непременно переизберем его на следующих выборах.

— Вы сможете это с успехом сделать и сами, через несколько минут он будет здесь. Я пойду в свой номер, и если немного запоздаю — предупредите его об этом.

Только я успел надеть свежую рубашку, как в комнату постучали и вошел Гофман.

Гофман почти не изменился за пятнадцать лет, прошедших после нашей последней встречи. Только его темные волосы на висках просвечивали легкой сединой.

— Ну вот и свиделись, кто бы мог подумать, — сказал он по-русски. — Как это у вас говорится? Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется. Значит, вы уже лицо гражданское?

— Да, давно в запасе, — ответил я, удивляясь его чистому произношению. — Вы так хорошо говорите по-русски. Я помню время, когда вы с трудом произносили дюжину русских слов.

— С тех пор прошло много времени, теперь я читаю книги Горького, которые издаются в Москве. Но обо всем этом поговорим после. Инга и Пауль уже осведомлены, что у нас сегодня гость.

Мы вспомнили обо всех тех, с кем нам пришлось столкнуться в те далекие дни.

Герхардт жил в Карл-Маркс-штадте с племянницей и ее мужем. С Лерхе Гофман видится в каждый свой приезд в этот город. Он стал инженером и работает в магистратуре. Ринге руководит сельскохозяйственным кооперативом, выросшим на базе имения Вайсбах. Шмидт все еще садовником в Грюнберге, в котором теперь помещен дом отдыха для горнорабочих. Только его жена, так неудачно пытавшаяся помочь своему брату, недавно умерла. Вспомнили мы и шарообразного кондитера, первым принесшего весть о том, что Ранк жив. Вопреки всему он выжил. Его мечта сбылась в несколько иной форме. Он руководит теперь цехом большой кондитерской фабрики, и его неистощимая выдумка по части изделий из теста и крема не оскудевает ни на один день.

В свою очередь я сообщил, что Воронцов теперь полковник, живет на Кубани и что в нашу последнюю встречу мы вспоминали о совместной службе здесь, в Германии, и все, с чем это было связано.

И вдруг мне вспомнилось лицо старой женщины, одетой во все черное.

— Фрау Абендрот умерла?

Гофман кивнул головой.

— Да, по ее желанию дом был передан художественному училищу. Если будете в Лейпциге, вам каждый покажет училище имени Абендрота. Там находятся некоторые экспонаты, найденные в нише. Остальные переданы в различные музеи нашей республики.

В вестибюле почтительно снявший фуражку портье попросил меня задержаться на одну минутку.

— Ганс! — крикнул он. — Ганс, иди же сюда. Сейчас ты убедишься, кто из нас прав.

В дверях никто не показывался. Портье растерянно заморгал глазами, заглянул в дверь и виновато сказал:

— Опять исчез. Простите, пожалуйста, только что он был здесь.

— Ладно, — засмеялся я, — надеюсь, утром он явится на работу, а потом, у меня наверху где-то в вещах есть журнал, который разом развеет его сомнения. Я вам его охотно подарю.

Мы вышли из отеля.

На улицах зажигались плафоны. Проносились вереницы машин. Переговариваясь и смеясь, люди спешили по своим делам или просто гуляли. Спустя десять минут мы входили в квартиру бургомистра Альтштадта.

Жена Гофмана оказалась маленькой, очень приятной женщиной, преподавателем немецкой литературы в одной из городских школ. Из-за ее спины выглядывал карапуз — трехлетний Пауль.

Разговор за чашкой кофе после взаимных воспоминаний, естественно, зашел о судьбах Германии, о тех изменениях, которые происходили в обеих ее частях.

Я узнал много интересного о новой жизни в Демократической республике. Часам к десяти Инга с Паулем, простившись, ушли к себе, и мы остались одни. Гофман сидел в кресле, курил и рассматривал меня с таким любопытством, словно встретил меня только минуту назад. Он никак не мог привыкнуть, что я в штатском.

Мы немного посмеялись над этим, и я сказал:

— А знаете, что меня вернуло в прошлое? Та самая копия Дюрера. Теперь она висит в городском музее. Но я не видел копий Гойи и Леонардо. Они экспонируются в другом месте?

Гофман покачал головой.

— Абендрот и Вернер не ошиблись в расчетах. Популярность их копий очень велика, потому-то они и включены в передвижной выставочный фонд. В ближайшее время в Берлине в ответ на активизацию реакционных элементов открывается большая антифашистская художественная выставка. Копиям отведен на ней целый зал. Все отобранные нами картины сейчас готовят к отправке. Вам, конечно, захочется встретиться со своими старыми знакомыми. Если бы наша встреча произошла дня на два позже, такая возможность представилась бы вам только в Берлине. Но я предугадал ваше желание и позвонил в музей. До завтрашнего полудня их не будут паковать.

Разговор о картинах снова вернул нас в прошлое. Мы вспомнили и Ранка, и Штейнбоков, и ускользнувшего из наших рук Вульфа. Вспомнили мы и Квесаду-Мурильо, который, как подданный союзной державы, был освобожден и вернулся продолжать под руководством многоопытного шефа разнообразную деятельность.