Анна Князева - Наследница порочного графа

– С завтрашнего дня уже не работаю.

– Ну вот!

– Что вот? – Дайнека подняла взгляд на Ерохину.

– Я знала, что долго вы не задержитесь.

– И, как видите, оказались правы.

– Я-то вас понимаю. Но многие осуждают…

– Меня? – Дайнеке стало не по себе. – Почему?

– Приехала, говорят, хвостом повертела…

– Считают меня вертихвосткой?

– Не знаю, – Ерохина поджала тонкие губы и отвела глаза. – Может, и считают.

Дайнека почувствовала, что готова сорваться, и стала заполнять формуляр. Через несколько минут справилась с собой и спросила:

– Возьмете новую книгу?

– Возьму. – Ерохина прошла к стеллажам и оттуда продолжила: – Видать, плохо старался Водорезов. Ухаживал, говорю, плохо.

– При чем здесь Водорезов?! – возмутилась Дайнека. – И какое вам до этого дело?

– Мне-то никакого, а вы уезжаете, – старуха вернулась к столу с выбранной книжкой.

Дайнека молчком отметила в карточке, заполнила формуляр и, отдав книгу, сказала:

– Прощайте, Надежда Петровна. Больше мы с вами не встретимся.

После обеда время тянулось медленно. Дайнека читала и перечитывала стихи, написанные на обороте фотографии графини Измайловой:

Выписав на отдельный листок подчеркнутые слова и целые фразы, она пыталась постичь скрытую тайну.

«Лампада светит над могилой» – ясно, что речь шла о чьей-то могиле.

«Часовня белая, как днем» – могло значить только одно: рядом с могилой стояла часовня.

«Старинный дуб в тяжелой муке стоит затерян и один». При чем тут дуб – непонятно.

«И мнится – в тишине звучит давно забытый голос друга». В этой фразе, однозначно, заключалось воспоминание о близком и, возможно, любимом человеке.

Для того чтобы направить мысль в нужное русло, Дайнека попыталась представить, кто мог написать на обороте фотографии эти стихи. Никто, кроме самого графа Измайлова, на ум не пришел.

– Ну, предположим…

О каком потерянном и давно забытом друге мог вспомнить граф?

– Уж точно не о проститутке Лане Мендель, – пробормотала Дайнека, предположив, однако, что и ее косточки зарыты где-нибудь на территории дворцового комплекса.

И все-таки как хорошо, что она уволилась…

Вернувшись к стихотворению, Дайнека решила, что человек, о котором вспоминал граф, был ему близок. Ведь зачем-то он подчеркнул эти строки.

– Старинный дуб…

На территории пансионата один старый дуб, и он стоит возле часовни, упоминание о которой тоже подчеркнуто.

Место определено. Ориентир налицо. И что же? Осталось определиться с лампадой, которая, в соответствии с текстом, светит над могилой.

– Над могилой… – повторила Дайнека.

Следуя логике, можно предположить: если есть могила, существует и тот, кто в ней похоронен.

– Или та… – Дайнеке подумалось, что это женщина. – Иначе при чем здесь стихи?

Дайнека вдруг поняла, что речь идет о графине Измайловой. Эта мысль возникла как вспышка, как откровение. Ее правильность не подвергалась сомнению.

Выходит, что, убив жену, безумный граф терзался раскаянием и, вольно или невольно, изливал душу в стихах (хоть и чужих).

Получалось, что могила графини Измайловой находилась вблизи часовни, что подтверждало упоминание о старом дубе.

Дайнека рассуждала сама с собой:

– Нет, здесь что-то не так. Убить жену, впопыхах зарыть ее, сровнять могилу с поверхностью, а потом терзаться стихами и чувством вины? К тому же в стихотворении подчеркнута строка про лампаду. А лампада, как известно, обычно находится в помещении.

По всему выходило, что прах графини Измайловой захоронен в самой часовне. Это подтверждалось и тем, что, по официальной версии, часовня была построена во славу Чудотворной иконы святой праведной Анны, матери Пресвятой Богородицы. У самой графини было такое же имя.

– Не зря он посвятил ей часовню, – проговорила Дайнека. – Не зря поместил туда икону праведной Анны, не зря переписал стихи, не зря подчеркнул фразы.

Удивительным образом совпал год исчезновения графини Измайловой и год постройки часовни. Это могло значить только одно: часовня возводилась для погребения Анны Константиновны. Ее убийство планировалось и было вопросом времени. То есть зависело от окончания постройки часовни. В светском обществе союз порочного Александра Петровича Измайлова и его жены, добродетельной Анны Константиновны, называли союзом порока и добродетели. Значит, часовня была усыпальницей праведной Анны!

Вскочив со стула, Дайнека огляделась, схватила пальто и выбежала из библиотеки. Она пулей вылетела из подъезда, пронеслась по аллее и минут через десять уже заходила в часовню. По счастью, двери были не заперты.

Дайнека встала в центре и стала медленно поворачиваться, последовательно оглядывая стены, окна и пол.

Узкие, похожие на бойницы окна часовни располагались на большой высоте. Через одно из них было хорошо видно оголенную крону и ствол старого дуба. Приблизившись, Дайнека разглядела под окном вставную мраморную розетку с изображением церковной лампады. Чуть ниже – уступ шириной около двух метров. Дайнека положила руку на камень и ощутила мертвенный холод, который пронизал ее до костей.

– Что вы здесь делаете?! – раздался громоподобный голос, который, как показалось, прозвучал откуда-то сверху.

От ужаса у нее подкосились ноги. Однако упасть ей не пришлось. Ее подхватил отнюдь не призрак графа Измайлова, а самый настоящий, живой Галуздин.

Кажется, он испугался:

– Что с вами, Людмила? Ноги не держат?

– Вы так громко крикнули…

– Все дело в хорошей акустике. Что вы здесь делаете?

– Вы не поверите…

– Неужели?

– А кстати, как вы оказались в часовне?

Игорь Петрович ответил:

– Собрался уезжать, пошел к своей машине и вдруг увидел, что вы куда-то бежите. Стало интересно, и вот я здесь. Ну так что?

– Повторяю: вы мне не поверите.

– А давайте попробуем.

Дайнека положила руку на уступ под мраморной розеткой с лампадой:

– Здесь лежит прах графини Измайловой.

Галуздин недовольно скривил губы:

– А я-то думал, что-то серьезное!

– Куда уж серьезнее! – заволновалась Дайнека. – До сих пор считалось, что графиня исчезла при невыясненных обстоятельствах. И только члены ее семьи знали, что ее убил собственный муж в этом дворце.

– Позволю заметить, я сам сегодня утром озвучил эту версию со слов старухи Темьяновой.

– Я помню, – кивнула Дайнека. – Вот видите – все сходится!

Галуздин мрачно ответил:

– Не вижу.

– Какой же вы дуб!

– Предупреждаю, что за оскорбление при исполнении…

Она не дала ему закончить:

– А как еще вас называть?! Вы разве не знаете, что когда графиня пропала, то с ней исчезли все ее драгоценности? В том числе известная во всем мире грушевидная жемчужина «Деметра»? – сказанное Дайнекой казалось маленькой речью, какие обычно готовят заранее.

Атмосфера часовни и сам воздух как будто сгустились. Мрачное прошлое обступило их со всех четырех сторон.

– Не хотите же вы сказать…

– Хочу! – Дайнека похлопала рукой по стене. – Все находится здесь!

– Каким же нужно быть дураком, чтобы спрятать в склепе подобные ценности!

– Граф был безумцем.

– Постойте-постойте… – Галуздин чуть заметно прищурился: – Не таким уж безумцем был этот ваш граф. Все считали, что, сбежав от него, графиня прихватила ценности с собой. Верно?

– Именно так.

– Значит, если бы они вдруг нашлись, стало бы ясно, что графиня никуда не сбежала, а ее просто убили. И подозрение, как водится, пало бы не на кого-нибудь, а на ее мужа.

– Вот видите! – восхитилась Дайнека. – Всему нашлось объяснение. – Она стукнула кулачком по стене. – Нужно ломать!

– Постойте-постойте… – растерялся Галуздин. – С чего вы взяли, что вам разрешат ломать?

– А с чего вы взяли, что я буду спрашивать разрешения?

– Не нужно жестить! – он рассердился. – Нельзя же, в самом деле, вот так взять и сломать. Нужно поставить в известность…