Александр Кулешов - Заколдованный круг

Через минуту опять несется по улицам вечернего города и, подъехав к дому Дона, останавливается на противоположной стороне. Выключает мотор.

Ей холодно, она плотнее закутывается в пальто. Потом не выдерживает и включает отопление. Нажимает рычажок приемника. Передают музыку, затем последние известия, снова музыку.

Она ждет час, два, три…

Дон появляется в половине первого.

Он идет медленно, слегка размахивая руками. На губах блуждает улыбка, неподвижный взгляд устремлен в пустоту. Плащ распахнут, голова не покрыта. Тер выходит из машины и быстро направляется ему навстречу.

Дон останавливается. На мгновение лицо выражает растерянность, удивление, страх. И вдруг он начинает радостно улыбаться.

— Тер, — говорит он, медленно произнося слова, — это ты. Тер? Я рад. Мне хорошо.

На глазах Тер выступают слезы. Но усилием воли она подавляет в себе жалость, волнение.

Молча берет Дона за руку и, как ребенка, подводит к машине, сажает рядом с собой. Включает скорость.

Они едут молча.

Дон, блаженно улыбаясь, полузакрыв глаза, откинулся на сиденье. Тер, сжав губы, нахмурив лоб, напряженно вглядывается в темноту.

Наконец машина останавливается в каштановой аллее. В «их» аллее. В машине тихо звучит музыка, лица освещает зеленоватый свет от щитка. Тер поворачивается к Дону и говорит:

— Я все знаю!

Он ласково улыбается, не открывая глаз. Кивает головой.

— Ты слышишь, Дон, я все знаю!

Неожиданно она включает плафон, решительным движением задирает ему рукав плаща, свитера, обнажает предплечье. На нем маленькие голубые точки — следы шприца.

Усталым движением Тер опускает рукав, выключает плафон. Сидит неподвижно. Преодолев минутную слабость, снова поворачивается к Дону.

— Дон, — говорит она спокойно, — надо что-то предпринять. Ты слышишь?

Он снова кивает головой, с трудом открывает глаза, смотрит на Тер. Взгляд его начинает приобретать осмысленное выражение.

— Я слышу, Тер, — бормочет он, — я все слышу. Мне хорошо. Это ты, Тер. И мне хорошо. Она трясет его за плечо.

— Очнись, Дон. Я все знаю, я возьмусь за тебя. Вызволю, вылечу. Не беспокойся, я все сделаю. Но ты должен мне помочь. Без твоей помощи я не справлюсь. Понял? Дон!..

Она еще долго уговаривает его, трясет, снова уговаривает, целует, втолковывает.

Постепенно Дон приходит в себя. Обычно в это время он в своей комнате, выкуривает еще одну-две сигареты. Их не хватает ему. Он испытывает беспокойство, досаду.

Наконец осознает, что это Тер, что они в ее машине, что ей все известно, что она намерена спасти его. Он усмехается про себя: спасти? Кто ее просит? Зачем? Что ж, она воображает, что он пойдет к врачам, ляжет в больницу? Черта с два, там же не дают марихуаны. Где его сигареты? Ему необходимо выкурить хоть одну — немедленно, сейчас же.

Он приподнимается на сиденье и открывает дверцу.

— Куда ты, Дон? Я не отпущу тебя. Я буду теперь все время с тобой! Тебя нельзя оставлять одного!

— Отпусти меня! — Он отталкивает ее, но Тер крепко держит его за рукав. — Отпусти, тебе говорят! Мне душно здесь, слышишь, душно! — Он вырывается и, чуть не упав, вываливается из машины. Тер, уцепившись за него, стоит рядом.

— Я не оставлю тебя! — кричит она.

— Не приставай, мне нужно закурить. Могу я закурить? Да не мешай же!

Он кричит. Так он с ней никогда еще не разговаривал.

— Дон, — Тер говорит с трудом, ее душат слезы, — Дон, опомнись, разве ты не любишь меня? Это же я, твоя Тер.

Дон отталкивает ее, вынимает сигарету, закуривает. Минуту он стоит молча, с наслаждением затягиваясь. Потом подходит к ней.

— Прости меня, Тер, — он обнимает ее за вздрагивающие плечи, — прости, но я сейчас плохо соображаю. Отвези меня домой, пожалуйста, отвези. Я высплюсь, и завтра утром мы обо всем поговорим. Ладно? Ведь все равно сейчас это бесполезно. Давай завтра утром…

Тер понимает, что он прав. Разговаривать с ним сейчас бесполезно. Ее охватывает бесконечная усталость, чувство безнадежности. К чему все это? Зачем? Все равно ничего не получится, у нее не хватит сил, да и поздно… Поздно. Надо все бросить, махнуть рукой.

Но усилием воли она снова берет себя в руки. Хорошо, сейчас бесполезно, он в дурмане, но завтра, с утра, когда все улетучится, они поговорят. Спокойно, трезво. Все решат. Составят план. Надо только дождаться утра (ох как это тру дно!).

— Садись, — говорит она.

Дон недоверчиво смотрит на нее.

— Садись же, я отвезу тебя домой.

Продолжая подозрительно коситься, Дон залезает в машину. Его настороженный взгляд следит за дорогой: туда ли везет, не обманывает ли.

Они подъезжают к его дому. Не помахав рукой, Дон скрывается в дверях.

Тер медленно едет домой. К счастью, господин Лонг возвращается еще позже.

Наутро, часов в девять, машина Тер вновь на своем посту. Она не заходит к Дону, сидит в машине и ждет. Лицо ее потемнело, глаза обведены синими кругами, она не спала ночь.

В десять утра Дон выходит из дому.

Он сутулится, идет неуверенной походкой, волосы спутаны, плащ не застегнут. Но он «в порядке», действие «зелья» улетучилось вместе с обычной тягостной ночью.

Тер опускает стекло и негромко зовет:

— Дон!

Он испуганно оборачивается, видит ее, нерешительно приближается к машине.

— Ты в университет? — спрашивает она как ни в чем не бывало. — Садись, подвезу.

Машина трогается. Первым молчание нарушает Дон:

— Прости, Тер, за вчерашнее. Но я плохо себя чувствовал. Я обидел тебя. Прости.

— Ты что-нибудь помнишь из нашего вчерашнего разговора? — спрашивает Тер.

Он смущенно смотрит на нее.

— Тогда повторяю, — говорит она спокойно, — я все знаю, Дон! Ты стал наркоманом. Но это не безнадежно. Люди вылечиваются. Я хочу, чтоб ты выздоровел. Понял? Я сделаю для этого все. Но ничего не получится, если ты сам не захочешь, не будешь мне помогать.

— Я согласен, — невнятно шепчет Дон. (Сейчас он готов на все! Вот он, выход, — Тер! Она спасет его, вылечит.)

— Обещай, Дон, что ты будешь делать все, что я скажу. Сейчас ты пойдешь на лекции. Я пойду к врачам. Заеду за тобой после занятий и скажу, что надо делать.

— Хорошо. — Голос Дона становится еще тише. Они подъезжают к университету. Дон выходит из машины и понуро бредет к учебным корпусам.

Тер уже собирается отъехать, вдруг слышит голос:

— Не подвезешь?

Это Артур. Они мало знакомы (как-то после одной из игр Дон представил ее Артуру, потом встречались не раз на стадионе), но она охотно открывает дверцу.

— Спасибо. — Артур весел, глаза сквозь линзы сосредоточенно глядят на Тер. Глядят долго. Выражение его лица меняется, становится серьезным.

И, сразу перешагивая пропасть предварительных объяснений, Артур говорит:

— Он приходил ко мне, советовался. Поздновато. Тер бросает на него встревоженный взгляд. И опять он угадывает все, что она хочет сказать.

— Слишком далеко зашло. Ты видела, какой он? Днем ничего, потому, наверное, ты и не подозревала, а вечером небось все меняется. Постепенно вечера станут все длиннее, они захватят и день и утро…

— Что же делать?

— Лечиться. Если он согласится. Но это дорого, у него нет таких денег.

— Деньги — ерунда, — вырывается у Тер, — деньги будут, любые. Но к кому идти? Я ничего не знаю… Подскажи, ты ведь его друг.

— Нет, — жестко отвечает Артур, — я ему не друг. Я с такими не дружу. Он неплохой парень, хороший, только тряпка. Флюгер — мотается, куда ветер подует.

— Он добрый, — говорит Тер.

— Не добрый он, — усмехается Артур, — а добренький. И это плохо, плохо для пего же. Такие не знают, где добро и где зло. Не борются за первое, не воюют со вторым. И вот сама видишь, чем это кончается… Жалко его.

— Так что же делать?

— Попробуй сводить его к врачам или положить в больницу. Я тоже не специалист. Просто слышал. Думаю, поможет. Но вот что я тебе скажу — последи за ним. Не удивлюсь, если он что-нибудь натворил. Они все… такие… вытворяют. Или связался с «пушерами». Те так просто из своих лап не выпустят. Если не завяз, тогда надежда есть, если завяз — дело гиблое, убьют они его. Скорее убьют, чем отпустят. Или он кого-нибудь убьет…

— Нет! — Тер в отчаянии. — Ведь можно что-то сделать. Есть же полиция, власти. Отец моей подруги — начальник отдела по борьбе с наркотиками! Я пойду к нему…

— Полиция, власти… — Артур усмехается, он с жалостью смотрит на Тер. — Вот были бы они другими, не было б у тебя с Доном забот. — Лицо его меняется, глаза жестко поблескивают за стеклами очков. — Удивительно! Неужели вы все слепы, глухи? Неужели люди не видят подлостей? Неужели ты не понимаешь, что пока будут такие начальники полиции, как твой О'Кин, и такие филантропы, как, уж прости за грубость, твой отец, ничего не изменится? И не изменится, пока будут такие дураки, как твой же Дон… Эх, чего объяснять, рано или поздно сама поймешь. Слава богу, понимающих с каждым днем прибавляется.