Нина Васина - Дурочка (Ожидание гусеницы)

Он нажал кнопку, в комнату вошла женщина-неподвижность и застыла у порога.

— Эвита, это мой старый знакомый полковник Крылов. Эвита — помощница, секретарь и боевая подруга в одном лице.

Крылов встал и молча кивнул головой. Эвита не пошевелилась, только перевела на него длинные цыганские глаза.

— Большое произведение. Роман или мемуары. Автор — женщина. Было отправлено три дня назад, — коротко обрисовал задачу Крылов.

— Мемуары. Название «Мои заклятые друзья шпионы», никаких сведений об авторе кроме имени — Лукреция, и номера телефона для связи, — с неожиданной для Крылова резвостью ответила Эвита. — Я передала все Тамарину. Он у нас на исторических романах.

— Смирновская? Лукреция — это же… Лакрица! — радостно изумился Лепетов, — Я ее помню! Даже пару раз говорили, а познакомиться поближе так и не удалось! — наткнулся на мрачный взгляд Крылова и пятерней как расческой в волнении провел по волосам. — Позови Тамарина, — приказал он Эвите, нервно дернув рукой в сторону двери.

Через минуту вошел запыхавшийся пожилой человек с усталым лицом добросовестного ученого.

— Нет, — покачал головой Крылов, как только Лепетов протянул руку в его сторону, чтобы представить. — Не пойдет. Нужен молодой, увлекающийся всем подряд и дурак.

— Позови Гвидона, — кивнул Лепетов оторопевшему историку. — Позови, позови. И дай ему мемуары автора Лукреции.

— Вы читали? — спросил Крылов.

— Не успел, — пожал плечами историк, открывая дверь — Мне только вчера принесли распечатку.

Крылов посмотрел на закрывшуюся дверь с ощущением чего-то пропущенного.

— Ты назвал имя, только что. Странное, — он потер лоб пальцами. — Или я ослышался?

— Наш новый сотрудник, младший редактор Гвидон, — улыбнулся Лепетов.

— Серьезно?..

— Я тебе больше скажу. Он Гвидон Романович Пушкин. Повеселились родители с имечком сына от души…

Крылов прошелся по кабинету, оценил карликовую японскую сосну на подоконнике и дорогие дубовые панели шкафов с книгами. Усаживаясь потом на диван, поинтересовался, почему сотрудники издательства после девяти еще на рабочих местах.

— Ты позвонил, сказал, что дело у тебя литературное, я попросил их задержаться — какой из меня литератор. Как видишь, не зря… — Лепетов с интересом следил за Крыловым цепким веселым взглядом.

У двери раздался шум, какая-то возня, в кабинет вошел молодой парень, прижимающий к груди почти развалившуюся пачку отпечатанных страниц. Крылов удовлетворенно кивнул, не скрывая улыбки: он сам у себя выиграл, предположив, что Гвидон — тот самый «пионервожатый», который декламировал и бился лбом о стол. Лепетов заметил его улыбку и озаботился, не улавливая ее причины.

— То, что надо, — кивнул Крылов. — Поручи парню мемуары Лукреции. За сколько твой младший редактор прочтет текст, не углубляясь в него особо?

Он внимательно осмотрел Гвидона Пушкина и задумчиво хмыкнул. Розовощекий породистый блондин в очках — круглые стеклышки на голливудской мордашке — располагал к себе с первого взгляда. В сером костюме, белой рубашке с галстуком, начищенных до блеска ботинках он смотрелся удачливо рванувшим из комсомола в капитализм функционером. Пока не начал говорить. Завораживающий баритон и театральная четкость произношения сразу определили в нем любимца всякой компании, заводилу и утешителя всех несчастных. Мужикам такого хочется проучить, чтобы избавить от излишней доверчивости, а девушкам — накормить и соблазнить.

— Филфак МГУ, — отрапортовал Гвидон, заметив напряженное внимание к своей персоне. — Французский — свободно, английский — тексты, немецкий — со словарем. Здесь четыреста тридцать страниц через полтора интервала, — он слегка встряхнул пачку, отчего та начала угрожающе расползаться. — Я за час прочитываю девяносто — сто страниц. К утру оформлю рецензию.

— Напрягаться не стоит, — усмехнулся Крылов. — Не спеши.

— Да… Не спеши, читай то, что идет легко, — кивнул Лепетов. — Спотыкач отмечай, главный потом посмотрит.

— Ну тогда… До послезавтра?.. — спросил филолог, пятясь к двери.

— Работать в издательстве, — посуровел Крылов. — Текст не выносить. С другими редакторами не обсуждать.

Закрывание двери далось молодому человеку с трудом — управляться пришлось локтями, ногами и плечом. Когда возня за дверью прекратилась, полковник посмотрел на Лепетова в задумчивости.

— Говори, раз уж пришел, не томи! — потребовал тот, опасаясь, что Крылов перенесет беседу до появления рецензии. — Есть коньяк и водка, что будешь?

— А прослушки у тебя в кабинете есть?

— Нет, — не удивился Лепетов. — Проверяю пару раз в месяц, уже полгода — чисто.

— Тогда — коньяк. А где находится кнопочка, которую ты нажимаешь, если хочешь записать разговор с автором, например?

— Она мне не нужна. На память пока не жалуюсь, авторов на деньги не кидаю, потому что издательство открыл для души, то бишь, забавы ради. Вот в ресторане у меня в кабинете есть и кнопочка и оружие в столе, там я напряженно работаю. Ты-то — где?

— Служу пока, — коротко ответил Крылов.

Они выпили, не чокаясь и молча, после чего Крылов коротко изложил цель своего прихода.

— Лакрица написала мемуары, хочет их издать. От тебя требуется мнение по поводу ее литературных данных и информационный анализ текста. Работа будет мною полностью оплачена. Завра с утра позвони ей, восхитись мемуарами, наплети, что хочешь по поводу ее талантов и назови сумму за договор с твоим издательством. Навяжи аванс, сделай все, чтобы она его подписала. Как там дальше дела пойдут, неизвестно, но аванс и все дальнейшие затраты я беру на себя.

Выслушав это с бесстрастным лицом, Лепетов поинтересовался:

— Какой тут мой интерес?

— Могу только предполагать, почему ты захочешь, чтобы эта книга не была издана никаким другим издательством, — заметил Крылов. — Например, сауна с хорошенькими сотрудницами в 79-ом году, которую ты организовал генералу Кулагину. Вернее, информация и подробности о развлечениях там, попавшие потом к его руководству. От кого, интересно?.. Я подумал, что ты захочешь отредактировать подобное.

— Она не может писать о таком, это губит ее же репутацию!.. — опешил Лепетов.

— Лакрица всегда ставила на первое место достижение важных с ее точки зрения целей, даже ценой своей карьеры и репутации. За что и слыла дурой.

Лепетов нервно прошелся по кабинету и задумчиво подвел итог:

— Ладно, задача ясна — не дать Лакрице издать свои мемуары в другом издательстве. А какой финал? Как любой автор она будет требовать их скорейшего издания.

— Финал по обстоятельствам, — с трудом поднялся из мягкого дивана Крылов. — Будете с автором работать, обсуждать… советовать, и все это — не спеша. Вон у тебя какой специалист имеется — филолог! Уверен, у него наберется много претензий к тексту. 

Спустя два дня в кабинете Лепетова младший редактор филолог Гвидон радостно объявил с порога:

— Восхитительно! Смешение стилей, шокирующие откровения, оригинальность текста! Это — бомба!

Стив Лепетов и Крылов ошарашено переглянулись.

— Что, вообще — никаких замечаний? — уныло поинтересовался Крылов.

— Я не могу правильно оценить тождественность исторических фактов, но манеру письма можно считать открытием!

Гвидон Пушкин решительно направился к столу, вывалил на него пачку листов с мемуарами, и начал говорить, в возбуждении шлепая по столешнице ладонями:

— Автор умышленно — я уверен — подает основной текст казенным циркулярным языком. А начало каждой главы написано в манере подписей ребенка лет пяти-шести под рисунками!.. Все это к тому же разбавлено сводками из новостей тех лет, плюс краткие описания действующих лиц в манере сатирического гротеска! Например!.. Минуточку, я тут отметил… — он начал копаться в распечатке. — Персонаж Крези-бой. Вот… «Медлительный оленеподобный верзила, задиравший каждую попадающуюся ему юбку, оказался женатым человеком, к тому же отцом маленькой дочери, которую он таскал с собой в рюкзаке в сомнительные места наших сборищ. Нередко в шумном ночном споре, с одним косячком на всех — по кругу, вдруг раздавался плач ребенка и все замолкали и замирали от первобытного страха несвободы — откуда здесь ребенок?.. почему — ребенок?.. А Крези-бой доставал девочку как колдун из мешка и уходил по коридорной кишке коммуналки искать кран с водой со словами «наше будущее уже обкакалось от таких разговоров».

Гвидон на выдохе чуть поклонился, театрально, с вывертом кисти, махнул страницей как мушкетер — шляпой и растерялся, обнаружив одинаковое выражение на лицах директора издательства и его важного знакомого. Застыв, они напряженно смотрели перед собой как в пропасть, которой не миновать — лихорадочно соотнося в уме ее размеры со своими возможностями прыжка. Первым пошевелился директор.