Элизабет Питерс - Тайна Нефертити

У Майка подогнулись ноги, и он начал медленно, словно складываясь, опускаться на землю. Потом положил пистолет рядом с собой и закрыл лицо ладонями. Он сидел, согнув острые колени и подперев опущенную голову согнутыми под прямым углом руками, и походил на большого печального кузнечика песочного цвета.

Какое-то короткое время, которого хватило, только чтобы сделать два глубоких вдоха, мы стояли неподвижно и смотрели на него. Потом, выдохнув, Джон сделал шаг вперед, наклонился и взял пистолет. Майк даже не шевельнулся.

— Посмотрим-ка лучше, как там Хассан, — предложил Джон.

Бросив обеспокоенный взгляд на поникшую фигуру Майка, будто состоящую из одних прямых углов, я последовала за Джоном. Хассан все еще не пришел в себя, но дыхание его, похоже, стало не таким редким.

— Ты что, проломил ему голову? — спросила я.

— Надеюсь, что да.

Джон вручил мне пистолет.

— Если тебе придется в кого-нибудь стрелять, постарайся не застрелить меня, ладно?

Он туго и надежно связал запястья и щиколотки парня лоскутами от его балахона, отрезанными с помощью предоставленного мною кинжала. В первый раз за всю ночь оружие, добыть которое мне стоило стольких трудов и нервов, пригодилось.

В какой-то момент, когда Джон рассматривал кинжал, я подумала, что мне самой надо было бы связать Хассана. Но Джон воззвал к своим лучшим чувствам и достойно справился с этой задачей. Бесцеремонное обращение — по моему разумению, более бесцеремонное, чем нужно, — привело Хассана в чувство, и, когда Джон переворачивал его, парень начал пространную тираду о предках Джона и моих дурных привычках, которую Джон прервал, запихнув ему в рот еще один кусок, оторванный от его одеяния.

Тут мы обратили свое внимание на Майка.

Он по-прежнему сидел на земле в той же самой позе, будто обратился в каменное изваяние и теперь навсегда останется недвижим. Я не знаю, что испытывал Джон, но у меня было чувство, чем-то похожее на растерянность хозяйки дома, когда в разгар вечеринки она видит, что один из ее гостей упал в обморок.

— Что ты собираешься насчет него предпринять? — прошептала я, мотнув головой в сторону до раздражения жалкой фигуры.

Джон пожал плечами.

— Но он же ничего на самом деле не сделал, — выдвинула я аргумент в защиту Майка. — Джон, он и правда ничего не знал. Ты же видел его лицо...

— Он был в таком же неведении, как и жители Дахау относительно того, что происходит за стенами их домов.

— Ведь люди есть люди. К сожалению. Разве отказ от совершения греха ничего не значит в этом мире?

— О Господи, может, и значит. — Джон провел рукой по лицу, вдруг на какой-то миг постаревшему и изможденному. — Однако это печальное замечание о мире основано на твоем собственном жизненном опыте, если можно так выразиться. Если это лучшее оправдание, которое ты можешь найти Джейку...

— Это не имеет никакого отношения к Джейку!

— Боже правый, а к кому же? Та же самая психология, та же степень вины — результат такого же легкомысленного вторжения в жизни других людей. Томми, ты наконец должна увидеть Джейка таким, каким он был, — не святым, не дьяволом, просто человеком, движимым непреодолимым влечением. Я сам был более чем несправедлив к нему, потому что... из-за некоторых, не стоящих упоминания побуждений. Но я могу понять его побуждения.

— И я тоже. Ему нужны были деньги.

— Джейку всегда было плевать на деньги. Всегда, до того момента, когда ты начала превращаться из угловатого подростка в точную копию своей матери — очень привлекательной женщины, между прочим. Ты знаешь, отчего она умерла?

— При моем рождении. Не пытайся сделать какие-то выводы...

— При родах в госпитале Каира. Мы достали ей лучшего врача во всем Египте, но Джейк всегда считал, что тот был недостаточно хорош. Если бы она жила в Нью-Йорке или в Лондоне... Эта мысль преследовала его. Она явственно читалась на его лице в тот последний год каждый раз, когда он смотрел на тебя. То был страх, что тебе суждено выйти замуж за такого же бедного горемыку ученого, обреченного жить в каком-нибудь Богом забытом месте, и в конце концов повторить судьбу матери. Да, понимаю, в этом не было логики и здравого смысла, но страхи, которые толкают человека на крайности, обычно иррациональны. Джейк отчаянно хотел увезти тебя отсюда, увезти в другой мир, где тебя холили бы и лелеяли, где бы тобой восхищались. Вот почему ему нужны были деньги.

Молчание, казалось, длилось целую вечность. Наконец я проговорила:

— Следовательно, выходит, что во всем виновата я?

— В некотором смысле — да.

— Зачем ты мне это рассказал?

— Потому что я круглый дурак. — Он понуро сгорбился и, не отрывая от моего лица взгляда, полного муки, искренне признался: — Я все еще наивно верю в справедливость, в которой отказал Джейку, и следуя которой, скорее всего, потеряю самое желанное в жизни. Единственное, что я могу тебе предложить, — это тот же самый мир, в котором ты жила девочкой. Чтобы вытащить тебя из него, Джейк продал свою душу. Мир, не особенно добрый к тебе в прошлом.

Джон спокойно, с достоинством ждал моего ответа, но мне не шли в голову верные слова — а они должны быть верными. То, что он сказал о Джейке, потрясло меня, но не так глубоко, узнай я об этом несколько дней назад. Теперь все связанное с Джейком казалось до странности несущественным. Были более важные вещи, которые следовало бы обсудить.

— Ну хорошо, — пробормотала я и невпопад добавила: — Что же мы будем делать с Майком?

— Если ты хочешь, чтобы я был снисходителен к этому молодому идиоту, то только ради тебя я...

— Ради тебя, — перебила я.

Он молча бросил на меня взгляд, от которого у меня подогнулись колени, и позвал:

— Майк!

Майк отнял руки от лица и поднял глаза.

— Порядок... Полиция? Порядок, — бессвязно проговорил он. — Я не знал, что я... Пошли...

Он говорил как пьяный, и движения у него, когда он поднимался на ноги, были неловкими, словно у пьяного. Джон не двинулся с места и не произнес ни слова. Тогда на лице Майка появилось подобие его обаятельной улыбки, и он побрел по тропе в направлении реки.

— Майк!

Тот остановился, подняв плечи и еще ниже опустив голову.

— Я даю тебе полчаса, — сказал Джон. — К утру какой-нибудь дотошный полицейский начнет задавать вопросы, и я не обещаю тебе, что буду молчать, даже если это сделает Блоч. Но если ты покинешь страну, не думаю, что полиция станет утруждать себя погоней.

Майк долго стоял, словно окаменев. А потом — потом не оглядываясь двинулся вперед. Я понимала, почему он не повернулся и не стал ничего говорить. Его высокая понурая фигура не скоро скрылась из виду.

— Очень мило с твоей стороны, — сказала я, что прозвучало нелепо в данной ситуации.

— Не так уж и мило. Как профессионал он теперь конченый человек. Не представляю, чем он будет заниматься. Возможно, ему было бы лучше сидеть в тюрьме или вовсе умереть.

Горечь, с которой он произнес эти слова, вызывала уважение, и я осторожно возразила:

— Мне кажется, что люди, которые делают такие далеко идущие выводы, превышают свои полномочия. Если Майк хочет умереть, это в его власти. Но предоставь ему самому решать.

— А мне кажется, — сказал Джон, помолчав, — что было бы очень мило с твоей стороны остаться здесь со мной. Если, конечно, ты не против.

— Это не самое изящное предложение из тех, которые мне доводилось получать, — ответила я. — Если это и в самом деле предложение.

— Я в этом не специалист, — широко улыбнулся Джон. Он раскинул руки, и я без всяких колебаний бросилась в его объятия. — Томми, не связывай себя. Жить тут тяжело, и, знает Бог, я не подарок...

— Это — моя родина. Она у меня в крови, и я умру, если мне придется уехать отсюда.

— Думаю, это правильная оценка вещей. Но...

— Я умру, если мне придется уехать от тебя! — пылко воскликнула я, чувствуя, что так и будет.

— Я влюбился в тебя, когда тебе только исполнилось пятнадцать. Черт побери, в этом нелегко сознаться, не так ли?

— Боюсь, в тебе можно заподозрить сексуального маньяка.

— Лучше уж слыть сексуальным маньяком, чем отцом, который превратился в кумира, — произнес Джон без тени юмора в голосе.

— Но это... Ты с ума сошел. Я люблю тебя. — Это прозвучало как неоспоримая истина, только что изобретенная мною.

— Томми, когда ты, вопя, как сумасшедшая, появилась на тропе, куда ты бежала со всех ног?

— Как куда? В институт, — смутилась я. — Чтобы предупредить тебя.

— О чем?

— О Майке, конечно. Я сообразила, пока выбиралась из этой проклятой гробницы, что либо ты, либо Майк в сговоре с Блочем. Письмо...

— Я все понял. Я и сам в своих размышлениях шел по тому же пути, помнишь? Только я-то знал, что это Майк, а не я. Но ты-то как узнала? И поняла ли это вообще?

— Конечно же поняла! Я вычислила, что это был Майк, потому что... — Тут я умолкла, открыв рот, искренне изумленная. — Не знаю. Я хочу сказать, что я знала, но откуда, не знаю.