Виталий Гладкий - Архивных сведений не имеется

Следователь: Вы так и не рассказали про фотографию.

Христофоров: В марте 1942 года Ахутин пришел к нам поздним вечером веселый и пьяный. Он хвалился, что пошел на повышение и должен уехать из Пскова. Конкретно ничего не говорил, но мне наказал продолжать заниматься обменом продуктов на золото. А также собирать картины старинных мастеров и антиквариат. Мы с ним оборудовали в подвале дома тайник для продуктов, которые Ахутин доставил мне в большом количестве. На следующий день он повел меня в городскую фотографию, там же переоделся в форму РОА, и мы с ним сфотографировались.

Следователь: В годы войны вы еще встречались с Ахутиным?

Христофоров: Да. Зимой сорок третьего года. Он пробыл у меня сутки.

…Следователь: Как сложились ваши отношения после войны?

Христофоров: Ахутин разыскал меня в 1955 году. Тогда я уже жил в Москве. Я испугался и сказал, что будет лучше, если мы никогда больше не будем встречаться. Ахутин по натуре очень вспыльчив, и тогда он меня избил. И показал эту фотографию. Сказал, что если он попадется, то и мне пули не миновать

…Следователь: Золото вам Ахутин привозил?

Христофоров: Да. Он жил в Магадане и где-то там его доставал.

Следователь: А вы, соответственно, превращали золото в валюту, драгоценности, приобретали картины? Христофоров: Да. У меня не было выбора…

…Следователь: Что побудило вас приехать в Магадан?

Христофоров: Дело в том, что, как вы знаете, мне пришлось из-за пропажи коробки с золотым песком продать дом и уехать из Москвы. Я пытался связаться с Ахутиным, но он словно в воду канул; уехал в Магадан года два с половиной назад, и с той поры я от него ни одного письма не получил. Пришлось ехать разыскивать его. Но в магаданской квартире Ахутин а тоже не оказалось.

Следователь: Это вы обыскивали его квартиру?

Христофоров: Да, я.

Следователь: Что вы искали?

Христофоров: Эту фотографию.

Следователь: Вы знали, что у Ахутина есть дом в Мытищах?

Христофоров: Нет, не знал…"

Оперативная группа захвата окружила дом на окраине Хабаровска. Савин, Кудрявцев и сотрудник хабаровского уголовного розыска, стараясь не шуметь, осторожно открыли калитку и подошли к крыльцу…

Все-таки коренастый бандит, помощник Христофорова, и, как оказалось, особо доверенный подручный Власа Ахутина, из Хабаровска не уехал вместе с Раджой, а по его совету затаился у своих знакомых.

"Чалый Леонид Степанович, он же Скребылев, он же Валатин, он же Аверченко, 1927 года рождения, уроженец города Харькова. Кличка Гриб…

Вор-рецидивист, в 1976 году совершил побег из мест заключения. Приметы…"

Выписку из картотеки Савин помнил наизусть. Адрес дома, где скрывался Гриб, дал в своих показаниях Христофоров. Когда приметы Гриба-Чалого сравнили со словесным портретом заказчика гравировок у Меерзона, сомнений не оставалось – это был именно он.

Тихий зимний вечер кружил над Хабаровском вместе со слабой метелью. Окна дома, где затаился Гриб, были плотно зашторены. К дому прошла соседка, которую попросили позвать хозяев. Савин и Кудрявцев затаились по обе стороны входной двери.

Соседка, полная пятидесятилетняя женщина, стараясь унять волнение, постучала.

– Кто там? – женский голос.

– Анюта, это я, Васильевна…

Звякнула щеколда, и на крыльцо вышла дородная женщина в махровом халате.

Кудрявцев молниеносно зажал рот хозяйке дома носовым платком:

– Тихо! Милиция…

Савин с пистолетом наготове быстро проскользнул за спину хозяйки, которая пыталась закричать, но только тихо промычала – У Кудрявцева хватка была железная.

Осторожно открыл дверь в комнату и тут же отпрянул назад – выстрел на какое-то мгновение оглушил его; пуля отколола щепку от двери и, срикошетив, впилась в стену. Тут же грохнул и второй выстрел, но Савин уже стоял за простенком. Все-таки не удалось застать Гриба врасплох…

– Чалый, сдавайся! Дом окружен! Сопротивление бесполезно! – прокричал Кудрявцев.

В ответ раздался еще один выстрел и хриплый от ярости голос Гриба:

– Попробуй возьми, легавый!

Подъехала машина оперативной группы и фарами осветила палисадник за домом.

Савин стоял, плотно вжимаясь в стену: свет в доме Гриб потушил, горела только маломощная лампочка в коридоре. Капитан было потянулся к выключателю, но тут же оставил эту затею: для этого нужно было выступить на какой-то миг из-за простенка, и он, подсвеченный сзади лампочкой, был бы как на экране – хорошая мишень для Гриба, который, конечно же, держал дверь под прицелом.

В комнате загромыхало, звякнуло битое стекло. "Дверь баррикадирует, – сообразил Савин. – Судя по всему, в спальню".

Прицелившись, выстрелил в потолок – лампочка разлетелась вдребезги. В коридоре стало темно. Некоторое время Савин стоял не шевелясь, стараясь привыкнуть в темноте…

– Чалый, сдай оружие! Тебе не уйти! – снова голос Кудрявцева.

Гриб отмалчивался, усиленно двигая по полу что-то тяжелое. Наконец Савин стал различать предметы в комнате, угол которой и одно окно ему были видны с того места, где он стоял. Пошарил по стене, нащупал вешалку с рабочей одеждой, снял ватник.

"Нужно, чтобы его отвлекли…" – подумал, и как бы в ответ на его мысли в дальнем конце комнаты задребезжали оконные стекла. Выстрел не заставил себя ждать… Савин опрометью ринулся в комнату и тут же, споткнувшись о стулья, которые лежали возле двери, упал. Падая, он успел швырнуть фуфайку в сторону Гриба, фигура которого чернела на фоне побеленной стены. Два выстрела слились в один: Савин, мгновенно откатившись в сторону, выстрелил, целясь в ноги бандита, а Гриб, которому фуфайка попала в грудь, на какой-то момент опешил и машинально нажал на спусковой крючок.

Савин не попал, но это уже было не важно: кувыркнувшись под ноги Гриба, он сбил его на пол и попытался вырвать пистолет. Но тут же, получив сильный удар в челюсть, отпрянул назад; Гриб выстрелил, и капитан почувствовал резкую боль, словно ему вылили кипяток на левое плечо. Рванувшись вперед, Савин ударом правой выбил оружие из рук бандита, и ребром ладони, вложив всю свою силу, нанес удар в висок…

День казался бесконечным. Яркое весеннее солнце заглядывало в кабинет, и капитан Савин, щурясь от удовольствия, потягивался на стуле, как кот на завалинке: наконец долгая колымская зима сдала свои позиции, и звонкая капель возвестила об этом чрезвычайно важном и желанном для северян событии.

КаВэ Мышкин, как всегда озабоченный и серьезный, неслышно вошел в кабинет и хлопнул Савина по плечу.

– Мечтаешь? Здорово…

– Угу… Наше вам…

– О чем?

– Да так… Весна… Как командировка?

– Привез микроскоп, реактивы. Что нового?

– Пока ничего, слава аллаху. Редкий случай, но факт.

– Слушай, Боря, так и не удалось узнать, кто убил Власа Ахутина?

– Увы… Гриб не признался в этом, но, похоже, не врал. Да и какой ему резон? Что профессор-педиатр его рук дело, заявил без обиняков – терять ему нечего.

– Интересно, зачем Ахутину понадобилось делать гравировки?

– Наверное блажь какая-то… Гриб не в курсе – ему приказали – он выполнил поручение. А вообще, я думаю, Ахутин хотел иметь всегда подлинник шифровки под рукой. Золотую жилу он нашел, разобравшись в плане, оттуда и брал золотишко, а вот тайник графа Воронцова-Вельяминова так и не сумел отыскать. И ключ к шифру был, а ума не хватило. Но отыскать тайник он мечтал: жила-то вглубь ушла, что было сверху – выбрал, а в скалах ковыряться не так-то просто и легко.

– Похоже, так оно и есть… Ну ладно, Боря, мечтай. Пойду. Да-а, с шифром пришлось повозиться…

Савин порылся в столе и положил конверт, в котором хранил фотографии портмоне, часов и гравировок, – оставил себе на память.

Ключ к шифру нашли в той шкатулке, где лежала фотография Власа Ахутина и Христофорова: тонкая квадратная пластина, изготовленная из кости, в которой были просверлены окошечки. Там же находился и потертый кусок хорошо вычиненной кожи размером чуть больше пластины; на нем был написан текст – бессистемный набор букв, выгравированный вместе с планом местности на крыше часов. Когда наложили костяную пластину на текст, в окошках прочитали – "двадцать". "Ключевое слово!" – обрадовались шифровальщики. И зря: гравированный текст на застежке портмоне все равно расшифровке не поддался, получалась бессмыслица. И только когда разыскали Библию издания 1887 года, а в ней двадцатую страницу, дело сдвинулось с мертвой точки. Правда, не без помощи одного из старейших шифровальщиков, который работал еще до революции в Генштабе царской армии. Оказалось, что Воронцов-Вельяминов применил шифр, который некоторое время использовал в своей работе граф Игнатьев, русский во Франции времен империалистической войны 1914 года. Шифр довольно редкий и сложный: мало того, что для прочтения шифровки нужно было иметь экземпляр шифровальной книги, название которой было заранее обусловлено (в данном случае первой части Библии или Ветхого завета, на что указывала удачно подобранная по смыслу выдержка из двенадцатой главы), нужно было знать и так называемую формулу шифра, которую специалисты шифровального дела нашли благодаря выдержке из Ветхого завета…