Круиз по краю ада - Татьяна Александровна Бочарова

нее вдруг дошло, почему мать перестала требовать починить телефон и написала, что у тети Светы родился второй мальчик. Они с отцом почти с самого начала знали, что Миру похитили и она не может звонить. Хотели убедиться в том, что с ее телефона не пишет кто-то посторонний. Что она жива! И поэтому отец плакал сегодня в трубку.

Мира подумала о Михалыче. Если бы тот все же решился позвонить насчет выкупа, то отцу уже ничего бы не оставалось, как обратиться в полицию – еще денег раздобыть он бы не смог. Скрываться, как Богдан, Михалыч не умеет, для этого нужно виртуозно владеть компьютером. Стало быть, его бы моментально вычислили, и он никогда бы не доказал, что первый раз выкуп требовал не он. Полиция бы тут же арестовала его, а с ним и Сергея с Анжелой. Захаров же, сойдя на берег, сразу бы скрылся. Ему в принципе ничего не угрожало: он отлично знал характер своего друга и знал, что тот в случае провала всю вину возьмет на себя. Неужели всего этого добивался Богдан? Хотел действовать наверняка и полностью обезопасить себя, подставив отца?

– Что молчишь? – нетерпеливо спросил он. – Скажи уже что-нибудь.

– А дядя Леша… как же он? Ты подумал, что с ним будет?

Богдан равнодушно пожал плечами.

– Мне это до лампочки.

– Но это же подло! – не выдержала Мира. – Он хотел вылечить тебя, пошел на преступление. Детей своих в это втянул! А ты… ты просто-напросто воспользовался им.

– Плевать я хотел на этого старого идиота! Ничего не смог в жизни сделать по-человечески. Сначала проворонил мать. Потом не смог отсудить деньги, чтобы мы не нищенствовали. Даже похитить тебя нормально – и то не получилось. Я так и знал, что в последний момент он не выдержит, пойдет на попятную. Там ему и место – в тюряге.

Мира не могла поверить в то, что эти циничные жестокие слова произносят любимые губы, те, которые она целовала столько раз за эти дни. Она смотрела на лицо Богдана – оно по-прежнему было прекрасным. И от этого то, что он говорил, казалось еще страшней.

– А я? – упавшим голосом проговорила Мира. – То, что было между нами? Это зачем? Тоже умелая игра? Обман для какой-то выгоды? Неужели только чтобы фотографировать меня и посылать фото родителям?

Богдан покачал головой.

– Нет, почему же? Я ведь сказал – мне было приятно. Я и не думал, что наше знакомство выльется в такое чудесное времяпрепровождение. У меня никогда не было женщины, и неизвестно, будет ли когда-то еще. Я видел, что понравился тебе и ты на все готова. Зачем было отказываться от того, что само идет в руки?

– О господи… – Мира больше ничего не смогла произнести.

Ее точно парализовало от боли и разочарования. Прекрасный диснеевский принц обернулся чудовищем. А она – бедная наивная красавица, точнее, дурочка.

– И никто, кроме Лизаветы, ни о чем не знал? – спросила Мира, едва шевеля непослушными губами. – Ни Анжела, ни Сергей?

– Нет. Никто. Они, как и отец, думали, что спасают меня. Впаривали сказку о том, что ты новая горничная, оберегали от лишних волнений. Вот дураки, не правда ли?

– Ты же понимал, что их всех посадят! Неужели тебе не было их жалко?

– Жалко у пчелки, – холодно и жестко произнес Богдан. – Я никого не жалею. Никого. Вы все можете ходить. Дышать и не бояться задохнуться. Не мучаетесь от страшных судорог. Подумаешь, тюрьма! Это не самое страшное в жизни.

– Они были готовы для тебя на все. Обожали тебя. А ты… ты всех их предал.

– Только не надо нравоучений. – Богдан дотронулся до Мириной руки. Она тут же отдернула ее, словно коснулась жабы или гадюки. – Ну чего ты? – проговорил он мягче. – Хочешь, поедем со мной? Мне понадобится сиделка. Ты как нельзя лучше подходишь для этого. Поедем? Твой отец тебя любит, он простит. Я ведь для этого все рассказал сейчас, а не просто так, чтобы покаяться или излить душу. Соглашайся, а?

Мира покачала головой.

– Не хочешь? – В его голосе послышалось удивление. – Почему? Нам там будет хорошо. Мы друг другу подходим. Деньги на первое время есть, потом я заработаю еще. Приступы прекратятся, и я смогу нормально работать. Что тебе еще надо?

– Ничего не надо. Я… я не хочу тебя видеть. Ты преступник.

Его лицо потемнело.

– Не говори ерунды! Я никого не убивал и не грабил. Это твой отец убил мою мать. А мой оказался тряпкой и простодушным олухом. Ты оправдываешь их, а должна – меня! Ты же говорила, что любишь! Или врала?

– Не врала. Люблю. Вернее… любила.

Богдан зло ухмыльнулся.

– А теперь что? Разлюбила? Быстро это у вас происходит. А я-то думал, ты не такая, как все.

– Я тоже так думала о тебе. Но сейчас вижу, что ошибалась. Да и не обязательно быть каким-то особенным, чтобы тебя полюбили. Нужно просто… быть человеком. Обычным человеком, со своими слабостями и заблуждениями.

– Ой, ой. – Богдан поморщился. – Ну прямо Лев Толстой. Или, еще хуже, Достоевский. Не хочешь ехать, черт с тобой. Что будешь делать? Расскажешь все своему отцу? Тот будет мстить мне? Захочет вернуть деньги? Какая мелочность.

– Ошибаешься. – Мира вдруг ощутила невероятное спокойствие и твердость, словно ступила на землю после долгой корабельной качки. – Ошибаешься. Я ничего не стану говорить папе. И даже, если скажу… он не станет мстить. Деньги останутся у тебя. Это наша вина, моей семьи. Мы согласны за нее заплатить.

Она повернулась и пошла к порогу.

– Стой! – донесся ей вслед голос Богдана. – Мира! Подожди! Ну, может, я в чем-то перегнул палку. Но нам ведь было хорошо вместе. Останься!

Она изо всей силы хлопнула дверью.

Едва Мира вышла из арки, зазвонил телефон. Отец.

– Как ты, девочка моя? Я еду. Должен успеть к вечеру. Тебя там никто не обижает?

– Нет, все в порядке. Мама в курсе?

– Ну конечно. Знаешь, мы за эти дни не спали ни минуты. Честное слово. Ты ведь не знаешь… – Отец замялся на мгновение. – Выкуп за тебя все-таки потребовали. Я все им перевел. Столько, сколько они просили.

Наступила напряженная тишина.

– Я знаю, пап, – тихо проговорила Мира. – Все знаю.

– Откуда? Он сказал тебе? Этот человек, который тебя похитил? Мира, остерегайся его, он обманщик!! Если сможешь, беги из того места, где тебя держат. Опасно там оставаться.

– Не волнуйся, пап, я в полной безопасности. Мне ничего не угрожает. Спокойно езжай, я