Анна Малышева - Сфинксы северных ворот

Звук клаксона, перекрывший птичий гомон, заставил женщин одновременно обернуться в сторону замка. Александра не увидела там машины, но ее сердце заколотилось от волнения. «Я откровенничаю, пытаюсь убедить Жанну в своей правоте… А быть может, она все прекрасно знает и просто проверяет, насколько я далеко зашла… Ну, не сумасшедшая ли я?! Кто знает, что у них на уме, у этих упертых лже-Делавиней? Может быть, они во что бы то ни стало хотят сохранить тайну своего замечательного предка! Если это приехал Даниэль, мне может не поздоровиться… Огромный парк, безлюдное место и никаких свидетелей, кроме сфинксов… Куда она там скинула труп бедной собаки? В яму у оврага?»

— Это мой зять, — сказала Жанна, продолжая всматриваться вглубь аллеи. — Не говорите ему ничего, Даниэлю эта ваша история не понравится! Я-то выслушала, потому что хочу взять в толк, почему вы к нам прицепились, лезете в чужую жизнь… А оно вон что, вы от большого ума напридумывали всяких ужасов… — И, не дожидаясь ответа, она поспешила к замку.

Обогнув развалины, увитые плющом, Александра обнаружила во дворе, сразу перед открытыми настежь воротами, знакомый серебристый фургончик с поцарапанными боками. Хозяина не было видно, но из-за угла сторожки раздавался резкий голос Делавиня. Спустя мгновение оттуда появилась растерянная, как-то ставшая ниже ростом Жанна. Александра, никогда не видевшая этих двоих людей вместе, сразу догадалась, что суровая служанка боится своего столь же сурового зятя. Сама художница приготовила для встречи улыбку — по ее мнению, это больше всего выводило Делавиня из себя.

Но она просчиталась. Когда Делавинь показался из-за сторожки и пошел к ней навстречу, на его лице тоже застыла кривоватая улыбка, обнажившая длинные прокуренные зубы.

— Не ждал, что мы опять увидимся! — С этими словами он пожал ей руку, крепко, как мужчине. — Вы ведь вчера уехали в Москву!

— Как видите, я вернулась! — Александра больше не улыбалась. — Эти края затягивают… привязывают к себе.

— Так и есть. — Улыбка Делавиня тоже погасла. Его черные, непроницаемые, глубоко посаженные глаза буравили лицо женщины. — Отсюда нелегко уехать. Ничего особенного тут нет, как видите… Те же поля, как и везде, та же река… И люди такие же, как повсюду. А все-таки эти места крепко держат.

— Вот и ваш предок сюда вернулся после похода в Россию! — Эти слова художница произнесла нарочито небрежно.

— А куда же ему было ехать, сами подумайте? — в тон ей ответил Делавинь. — Без ног-то? В другом месте он был бы просто жалкой развалиной с мошной денег. А здесь стал героем.

— Скажите, а почему он не приобрел этот замок, вместо того чтобы строить дом? — Александра обернулась к развалинам. — Ведь тогда, вероятно, это было ему по средствам…

— Кто знает… — пробормотал Делавинь, словно про себя. — Золото полковника так и не нашли… И наверняка никогда не найдут. Может быть, его и хватило только, чтобы купить клочок земли в деревне и выстроить скромный дом.

— Теперь я понимаю, что «клад полковника», о котором так много говорили, заключался не в деньгах… — многозначительно заметила художница.

— Да ведь я вам уже втолковывал, что за деньги можно купить не все! — кивнул Делавинь с самодовольной усмешкой.

Он ничуть не был смущен и, казалось, не придавал никакого значения намекам, которые делала Александра. Женщина, к своему удивлению, обнаружила, что на сей раз этот человек ее не раздражает. Более того, она испытывала к нему смутное чувство почтения, смешанное со жгучим интересом, который обычно вызывает тайна.

— Кажется, Симона едет. — Внезапно отвернувшись, Делавинь всмотрелся вдаль, приложив ладонь козырьком ко лбу.

Александра не в силах была что-либо различить на дороге, терявшейся в полях, не слышно было и шума мотора. Зато в небе, высоко, там, где его не мог разглядеть человеческий глаз, заливался жаворонок. Она безуспешно пыталась найти взглядом невидимого певца, крошечного и, судя по голосу, влюбленного.

— Я хочу просить вас об одолжении. — Делавинь вновь повернулся к Александре. Его взгляд был спокоен, голос звучал дружелюбно. — Не хотелось бы лишних слухов в деревне… Нашим, местным, только дай посплетничать… Раз уж вы оказались здесь, значит, вас сама судьба послала, чтобы мне помочь!

— Я слушаю… — с замиранием сердца проговорила женщина.

— В подробности вдаваться не буду, но обстоятельства таковы, что мне срочно понадобилось раздобыть денег. — Делавинь говорил с легкой усмешкой, словно предлагая собеседнице оценить всю смехотворность своего затруднительного положения. — Занять негде, брать кредит затруднительно… Да на мне их уже несколько. Я решился продать Лессе одну семейную реликвию…

— Сфинксов! — кивнула Александра.

— Именно… — вздохнул Делавинь. — Придется с ними расстаться… Но будет не так уж плохо, что они вернутся на свое законное место, сюда, к гроту…

— Это будет прекрасно. — Теперь Александра тоже разглядела белую машину Симоны, показавшуюся вдали в полях. — Это будет просто замечательно. Но… какую услугу я могу вам оказать?

— Видите ли, мне не хотелось бы, чтобы Симона, а вслед за ней и вся деревня узнали, что это я продаю сфинксов… — признался Делавинь. Его лицо приобрело привычное сумрачное выражение, он говорил торопливо, следя взглядом за приближавшейся машиной. — Сбежится целая толпа глазеть, как их увозят… Начнут судачить… Все ведь думают, что я продал их вместе с домом вашей подруге. Мои затруднительные обстоятельства всем известны, так что никто меня не осуждал… Тем более, сфинксы остались на прежнем месте. И вот, чтобы не поднимать шума, я решил сказать Симоне, что сфинксов продает Натали, а меня она попросила представлять ее интересы…

— А Наталья об этой продаже знает? — сощурилась художница. — Она призналась мне, что сама мечтала приобрести сфинксов…

— Ей ни к чему знать, продаю я свою собственность или нет! — в сердцах ответил Делавинь. Белый «ситроен» Симоны был совсем рядом. — К тому же она не могла предложить мне настоящей цены. Так вот, увидев вас здесь, я подумал — будет куда убедительнее, если вы выступите посредником вместо меня. Как бы от лица своей подруги! Таким образом, мое имя вовсе не будет упоминаться в этой сделке! Я, со своей стороны, обещаю комиссионные…

— Не стоит! — быстро проговорила художница, мигом оценив ситуацию. — Мы поступим иначе… Я помогу вам и комиссионные получу, но не от вас! Не стану же я пользоваться вашим стесненным положением и обирать детей…

— Я не могу допустить, чтобы вы трудились даром! — с апломбом начал Делавинь, но Александра остановила его, шикнув и положив ему руку на локоть:

— Если будете спорить, я уйду прямо сейчас! Пешком, через поля! Теперь я знаю короткую дорогу в деревню, которую даже не все местные знают!

На его темном лице показалась неопределенная улыбка. Они замолчали вовремя — спустя несколько секунд белый «ситроен» остановился посреди двора, в нескольких шагах от них. Встревоженная Симона, опустив стекло, высунула голову. Дорогой шелковый платок сбился ей на затылок, она раскраснелась и дышала тяжело, возбужденно.

— Натали передумала? Она продает? Александра, почему вы здесь?!

— Наталья согласна. — Художница приветственно махнула рукой. — Я же говорила вам, что все закончится к общему удовольствию!

Симона выбралась наружу, с силой хлопнув дверцей машины. Ее глаза горели.

— Пьер через пару часов подъедет! Я созвонилась с ним и вернула с полдороги. Он едва не уехал в Нормандию, к матери… Но если вы торопитесь, мы можем все решить и без него… Он мне дал полную свободу…

— Мы можем подождать, — сказала после краткой паузы Александра, обменявшись с Делавинем вопросительными взглядами. Мужчина едва заметно кивнул ей, пока Симона, отвернувшись, махала Жанне, вышедшей на террасу коттеджа.

— Что ж, подождем! — громко повторил за ней Делавинь, и важность его тона, многозначительность, приданная простой фразе, сделала бы честь любому из родовитых призраков парка.

Пока все трое шли к коттеджу, Жанна, ожидавшая на террасе, скрестив руки на груди, была неподвижна, как изваяние. Александра прошла в шаге от нее, и служанка даже не шевельнулась. Она словно грезила наяву, глядя поверх ограды парка, туда, где в золотистой дымке над влажными зеленеющими полями, простиравшимися до самого горизонта, пел невидимый глазу жаворонок.

— Довелось мне как-то беседовать с одним коллекционером, который в юности занимался фехтованием и даже был чемпионом СССР среди юниоров в каком-то давнем, антикварном году…

Оторвав еще один кусок багета, Александра бросила его в воду, перегнувшись через парапет набережной. Стайка красно-бурых уток, жавшихся у опоры моста, заметила наконец ее действия и неторопливо подплыла к высокой стене набережной, поросшей выше линии воды узкой лентой мха. Оказавшись в тени башен Консьержи, утки сделались почти черными. Художница отвернулась от Сены и сощурилась, глядя на солнце, поднимавшееся над Парижем.