Мэри Стюарт - Лунные прядильщицы

«Боюсь, что нет. – Она усиленно возилась с зажигал­кой. – Совсем намокла. Боюсь, что бесполезно… Что ты делаешь, Никола?»

Я бросила пальто возле нее на скалу, а за ним туфли. «Собираюсь к нему».

«Дорогая девочка! Ты не должна этого делать! Послу­шай, разве мы не можем рискнуть и закричать? Он услышит нас, правда?»

«И любой услышит на расстоянии многих миль. Крик разносится далеко по воде. Нет. Во всяком случае, у нас и времени нет кричать, через двадцать минут он уплы­вет. Не тревожься обо мне, он сейчас в пределах досяга­емости, а вода в заливе, как стеклышко».

«Знаю, русалочка. Но, ради Бога, не заплывай за мыс. Там волны сильные».

Мое платье и кофта, которая была на него одета, тоже полетели в кучу. «Все в порядке. А сейчас не беспокой­ся. У меня будет все хорошо. Видит Бог, я с удовольствием сделаю хоть что-то. – Нижняя юбка тоже полете­ла к скале, затем носки, и я стояла в лифчике и труси­ках. – Конечно, не тот туалет, в котором навещают мужчину, но очень практичный. Я всегда мечтала по­плавать нагой и осмелюсь сказать, что близка к цели. Вот мои часы. Спасибо. Увидимся позже, любовь моя».

«Ники, как бы я хотела, чтобы ты этого не делала».

«К чертям, мы должны так поступить! Мы не можем вернуться и не можем оставаться здесь. Непременно должны… это единственное оправдание для героев. Не то чтобы эти поступки были героическими. Если хочешь правду, я просто больше не могу оставаться на улице. Должна добиться отдыха после этой ужасной прогулки. Продолжай возиться с этой отвратительной зажигалкой, возможно, она еще заработает. До свидания, госпожа».

Я вошла в воду без всплеска.

Для перегретого тела первым впечатлением был хо­лод, но затем шелковая вода обняла его с неизбежным трепетом чистого удовольствия. Тонкий нейлон, каза­лось, не чувствовался. Я ринулась от скалы в спокойную глубокую воду, откинула волосы с глаз и поплыла к морю. Плыла упорно и с большой силой, стараясь не плескаться. Из воды отвесные скалы казались даже массивнее под ночным небом. Я направилась прямо в открытое море, ориентируясь по гряде скал справа. Вскоре я была на уровне того места, где стояла с зажи­галкой. Дальше гряда гор расколота и разрушена в линию груд и башенок. Когда я миновала укрытие внутреннего залива, ветер усилился. Пена собиралась у подножий скал и то и дело белый барашек шлепал солью меня по губам. Там, где я плыла, близко к скалам, подъем и падение воды на них было ощутимым. Я проплыла еще пятьдесят ярдов или около того, затем остановилась и отдохнула на воде, затаив дыхание, как только могла, и стараясь смотреть и слушать.

Сейчас больше, чем когда-либо, я чувствовала свежий ветер с берега. Он летел над водой, принося резкий привкус вербены и тысячу крепких сладких запахов цветов. Хотелось бы знать, не вызовет ли ветер течений, которые затруднят возвращение на берег, если придется это сделать…

Я больше не видела каяка… если в действительности это его я видела. Возможно, его отнесло немного к берегу, и черный силуэт растворился в темноте восточ­ного мыса. Хотя, раз ветер дует с берега, это маловеро­ятно. Даже для того, чтобы удержать каяк от дрейфа в сторону моря, им надо было либо бросить якорь, либо работать веслами. Я напряглась и вгляделась в движу­щуюся шепчущую темноту. Как и прежде, она была полна звуков, которых стало еще больше, чем казалось с берега, когда я была изолирована воздухом от приглу­шенной и ревущей жизни моря. Сейчас все заглушил плеск воды о нагромождение скал справа…

А время летело. И я права. Лэмбис не предпринимает никаких попыток войти в залив. А зачем ему? Чтобы найти каяк, я должна оставить линию гряды и пере­плыть открытый залив, ориентируясь на конец мыса.

Я колебалась там, разгребая воду, страшно не хоте­лось плыть, даже от холодного укрытия, в неизвестную темноту открытого залива. Полагаю, нет ничего так навевающего одиночество, как море ночью. Я зависла в черной воде, вдруг напуганная. Я осознавала только, что сзади – чужая страна, где я себя глупо вела и где глупость не сработала. И что передо мной бесконечное, пустое, безразличное море. Но делать нечего. Я должна плыть. И если их там нет, должна вернуться… Я вздох­нула и поплыла в сторону от гряды гор, неуклонно направляясь в сторону моря, к смутным очертаниям мыса, месту, где лежит в дрейфе каяк. Я плыла быстро. Возможно, понадобится десять минут, чтобы доплыть на расстояние легкого оклика. И примерно через десять минут он поднимет якорь и уплывет…

Полагаю, я одолела не более тридцати ярдов, когда до меня резко донесся другой звук, уже не моря. Стук, безошибочно и близко, металла по дереву. Звук лодки. Но он доносился не спереди, а справа, дальше из моря. Я остановилась, снова разгребая воду, осознавая теперь, что у меня сильно бьется сердце. Мимо проплыла линия пены. Море шумело. Я находилась внутри огромной ревущей раковины, качалась в отражающемся смяте­нии шума, словно эхо в пустой пещере. Подо мной на много морских саженей внизу пульсировали и гудели органные трубы моря. Глубокий страх, одиночество и смятение вливались в меня холодной струей. Но я не осмелилась колебаться. Если это не он, то я, возможно, опоздала. Сейчас я должна попытаться крикнуть… Но если это не он…

Затем я увидела лодку, безошибочно и близко. Лодка, смутные очертания, темная на фоне темноты. С ее мед­ленно и глубоко опускавшихся весел стекает белая пе­на. Нет огней. Ни звука, за исключением скрипа уклю­чин, которые уловило мое ухо. Со стороны моря. Значит, это все-таки ведет лодку Лэмбис, без сигналов. Несомненно, решил разведать гряду, прежде чем повер­нуть в открытое море к Афинам.

Я опустила голову, сделала ныряющий поворот и поплыла самым быстрым кролем обратно к гряде. Моя рука схватилась за скалу, я всплыла на поверхность, ухватилась и повернулась у груды камней. Я пересекла курс лодки. Она все еще к морю от меня, но приближа­ется к берегу. А сейчас она сравнялась со мной, неясно вырисовывается между мной и звездами. Я смахнула воду с глаз, сильнее схватилась за скалу и позвала очень тихо: «Эй, там, на лодке! Моряк!» Тишина. Продолжает плыть. Должно быть, ветер ухватил мой голос и закру­тил его в бурлящей воде. Проплывает мимо и скоро затеряется в темноте. Я чувствовала, как волны от нее качают меня, поплыла, пытаясь ухватиться за нее. Но волны отнесли меня назад и вверх к моей скале. Трещи­на дала мне возможность снова ухватиться рукой, затем проскользнуть ногой. Я поднялась над водой и предоста­вила ей держать меня там, распростерлась у скалы, где мое тело казалось бы бледнее. Я не осмелилась оставить скалу, боялась, что меня смоет. Снова крикнула, не думая о том, как громко, и на сей раз скала подхватила мой крик и жутко отдала эхом над черной водой. «Эй, там, на лодке! Эй!»

Резкий треск дерева по дереву, и лодка понеслась быстрее. Высокий нос склонился, закачался и напра­вился прямо в мою сторону. Я издала легкий всхлипывающий звук облегчения. Все кончено. Это Марк. Ника­кая другая лодка не вошла бы в этот залив, вдоль этой опасной гряды, в неосвещенной тишине. Только несколь­ко минут, и мы с Фрэнсис будем в безопасности на борту, и будет… Он вырисовывался прямо надо мной, развер­нулся, и весла стали бить по воде. Лодка закачалась, проскользнула мимо, пошла обратно. Я услышала воск­лицание, полуудивленное, полуиспуганное. Я позвала мягко: «Все в порядке. Это я, Никола. Я плавала в море. – Тишина. Лодка застыла. – Марк…»

Вдруг неожиданно вспыхнул свет, ненормальный и ослепительный, как маяк. Прямо у меня над головой две огромные лампы повисли в воздухе. Лучи, сходящиеся в мерцающем кольце, упали вниз на воду, на меня. Меня ослепили, пригвоздили, удержали, поразили светом и лишили возможности двигаться или думать. По­лагаю, я закричала, прильнув к скале, и в тот момент я услышала греческий крик с лодки. Но у меня не было времени прислушиваться. Меня охватил страх чисто инс­тинктивно, и уже прежде, чем он двинулся, я нырнула в темноту, вырываясь из освещенного пространства.

Я услышала, как весло ударило скалу, когда он запу­стил им, а нос лодки повернулся. Свет следовал за мной. Я видела, в этой острой немедленной вспышке ужаса, что это – рыбацкая лодка, слишком маленькая для каяка, но темнота скрывала это до сих пор. Слишком таинственная, правда, для того, чтобы посчитать ее обычной. И думаю, я узнала, чья это лодка с фонарями.

Следующая секунда подтвердила мою догадку. Шум разорвал ночь. Нет, это не одна из безобидных лодочек, которые каяк буксирует в море. Это лодка с мотором. Как у Стратоса. Да, лодка Стратоса. Я услышала, как он закричал: «Вы? Я это знал. А Джозеф?» Сейчас он там стоял, ярко освещенный, у фонарей, и шестизубая острога сияла, когда он бросил ее вниз, прямо на меня.

He было времени думать и кричать сквозь кружащийся водоворот воды. Невозможно спросить, что он такое делает, какую опасность я представляю теперь, когда другие далеко и недостижимы… Гарпун, свистя, пролетел мимо. Пузыри от лезвий, как хвост мерцающей кометы. Я отпрянула в сторону, безумно спасаясь от безжалостного света.