Алексей Грачев - Кто вынес приговор

- Хорошо, через пару дней постараюсь, хотя и трудное дело это после хождений следователей к нам на биржу. - Кому отдать - вам?

- Вот ему, - кивнул Викентий Александрович на Ивана Евграфовича, передадите ему, а деньги от меня получите. А я с ним сейчас договорюсь обо всем... Вас я найду сам... Ну, что же, - поднимая стопку, вздохнув зачем-то, проговорил он. - Будем пить теперь за дорогу через границу. Пусть вам повезет там, Бронислав.

46

Утром Викентий Александрович помолился на образок, в котором чернели двумя углями глаза Победоносца. В бога он верил и не верил. Что есть бог никто не знает, и что нет бога - тоже никто не знает.

В конторе мельком поздоровался с бухгалтершей, разделся, сразу за счеты. Загремел костяшками, а тут - шаги по коридору. Знакомые шаги. Вот открылась дверь, и вошли двое. Первый - ревизор из губторга, а второй - в шубе, в фуражке с молоточками - снова инспектор Пахомов.

"Ревизия", - так и ударило. А дома - пятьсот рублей в ящике стола Синягину под сливочное масло.

Знаком ревизор. Не раз приходил к нему. Встречались в бане, на улице. Неподалеку они живут. Всегда поклонится, даже шляпу приподнимет. А сегодня каменное лицо у ревизора. Сразу к бухгалтерше, а та ему в ответ, удивленно разведя руки:

- Недавно ревизовали...

- Дополнительно, - произнес ревизор, а инспектор по-хозяйски сел на стул, будто конторщик или кассир.

- Прежде кассу проверим.

Глаза ревизора, обращенные к Викентию Александровичу, холодны.

Улыбнулся Трубышев, открыл сейф, подумал: "Сразу ли сказать про деньги или подождать?" Решил подождать. Стал выкладывать на стол все, что в кассе: червонцев - двадцать, облигации хлебного займа, облигации шестипроцентного выигрышного займа, да еще временные свидетельства Доброфлота, да денег на мелкую сумму.

Выложил все это и признался:

- Пятьсот рублей у меня дома. Брал на выходной, чтобы здесь не украли. Да и забыл захватить...

- С каких это пор надежнее стало у вас дома? - заметил инспектор и повернулся на стуле, снял фуражку. - Помнится мне, как вас обокрали.

Он помолчал, склонив голову набок, точно ждал, что ответит Викентий Александрович. Не дождавшись, снова сказал:

- Когда-то вы обижались на преступный элемент, который может в любой час войти в квартиру с липовыми документами.

- Теперь другое дело, товарищ инспектор, - нехотя отозвался Трубышев. - Крепче следит милиция... Беспокоиться насчет дома не приходится.

А в дверях - директор, конторщики.

- Насчет дома не беспокойтесь, - сказал инспектор. - Там будет обыск по ордеру от прокурора. А вот кому вы деньги приготовили - придется дать ответ следователю.

- Но, бог мой, - воскликнул Викентий Александрович, достав платок, торопливо мазнув глаза, как будто засыпало их пылью.

Инспектор так же спокойно:

- Не на муку ли Синягину в долг? Краденную на складе?

- Понятия не имею, о какой муке вы говорите, - холодно отозвался Викентий Александрович, а стул заходил под ним, пол дрогнул. Вскочить, бежать бы прочь отсюда. Все известно. Значит, нашли и муку. Но продолжал все так же спокойно и про себя удивляясь этому спокойствию:

- Деньги могу хоть сейчас вернуть. Схожу домой - и через час будут лежать в сейфе...

- Наверняка, - согласился инспектор, - комиссионные накопили. Что там пятьсот рублей...

- А если в долг даю, - не слыша словно бы голоса инспектора, сказал обидчиво Викентий Александрович, - так закладываю кольца покойной жены. Кольца, серьги... Закладываю, продаю на рынке вот и помогаю, кто попросит. Разве это незаконно...

- Незаконно ростовщичество, - остановил его инспектор. - Вы даете деньги одной суммой, а с нее берете уже другую, выше. Это ростовщичество, и оно карается законом.

- Какие суммы? - возмущенно закричал Трубышев. - Какое ростовщичество?

- Оно в денежной книге у булочника Синягина, - пояснил негромко инспектор. - Это нам хорошо известно... В денежной книге у булочника все записано. Сколько раз вы дали денег булочнику и сколько получили с учетом комиссионных...

- Он записывал? - растерянно вырвалось у Викентия Александровича. Да как он посмел...

- Это при встрече вы скажете ему... А пока одевайтесь. Идемте к вам домой, там обыск с ордером от прокурора... А насчет колец, - снова проговорил насмешливо, - так много ли их у вас? Может быть, целый клад?

- Это ваше дело - верить или не верить, - пожал плечами Трубышев. Но у меня честная биография. Я служил в коммунхозе, потом в Севпатоке можете спросить и там, и там...

- В коммунхозе спросим, а директора Севпатоки недавно сняли, как бывшего активного эсера...

- О, господи, - воскликнула невольно бухгалтерша. Директор тотчас же вышел, попятились и конторщики.

- В конце концов Синягину я давал личные деньги...

Инспектор оборвал его:

- Личные ли? Вы брали у государства эти деньги. Брали и поддерживали частную торговлю, и похоже это на экономическую контрреволюцию.

- Еще что придумаете! - холодно и спокойно возразил Трубышев, косясь на него.

- А и придумывать нечего, пора собираться, - хмуро проговорил инспектор. - Одевайтесь.

Застегивая крючки шубы, Викентий Александрович смотрел на улицу. Сумерки за стеклами таяли на глазах, и резко выступали на мостовую колонны соседнего дома-особняка, в котором до революции жили торговцы Перовы. Подумал вдруг с нахлынувшей тоской: ""Титаник" наткнулся на гору льда... И все частное дело - в океан..."

Проходя мимо инспектора, он остановился, прислушиваясь к тишине в курительной комнате, угадывая изумление и удивление на лицах сослуживцев за дверями.

- Должен вам заметить, что любой следователь лишь разведет руками, узнав, за что меня взяли под конвой...

- Повторяю - за проценты, - произнес негромко инспектор, надевая на голову фуражку. - За три процента в день... Учтено в главной денежной книге у Синягина... На это есть статья в уголовном кодексе.

Викентий Александрович усмехнулся, бородка чуть качнулась.

- И все же вы не имеете права обвинять меня в экономической контрреволюции: я не убивал, не жег, не выворачивал рельсы, а кормил рабочий класс Советской России, я помогал, скажу вам.

- Трубышев, - перебил его нетерпеливо инспектор, - рабочий класс постарается обойтись без вашей помощи.

47

Дужин в этот вечер, крещенский и жгучий, кормил своих свиней в сарае отходами со столов из трактира "Хуторок". Потом молился перед образами в своей огромной комнате. Их было полно, святых, глядевших на тяжелое лицо в царапках, на этот беззубый рот. С черными ликами, плененных серебряными окладами, освещенных огоньками лампад. Богомолен стал Егор Матвеевич.

А Иван Евграфович, как всегда, бегал по кухне, совал нос в кушанья для вечерних гостей или же ругался с "пивной женщиной", которая все больше и больше ударялась в запой...

А их гофмаклер в это время сидел в кабинете у Ярова. Он курил свою трубку. Он был спокоен и даже улыбался. Он даже засмеялся, когда в кабинет ввели Миловидова. Может быть, на его уныло опущенные черные усы? А толстый, неповоротливый и квадратный Миловидов уставился на него недоумевающе и испуганно, видя, наверное, в нем одного из начальников уголовного розыска.

- Вы не знаете этого человека, Миловидов? - обратился к нему Подсевкин. - Один из вас посылал за ордером, другой из вас ордер выписывал... Должны бы знать.

- Я не видел его раньше, - сказал, пожав плечами, Трубышев.

- Я тоже не встречал этого гражданина, - робко произнес Миловидов. Божежки мой, - прибавил он, - вся жизнь - сплошной допрос. Помню, анархисты меня допрашивали. Дулами маузеров...

- Вы уже рассказывали про это, - оборвал Костя. - А фамилию Вощинин слышали?

- Нет, не слышал, - как-то обиженно даже ответил торговый агент кредитного товарищества. - Никогда.

Он подписал протокол и ушел, все с той же обидой на крупном лице. После его ухода Викентий Александрович укоризненно проговорил:

- Забавного человека зачем-то привели.

Его стали спрашивать про деньги. О процентах. О лавочниках, которым он ссужал эти деньги под проценты. О Замшеве, Дымковском, Охотникове... Он отвечал быстро и все так же покусывал мундштук трубки.

- Ссужал я и Замшева, - сказал он на один из вопросов. - Василий Васильевич сам даже обращался ко мне. И я выручал. Как всегда. Заложишь кольцо в ломбарде или продашь на толкучем рынке. А что получал проценты бог ты мой - эти жалкие гроши...

- Обыск обнаружил целое состояние, - перебил его Яров. - Как же так?

- Сам не знаю, - удивился Трубышев. - Дают долг, я кладу, не смотрю. Знаете, как в копилке... Побренчал, а она полная...

- Ну, а тысячу червонцев Вощинину вы тоже выдали, продав кольца покойной жены? - вдруг спросил Подсевкин. Это был вопрос, который они специально готовили напоследок и неожиданно. Усыпить, ослабить внимание бывшего кассира показаниями, которые давно были записаны в протоколы, и задать этот вопрос.

И наконец Трубышев сдался. Он уронил руку с трубкой на колено. Вот теперь он оглядел невольно сидящих в комнате, спросил, и голос был глух и робок: