Робин Слоун - Круглосуточный книжный мистера Пенумбры

И между прочим, здесь катаются не только стеллажи. Есть и бродячие сейфы — здоровенные стальные кубы на танковых гусеницах. Некоторые из них куда-то медленно ползут, другие стоят на месте. У каждого хитрый замок, а сверху поблескивает черная видеокамера. На одном из сейфов по дверце ярко расплескался знак биологической опасности; я обхожу его подальше.

Внезапно раздается хруст гидравлики, и один из сейфов резко оживает. Он срывается с места, оранжевый маячок на макушке моргает. Я отскакиваю, и сейф катит по тому месту, где я только что стоял. Все стеллажи расступаются и дают ему дорогу, а он не спеша направляется в сторону широких дверей.

Я понимаю, что если меня тут переедут, то найдут не скоро.

Что-то мелькает. Область мозга, ответственная за распознание людей (особенно грабителей, убийц и вражеских ниндзя), загорается на манер здешних оранжевых мигалок. Кто-то приближается ко мне в темноте. Перехожу в режим хомячка. Кто-то бежит прямо ко мне, быстро приближается. Человек похож на Корвину. Я разворачиваюсь, чтобы встретить его, вскидываю перед собой руки и ору.

Это снова тот портрет — усатый магнат. Подкатил глянуть еще разок. Следит, что ли? Нет — ну конечно, нет.

Сердце колотится. Успокойся, Флаффи Макфлай.

В самой середине зала ничего не движется. И тут трудно что-то разглядеть: стеллажи отключили свои мигалки, может, для экономии батарей, а может, просто от отчаяния. Затишье в эпицентре бури.

Лучи света, приходящие с оживленных краев зала, заглядывают сюда, на секунду выхватывая рыжие побитые коробки, стопки газет, каменные плиты. Смотрю в айпад и нахожу мигающую голубую метку. Похоже, это где-то здесь, и я начинаю осматривать стеллажи.

На каждой полке толстый слой пыли. Протираю полку за полкой и читаю ярлыки. Тонкими черными цифрами на ярко-желтом фоне написано: «Браво-3877», «Гамма-6173». Иду дальше, свечу телефоном как фонариком. «Танго-5179», «Ультра-4549». Наконец «Зулу-2591».

Рассчитываю увидеть тяжелый ящик, какой-нибудь изящно выкованный ковчежец для великого творения Гриффо Герритзуна. На самом деле обнаруживаю картонную коробку с заправленными внутрь клапанами. Внутри каждый пуансон обернут в полиэтиленовый пакет и стянут резинкой, чтобы не размотался. Напоминает старые автозапчасти.

Но когда я беру один пуансон в руки — это литера «икс», и она увесистая, — меня окатывает волна неудержимого торжества. Просто не верится, что держу эту штуку в руке. Не верится, что нашел их. Чувствую себя Телемахом Полукровкой с Золотым рогом Гриффо. Чувствую себя героем.

Меня никто не видит. Я поднимаю «икс» над головой, будто волшебный клинок. Представляю себе молнию, бьющую в меч сквозь потолок. Воображаю, как немеют темные полчища Драганы. Потихоньку снимаю перегрузку, выдыхая: пшш!

А потом беру коробку в охапку, стаскиваю с полки, и ковыляю обратно в ураган.

В кабинете Черил заполняю все нужные бумаги и терпеливо жду, пока она внесет новые данные в Инвентарную таблицу. Терминал на ее столе точь-в-точь как в Спице: синий пластик, толстое стекло, утопленная телефонная трубка. Рядом с терминалом стоит перекидной календарь с фотографиями кошек, одетых в костюмы знаменитых деятелей. На сегодняшнее число выпал белый и пушистый Юлий Цезарь.

Я спрашиваю, знает ли Черил, какой исторической важностью обладает содержимое этой картонной коробки.

— Ах, дорогуша, — Черил машет рукой. — Здесь все для кого-нибудь сокровище.

Она склоняется к терминалу, перепроверяя написанное.

И то верно. Что еще дремлет там, в глазу бури, дожидаясь, когда тот, кому это действительно нужно, придет и заберет?

— Не хочешь поставить, дорогуша? — спрашивает Черил, подбородком указывая на коробку в моих руках. — С виду тяжелая.

Я мотаю головой. Нет, не хочу ее ставить. Боюсь, что она исчезнет. Мне все еще кажется немыслимым, что я держу в руках Gerritszoon. Пять веков назад эти фигурки вырезал человек по имени Гриффо Герритзун — вот эти самые. Прошли столетия; миллионы, а то и миллиарды людей видели отпечатки, оставленные этими фигурками, хотя не знали этого. И вот я держу их на руках, будто младенца. И впрямь тяжелого.

Черил стучит по клавишам, и рядом с терминалом, оживая, мурлычет принтер.

— Почти готово, дружок.

Для объектов такой эстетической ценности пуансоны выглядят невзрачно. Тонкие пластинки какого-то темного сплава, шершавые и поцарапанные, и только на самых кончиках начинается чудо, из металла проступают глифы, будто горные вершины из тумана.

Внезапно решаю спросить:

— А кому они принадлежат?

— О, никому, — отвечает Черил. — Уже никому. Если бы они кому-то принадлежали, ты говорил бы с этими людьми, а не со мной!

— Тогда… почему они тут?

— Да мы же настоящий приют для множества бесхозных вещей, — отвечает Черил. — Ну-ка, глянем.

Она сдвигает на нос очки и крутит колесико мыши.

— Нам их прислал Флинтовский промышленный музей, но, конечно, они закрылись в восемьдесят восьмом.

Славный музей. И славный куратор, Дик Сондерс.

— И он просто оставил все здесь?

— Ну, он приезжал, забрал какие-то старые машины, увез их на грузовике, а остальное просто передал Долгосрочным хранилищам.

Пожалуй, Долгосрочным хранилищам пора устроить собственную экспозицию «Безвестные артефакты разных эпох».

— Мы пытаемся что-то распродавать с аукционов, — говорит Черил. — Но такие предметы…

Она пожимает плечами.

— Как я сказала, тут каждый предмет для кого-нибудь сокровище. Но только этого человека редко удается найти.

Это удручает. Если эти небольшие предметы, столь важные для истории печатного дела, полиграфии и средств сообщения, просто затерялись бы в гигантском хранилище… то каковы же тогда шансы у любого из нас?

— Отлично, мистер Дженнон, — резюмирует Черил, изображая официальный тон. — Все готово.

Она сует распечатку в мою коробку и треплет меня по руке.

— У вас трехмесячный трансфер, который можно продлить до года. Готовы переодеть эти ползунки?

Обратно в Сан-Франциско я везу в гибридной машине Нила на пассажирском сиденье коробку с пуансонами. Они наполняют салон густым запахом жженого металла, от которого у меня чешется нос. Может, их лучше прокипятить или еще как-то помыть. Боюсь, запах впитается в сиденья.

Долог путь домой. Какое-то время слежу за расходом энергии на приборной доске тойоты, стараясь побить прежние свои рекорды экономии бензина. Но это быстро наскучивает, поэтому включаю плеер и начинаю слушать третий том «Хроник поющих драконов», начитанный самим Кларком Моффатом.

Я откидываюсь, кладу руки на руль на десяти и на двух и отправляюсь в неведомое. Меня сопровождают братья из Неразрывного Каптала, разделенные столетиями: Моффат в колонках, Герритзун на пассажирском сиденье. Пустыня Невада не меняется на протяжении многих миль, а в башне королевы Драганы творятся совсем уже странные дела.

Помните, цикл начинается с того, как поющий дракон погибает в море и зовет дельфинов и китов на помощь. Его спасает проходящее мимо судно, на борту которого оказывается ученый гном. Гном дружится с драконом и выхаживает его, а потом спасает от смерти, когда однажды ночью капитан корабля приходит перерезать дракону горло, чтобы добыть скрытое в зобе золото… и это только первые пять страниц: так что, знаете ли, сделать эту историю еще более диковинной — это серьезный поворот.

Но теперь-то, конечно, я знаю причину: третий и последний том «Хроник» одновременно был книгой жизни Моффата.

В заключительной части все действие происходит в башне королевы Драганы, и башня эта сама по себе оказывается практически отдельным миром. Вершина ее достигает звезд, а на каждом ярусе действуют свои законы, нужно решать свои загадки. В первых двух книгах были приключения, битвы и, конечно, предательства. А в этой сплошные загадки, загадки, загадки.

Она начинается с того, что является дружественный призрак, чтобы вызволить гнома Кочедыгу и Телемаха Полукровку из подземелья Драганы и помочь им начать восхождение. В динамиках «Тойоты» Моффат описывает призрака так:

Высокое, сотканное из бледно-голубого свечения существо с длинными руками и ногами, с тенью улыбки, а над этим всем глаза, сиявшие еще более синим светом, чем все тело.

Погодите-ка, секундочку.

— Что вы ищете в этом месте? — спросила тень напрямик.

Тянусь, чтобы перемотать пленку назад. Перематываю многовато, поэтому проигрываю вперед на скорости, опять проскакиваю нужное место, и надо снова мотать назад, потом машина подскакивает на предохранительной полосе. Выкручиваю руль, возвращая колеса на дорогу, и наконец нажимаю пуск: