Татьяна Коган - Клуб для избранных

Он снова подумал о Викки — хотя минуту назад решил, что больше не будет о ней вспоминать.

Однажды в минуту несвойственной для нее откровенности Викки упомянула, что раньше была совсем другой.

— Что ты имеешь в виду? — не понял Майк. — Другую прическу носила?

— И прическу тоже. — Викки лежала на спине, умостив голову у него на животе, и задумчиво глядела в потолок. — Я вела себя иначе, думала иначе и мир воспринимала не так, как сейчас. Ты ни за что бы меня не узнал в том облике.

Они немного поспорили, и Майк не на шутку рассвирепел. Он голову на отсечение давал, что узнал бы ее в любом виде. Тогда, единственный раз, Викки поддалась на провокацию (возможно, сказалось выпитое вино, очень много вина), и она раскопала из недр ноутбука старую фотографию.

На него смотрела юная, русоволосая девочка, выглядевшая от силы лет на семнадцать. Одета в белое летнее платье с тонкими бретельками, совсем детское, в розовый цветочек, едва прикрывавшее острые коленки; длинные волосы рассыпаны по плечам, глаза испуганные. Она казалась зажатой, потерянной, почти жалкой — и все-таки это была его Викки, а точнее — ее незнакомая трансформация.

Он начал задавать вопросы, терзаемый любопытством, но она быстро замяла тему, прибегнув к самому действенному способу: стянула с себя майку, запрыгнула на него, поерзала бедрами, — на этом этапе Нолан уже ничего не соображал.

Как же все-таки называлась та группа, которую она постоянно слушала? «Арья», вот как! Викки произносила это как «арийа». Нолан достал мобильный, зашел в iTunes и скачал ее любимую песню. По-русски он ни черта не понимал, Викки перевела ему текст. Он нажал на «play». И сразу же, без вступительного проигрыша, мужской голос запел:

Вкус на музыку у Викки был отличный.

Майк посмотрел на часы, кинул прощальный взгляд на город и покинул крышу. У него намечалась кое-какая встреча, и он не планировал опаздывать.

С каждым днем я все четче понимаю, какая невероятная сила кроется в человеке. Ею очень сложно управлять, а понять еще сложнее. Но иногда можно попытаться проследить некоторые закономерности и увидеть схемы и кнопки, расположенные на воображаемой панели управления.

Вернувшись домой после первой игры, я едва держалась на ногах. Я так устала, что даже дышала с трудом, буквально заставляя грудную клетку двигаться. У меня болела каждая мышца, правая рука не поднималась и при попытке пошевелить плечом простреливало болью.

Есть размытый стресс, который можно выносить длительное время. А есть концентрированный, обрушивающийся словно цунами, — с таким стрессом рассудок не справляется. Когда я поняла, что не справляюсь, то легла на кровать и просто отключилась на несколько часов. Reset1. Перезагрузка системы. Я проснулась спокойная, в хорошем настроении. В теле появилась странная легкость. Ничего не болело, правая рука двигалась. Я восстановилась мгновенно, как будто и не пережила самое ужасное приключение.

В тот день я поняла нечто важное. Когда тебя что-то пугает, нервирует или огорчает до бешенства, самое эффективное решение — отказаться от этих эмоций. Осознать, что не хочешь их испытывать. Стряхнуть их, как грязь с ботинка. И поверьте, они стряхнутся.

Майки не знает этой простой истины, и я не уверена, желаю ли, чтобы он узнал. Ведь вполне возможно, что тогда он перестанет мне так сильно нравиться.

Они прозвали его «Ускользающий». Майки и не подозревает, какой толпой фанатов обзавелся. Его сверхъестественная способность выкручиваться из почти безвыходных ситуаций поделила участников и зрителей игры на два лагеря: одни желали ему победы, даже в ущерб собственным ставкам, другие надеялись на его скорейшую гибель. Но и те и другие сходились в едином мнении: такого беспрецедентного игрока еще не бывало. Ускользающий уже стал притчей во языцех, о нем вспоминали бы независимо от итогов игры. А учитывая его победу… Не совру, если скажу, что Майк стал живой легендой. Я горда, что причастна к этой истории. Что именно я отобрала его из десятков других кандидатов, обеспечив игре незабываемые моменты.

Именно я придумала привязать к буйку реалистичную куклу — чтобы пощекотать его нервы, посмотреть, справится ли. Он справился.

Ускользающий…

Я никогда никого так не хотела.

Краснодар, Россия

Виктор Зорин всегда удивлялся, как метки бывали Олесины сравнения: у этой медсестры во внешности и повадках и правда угадывалось нечто собачье. Что-то от пекинеса или, как Олеся однажды обмолвилась, от брабансона.

— Спасибо. Приятно было иметь с вами дело. — В одетой в джинсы и стильную кофту довольной женщине сложно было узнать вечно насупленную сотрудницу психиатрической клиники.

Она поднялась из-за столика и по-мужски протянула ему руку. Виктор пожал ее.

— Если понадобится еще какая-то услуга, вы знаете, как меня найти.

— До свидания! — Виктор проводил ее взглядом, пока она не вышла из дверей кафе, и вернулся к недопитому кофе.

Вот и закончилась эпопея, отнявшая у него полгода жизни. Чувствовал ли он радость? Скорее — облегчение и грусть. Он истратил слишком много нервных клеток, и у него просто не осталось сил на бурные восторги.

В строительный холдинг Самсона Протасова, крупнейшего предпринимателя на Юге России, Виктор устроился семь лет назад. Начал со скромной должности менеджера, но довольно скоро заработал сразу несколько повышений. Смышленого, дающего надежды молодого парня Протасов приметил сразу и взял под свое крыло, планируя со временем приобщить к управлению компанией. Зорин летал от счастья — лучшей карьеры было сложно желать. А тут еще дочка Протасова, Олеся, запала ему в душу.

Красивая девчонка, молоденькая, скромная, сама не осознающая собственной привлекательности. Впервые в жизни Зорин увлекся так, что всерьез стал подумывать о браке. Когда у него выдавался свободный вечер, он приглашал Олесю на прогулки, развлекал ее, дарил подарки, приходил в гости, незаметно превратившись в друга семьи. Виктор по глупости считал, что она постепенно отвечает взаимностью, медленно проникаясь симпатией, да только просчитался. Олесе, без сомнения, нравилось его общество, но она видела в нем товарища, брата, если хотите. Оттого-то и Протасов смотрел на их общение сквозь пальцы, не возражал, понимал, что опасаться нечего, дочка не собирается влюбляться в его подчиненного.

То, что взаимности ему не добиться, до Виктора дошло слишком поздно — он уже не представлял рядом с собой другую женщину. Но невидимую стену, воздвигнутую Олесей, не пробивали ни долгие осады, ни грубая сила. Каждый раз, когда он порывался изобразить мачо и украсть ее поцелуй, она деликатно, но упрямо отстранялась и смотрела на него своими чуть насмешливыми и вместе с тем сочувствующими глазами, — хоть вешайся. А тут еще карьерный рост застопорился. Протасов хоть и опекал молодого специалиста, всячески поощрял его рабочие инициативы, но поводья придерживал, не давал расправить крылья. Он считал, что Виктор еще слишком неопытен и двигается по служебной лестнице неприлично быстро. Настоящий руководитель должен пройти все этапы становления, а не перепрыгивать через несколько ступеней.

Стоит ли говорить, что Зорин с таким подходом не соглашался, хотя изо всех сил сохранял невозмутимость, делая вид, что его все устраивает.

Да ни черта его не устраивало! Он был на голову умнее старичья, затесавшегося в руководство холдинга, а ему не давали развернуться лишь по причине молодости. Протасов умный мужик, но в чем-то консервативный. Если бы он только дал Зорину шанс полностью проявить себя…

Утопическая картина будущего, которую Виктор себе нарисовал, накрывалась медным тазом. Он практически впал в отчаяние, утратив интерес к жизни, когда случилось благословенное событие. Водитель Протасова то ли напился, то ли по какой-то другой причине не справился с управлением и угробил себя вместе с хозяином.

В холдинге все стояли на ушах — владелицей компании становилась дочь погибшего, не отличавшаяся адекватностью. Сам-то Виктор давно знал о ее психиатрических проблемах и понимал, что их масштабы сильно преувеличены злыми языками. Зорину эта особенность Олеси казалась даже пикантной; девочка вела себя тихо, никого не напрягала. Но, разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы позволить ей управлять холдингом. В лучшем случае она бы наворотила дел, в худшем — обанкротила бы мощнейшее предприятие.