Владимир Кашин - По ту сторону добра

Эта встреча мало была похожа на ту, первую, которая состоялась в гостинице.

Миссис Томсон никак не могла разобраться в сумятице чувств, охватившей ее тут, в квартире ее бывшего Андрея. Даже мелькнула мысль: «Зачем я пришла?» После приезда на Украину она потянулась к сестре, ко всему, давно забытому, но родному, к языку, к людям. Чувство языка возвращалось к ней постепенно. Сначала с трудом, но потом все свободнее разговаривала она с земляками и наслаждалась языком, с раздражением воспринимая ошибки в произношении Джейн. Не прожив здесь и месяца, она незаметно для себя так вошла в атмосферу родного края, что казалось, никогда отсюда не уезжала, и жизнь в Англии начинала тускнеть в ее глазах, терять свою четкость, словно расплываться, как это бывает с отражением в потревоженной зыбкой воде.

Среди прочего вспомнились «среды» у миссис Бивер, постоянное стремление быть достойной в глазах этой чванливой дамы, кузины Вильяма. Кэтрин всегда угнетало то, что, несмотря на внешнее ласковое отношение, родственники мужа все же давали почувствовать, что между ними и ею существует дистанция. Если она, с точки зрения миссис Бивер, ошибалась в одежде, что-нибудь делала не так, как это принято в Англии, они пожимали плечами или отводили взгляд: мол, что с нее, этой простушки, возьмешь. И хотя она хорошо уже владела английским и прикладывала невероятные усилия, чтобы ничем не отличаться от англичанок, все равно постоянно чувствовала, что люди, знающие историю ее появления на островах, никогда не забывают об этом.

Теперь, после смерти Вильяма, она стала совсем одинокой в своем маленьком коттеджике с милым зеленым лужком перед ним. Кэтрин еще раз представила себе родственников мужа и единственную приятельницу, миссис Ричардсон, которая каждую пятницу навещала ее. Но когда из-за инфляции Вильям вынужден был закрыть свою мастерскую, миссис Ричардсон перестала ее навещать и приглашать к себе на чашку чая, даже на улице не узнавала.

Да, теперь она обречена на одиночество. У Джейн и Роберта свои хлопоты, появятся свои семьи. Джейн уйдет к Генри. И хорошо, если они хотя бы в праздник пришлют открыточку. А Роберт? Сын, даже если и не женится, не найдет, как всегда, времени для матери.

А если остаться здесь?.. Кэтрин почувствовала, как у нее сильно застучало сердце. Что ее здесь ждет?..

Резкий телефонный звонок испугал так, что она чуть не уронила чайную ложечку.

Андрей Гаврилович, наоборот, обрадовался этому неожиданному звонку, нарушившему напряженную тишину в квартире. Бросился в комнату к телефону.

— Да, да! — услышала Кэтрин его голос. — Но я сейчас не могу, дорогой, не могу, Михаил Владимирович, у меня гости. Я вам дам совет. Примите тридцать капель лекарства, которое я прописал, потом на затылок горчичники…

Возвратившись на кухню, немного успокоенный деловым разговором, Андрей Гаврилович предложил Кэтрин долить горячего чая. С улыбкой начал рассказывать о приятеле, который только что звонил:

— Такой же бурлак, как и я, Катруся. Верит только мне. Иногда до смешного. У него, например, болит зуб — он тоже меня зовет, хотя я отоларинголог и зубы не лечу… Исцелитель всех болезней. Как когда-то чеховский фельдшер.

Рассказывая, Андрей Гаврилович любовался Кэтрин, удобно усевшейся на мягком стуле, и ему казалось странным, как это до сих пор он жил в этой квартире один, без нее, милой Катруси с голубыми глазами. Словно позади не было стольких нелегких лет и их никто не разлучал той страшной военной ночью в Криницах — так естественной кажется склеенная кинолента, из которой незаметно вырезали и выбросили несколько десятков метров. Теперь, когда освободился от тяжелого груза чужого имени, он не представлял себе будущей жизни без Катруси. Давнее детское чувство вспыхнуло в нем с новой силой. В душе смешались и восхищение красивой женщиной, и радость, что не забыла его, и благодарность за возвращение его в общество, и застарелая холостяцкая тоска по семейному теплу. Сейчас войны не было, и ему не верилось, что Катруся снова может исчезнуть, как тогда, в те далекие годы.

Андрей Гаврилович не знал, как начать этот разговор, и его все сильнее охватывало волнение. Ведь именно для такого признания он и пригласил к себе Екатерину Григорьевну, и то, что она не колеблясь согласилась прийти, внушило ему надежду.

А Кэтрин тем временем, возможно под натиском сентиментальных воспоминаний, вдруг показалось, что годы, прожитые с Вильямом, отодвигаются в густой лондонский туман, в котором сначала расплываются, а потом и совсем исчезают очертания людей, деревьев, домов…

Если бы доктор Воловик сейчас предложил Кэтрин остаться с ним, кто знает, как под влиянием минутной слабости отнеслась бы к этому одинокая женщина. Но Андрей Гаврилович не был готов для решительного разговора, он еще словно побаивался миссис Томсон.

Вдруг снова раздался резкий телефонный звонок.

— Еще кто-нибудь захворал, — пробурчал Воловик. — Извини, Катруся.

Это был не новый больной, а тот же самый сосед Михаил Владимирович, которому стало совсем плохо.

— Ну что я могу сделать? — пожал плечами Воловик у телефона. — Вызови «скорую»… Ну ладно, ладно, сейчас. — Положив трубку, он виновато произнес: — Катруся, это в нашем доме, двумя этажами ниже. В пять минут уложусь… Очень прошу меня понять, сделаю инъекцию, и все. Посмотри пока альбом. Вон в комнате, на столике.

Кэтрин кивнула, и Воловик, схватив докторский чемоданчик, исчез за дверью.

Женщина поднялась и начала ходить по квартире. Подержала в руках альбом и, не раскрыв, положила на столик. Подошла к окну, засмотрелась на потемневшую улицу, на дома, освещенные высокими фонарями, на троллейбусы, искрившие металлическими штангами по проволоке.

…Сделав укол, Андрей Гаврилович должен был несколько минут побыть возле больного.

Михаил Владимирович, плотный мужчина с лысой головой, лежал на таком же диване, как и у доктора. Да и все в этой квартире напоминало квартиру Воловика: и мебель, и расположение ее. Андрей Гаврилович, проведывая приятеля, иногда забывал, что он находится не у себя.

Михаил Владимирович заметил, что доктор нервничает.

— Кто там у вас?

— Катерина.

— О! — Он знал о приезде в Киев Катерины Притыки, о ее роли в жизни своего соседа и считал, что встреча эта быстротекуща и вскоре, когда она уедет, все возвратится на круги своя. — И что вы думаете?

— Буду говорить с ней, — вздохнул Воловик. — Может быть, согласится.

— О чем говорить? С кем? На что согласится? — Михаил Владимирович покачал головой. — Это, конечно, не мое дело, но как друг скажу. Что это вы себе надумали, дорогой Андрей Гаврилович? Пустая это затея… Чего же она молодой не возвратилась на родину, как тысячи других девушек? А?! А теперь, видишь, умер муж, так она к вам… Впрочем, не уверен, действительно ли она согласится ради вас остаться тут. У нее душа уже искалечена… А может, вы собираетесь туда, дорогой Андрей Гаврилович, — он подозрительно оглядел приятеля, словно впервые его увидел, — тогда скатертью дорожка. Мало вы в жизни горя хлебнули, еще хлебнете. Но… думаю…

— Успокойтесь, — перебил его Воловик. — Успокойтесь. Вам волноваться вредно.

— А я и не волнуюсь. Это вы волнуетесь.

Слова Михаила Владимировича не отбили у него желания сделать предложение Катерине Григорьевне; наоборот, будто подтолкнули немедленно высказать ей все. А там будь что будет!

Он еще раз посчитал пульс больного и, попрощавшись, перепрыгивая через ступеньку, побежал к себе.

Еще в двери крикнул: «Катя!» — словно боялся, что ее уже нет, что она ушла.

— Я хочу тебе сказать… Нет, попросить тебя, чтобы ты осталась тут, со мной. Я не знаю, какие у тебя планы на будущее, но я прошу: оставайся на родине… — Он выпалил все это одним духом, еще не отдышавшись от бега по ступенькам.

Кэтрин отвернулась от окна и пристально посмотрела на него.

Он приблизился, взял ее руки в свои.

Сердце у нее застучало сильнее.

— Как это возможно, Андрейка… — тихо произнесла. — У меня дети… Мы свое прожили, теперь принадлежим не себе, а им.

Она не была искренна в эту минуту. Найденная сестра, родной язык, который через столько лет снова звучал повсюду, доброжелательные люди — все это создавало до боли знакомую, близкую сердцу атмосферу далекого детства, восстанавливало забытые на чужбине чувства, словно после летаргического сна она вдруг проснулась в своей хатке, в забытых Криницах. Она помолодела тут душою, и это помогало воспринимать Андрея Гавриловича так, будто он тот же юный Андрейка, в которого когда-то влюбилась и которого столько времени носила в сердце.

Увидев, как сник доктор, пожалела, что отказала так резко.

— Дети… да… дети. Это очень существенно, — сказал Андрей Гаврилович, отпустив руки Кэтрин. — Возможно, я не знаю, что такое дети. Я их не имел… Вот мы были детьми… Впрочем, было ли у нас детство… Оно быстро оборвалось… А твои уже взрослые… Они и без тебя стоят на ногах…