Кейт Эллисон - Секрет бабочки

— Да, — отвечаю я. — Точно. — Энергично киваю. Слишком энергично. Заставляю себя умерить пыл, сдвигаю кудряшки влево, смотрю на поцарапанные мыски своих кед. Хорошее субботнее настроение испаряется. Кери-блинская-Рэм уничтожила его своими сверкающими волосами, и бесшрамным лбом, и прямым носом, и веселеньким с рисунком «пейсли» платьем.

— Я знаю. Хочу сказать, это в действительности легко, но скучно до чертиков. — Кери вставляет это «в действительности легко» — я в этом уверена, — чтобы напомнить мне, какая она умная и производящая впечатление и каким сильным лидером станет, если я отдам ей свой голос на майских выборах президента выпускного класса («Осталось только два месяца. Пора уже подумать о новом лидере!»). Я смотрю на нее. Она забрасывает волосы за правое плечо, прикусывает губу. — В общем, ты успела записать домашнее задание и все такое? Хоть я и ненавижу математику, должна иметь по ней пятерку, а не то предки меня убьют, ты знаешь? — И выжидающе смотрит на меня.

— Да. На самом деле — на дом нам ничего не задали. Я хочу сказать, не то чтобы ничего, но ничего действительно сложного.

На лице Кери недоумение.

— Подожди… так задали нам что-нибудь на дом или не задали?

На подбородке у нее три маленьких прыщика; я вижу их под тональным кремом. Смотрю на них, когда отвечаю:

— Значит, так, мистер Келлер говорит, что нам лучше еще раз прочитать главу двенадцать, если мы не очень уверенно чувствуем себя с пределами.

Кери улыбается, и прыщики разъезжаются.

— Ага. Шикарно. — Она одергивает платье, радостно вздыхает. — Пожалуй, Келлер не такой злобный, как может показаться.

Она оборачивается, потому что слышит Камиллу, которая зовет ее из ближайшего ларька. Когда вновь смотрит на меня, на лице написано облегчение: она рада предлогу закончить нашу беседу.

— Похоже, Камилла нашла подарок для бабушки. Спасибо за хорошие новости насчет домашнего задания, девонька.

— Ло, — говорю я ей, когда она поворачивается, чтобы уйти.

Она останавливается и как-то странно смотрит на меня.

— Что?

— Меня зовут Ло, — и я чувствую, как начинают пылать щеки.

В ее сощуренных глазах жалость.

— Я знаю, как тебя зовут. Мы в одной школе уже четвертый год, — она качает головой, чуть хмурится, перед тем как помчаться сквозь толпу к Камилле, словно они не виделись долгие годы.

Я вижу, что Камилла смотрит в мою сторону и указывает на меня, как только Кери добирается до нее. Кери шлепает по руке Камиллы — рука тут же опускается, — что-то шепчет ей на ухо, и они обе качают головой, присоединяясь к потоку людей, который направляется к выходу.

Я иду дальше, дожидаясь, когда эмоции улягутся, надеясь, что мои постукивания на счет останутся незаметными для людских орд, которые перемещаются, покупают, улыбаются.

В нескольких футах впереди я вижу ларек, заполненный музыкальными инструментами, который сразу успокаивает меня: медные тубы и изысканные валторны, свисающие с потолка, как куски поблескивающего сырого мяса. Они слишком большие, чтобы нести их домой, и слишком дорогие, чтобы покупать, но их красота и увесистость заставляют меня помечтать о том, как же хорошо покачать одну из них на руках. Их тяжесть мне приятна: они такие массивные. Не растают в воздухе.

Я смотрю на сверкающие инструменты, когда парень в шапке «ушки медведя» — во всяком случае, я решила, что это парень, успев разглядеть только «ушки медведя» — проносится мимо, как метеор. Наши плечи соприкасаются на долгую секунду, и он отшвыривает меня назад, прямо на стоящий там стол. Я чуть не переворачиваю его, пытаясь удержаться на ногах. Все, что на нем лежало, — и дешевая бижутерия, и старые лампы, и брошки, и статуэтки, и столовые приборы, и заколки, и пуговицы, и галстуки — летит на землю.

— Извините, — быстро говорю я, наклоняясь, чтобы поднять упавшее. Меня не интересует этот загадочный парень с «медвежьими ушками», который меня толкнул. Я полностью поглощена сокровищами, которые свалила в кучу, возможностью поднять, рассмотреть, вернуть на стол, разделить, упорядочить.

— Все нормально, милая, — говорит продавец, тоже наклоняется, чтобы помочь мне. — Торговля здесь не очень организованная.

Я поднимаю изящные серебряные часы с того места, где они упали, между двух салатных вилок разного цвета. Покачиваю из стороны в сторону, чтобы полюбоваться, как солнце играет на циферблате.

Продавец видит часы, которые я держу, и на лице отражается изумление.

— Ох, они не для продажи. — У него на груди наклейка-бейджик, на ней красными расползающимися буквами написано: «ПРИВЕТ, МЕНЯ ЗОВУТ МАРИО».

— Но… — начинаю я. Он наклоняется вперед и практически вырывает часы из моей руки. Внезапно меня наполняет жаркая злость, которую я не могу сдержать. Набрасываюсь на него. — Не следовало вам выкладывать вещи, которые люди не могут купить, знаете ли. Это нечестно.

— Извини, я не знаю, как эти часы сюда попали, — и Марио улыбается мне.

Садится на корточки, тянется под карточный столик, собирает в кучку все, что под него упало, и вываливает на стол. Волосы Марио выкрашены в рыжий цвет от «Мэник Пэник»[10]. Этот цвет я часто вижу капающим со лба панков в гимнастическом зале, когда они потеют. Но староват он для старшей школы, ему лет сорок, и одет соответственно: мешковатая футболка с надписью «Джими Хендрикс», линялые джинсы, овчинная куртка.

— Все остальное продается, — добавляет он. — Подходи и выбирай. Такой красивой девушке, как ты, я сделаю скидку.

— Я просто смотрю, — механически отвечаю я. Думаю о том, чтобы выйти из ларька, но вещи — прекрасные вещи — зовут меня. Я продолжаю подбирать то, что упало, одновременно сортируя ожерелья, сережки и заколки. Марио смотрит на меня взглядом продавца, выискивающего наилучший способ нагреть меня.

Среди прочей бижутерии я замечаю ожерелье, которое странным образом кажется мне знакомым. Потускневшая от времени серебряная цепочка, тяжелая подвеска в форме лошади. Я поворачиваюсь к улице, разглядываю цепочку с подвеской на свету, всматриваюсь в каждую деталь, пытаясь понять, почему эта вещица кажется мне знакомой, но информация эта пока прячется в каком-то дальнем уголке моей памяти.

— Если тебе понравилось это, возможно, понравится и что-то еще, — Марио поворачивается к пластиковому пакету, который стоит у него за спиной, и начинает выкладывать на пустующий угол стола его содержимое. Конечно же, я не могу оторвать глаз.

— Мне следовало сразу все это выложить, — продолжает он, — но вещи новые, я просто про них забыл. — Он шлепает ладонью по лбу — переигрывает — и улыбается: клоун, мошенник.

Все, что он выкладывает, прекрасно и заставляет меня дрожать от восторга: заколка в виде полумесяца из серебра с шелковистым отливом, кольцо с силуэтами птичек, браслеты в тонах ночи, лиловые и темно-синие. Но больше всего мне нравится украшенная природными камнями статуэтка-бабочка — яркая, и поблескивающая, и грустная.

В этот самый момент память открывает тот дальний уголок. Статуэтка-бабочка. Потускневшая от времени серебряная цепочка с подвеской в форме лошади. Эти вещи пропали из дома убитой девушки. Сапфир.

Мои кисти и стопы вдруг становятся горячими. Статьи, которые я прочитала в Сети, ничего не рассказывали о большинстве других темно поблескивающих вещей, которые показывает мне Марио, но каким-то образом — понятия не имею как — я знаю, уверена, что все, разложенное им передо мной, принадлежало ей. Вещи могут рассказать нам многое, если мы готовы слушать. Эти кричат.

Это он; он тот, кто ее убил. Он тот, кто выстрелил, чья пуля едва не ободрала мне щеку. И он слишком глуп — ведь мог же начать продавать ее вещи несколькими днями позже. Дыхание у меня учащается, но мне удается выдавить из себя вопрос:

— Эй… э… — Пауза. Вдох. Я не могу смотреть ему в глаза. — Где вы взяли эти вещи? Они действительно классные.

— Какие вещи? Их тут тонны. Стекаются отовсюду.

— Эти. — Я указываю на принадлежащие Сапфир.

— Точно сказать не могу. Все время появляется что-то новое; не упомнишь, что и откуда. — Он смеется, пожалуй, нервно.

Теперь я смотрю на него, в его бегающие глаза и на торчащие рыжие волосы.

— Вы сказали мне, что эти вещи только-только появились у вас. — Я указываю на пластиковый пакет. Его глаза превращаются в щелочки. — А теперь вы говорите мне, что не помните, откуда они взялись?

Он не решается встретиться со мной взглядом.

— Где я что беру — не твое дело. — Он переминается с ноги на ногу.

— Убили девушку. — Я пытаюсь не задохнуться от собственных слов. — Я узнала некоторые из этих вещей. О них говорили в новостях. Поэтому… — В голове все гудит. Я не могу поверить, что эти слова срываются с моих губ.

Его глаза остаются щелочками. Он далеко не так прост, как кажется на первый взгляд. Протягивает руку, словно хочет коснуться меня. Я подаюсь назад. Он проводит пятерней по сальным волосам.