Энн Грэнджер - Неугомонное зло

Они с Мередит в свое время договорились вот о чем: они подыщут себе дом, а потом поженятся. Сейчас у него есть викторианская вилла в Бамфорде, а у нее — небольшой домик. Они пробовали жить вместе у него, но ничего не получилось. Мередит считала, что от переезда к ней в домик ничего не изменится, — вдобавок у нее гораздо меньше места. Они постоянно будут натыкаться друг на друга. Да, им непременно нужно подыскать новое общее жилье, но где найти такое, чтобы понравилось им обоим? Пока они осмотрели пять домов — не слишком много, по мнению Маркби, но вполне достаточно, чтобы прийти в уныние. На бывший дом приходского священника в Нижнем Стоуви он возлагал большие надежды. Сегодня, едва взглянув на особняк, он сразу понял, что его ожидания не оправдываются. Он не винил Мередит в том, что ей здесь не понравилось. Но душу грызло тайное подозрение: возможно, помимо очевидных недостатков дома, у нее есть и другие причины все отвергать. Возможно… только возможно… она просто тянет время.

Маркби твердил себе, что такие мысли недостойны и от них необходимо немедленно избавиться. Его подозрения попросту нелепы. В то же время он точно знал, что мысли о свадьбе пугают Мередит. Она и без того много лет не соглашалась выйти за него замуж… Алан вздохнул. Пышная свадьба ему ни к чему. Он хочет только одного: заскочить в местный отдел регистрации браков и расписаться над пунктирной линией. Наконец, после долгих колебаний, Мередит объявила, что испытывает желание поступить так же. Они тянут с оформлением отношений только потому, что никак не могут подыскать себе жилье — такое, в котором хорошо было бы им обоим.

Он резко затормозил и вгляделся в ветровое стекло. Дорога кончилась. Почему он так удивился? Еще на шоссе, у поворота на Нижний Стоуви, он видел большой указатель с надписью: «Сквозного проезда нет». И все же резкость, с которой обрывалась дорога, изумляла. Перед ним раскинулся лужок, заросший осокой, и ограда с калиткой. За калиткой росли деревья. В тишине и покое годы летят незаметно… Когда он приезжал сюда? Двадцать, нет, двадцать два года назад! Неужели так давно? А здесь почти ничего не изменилось. Темная масса деревьев нависала, давила, пробуждала мрачные воспоминания. Маркби живо вспомнил, как приехал сюда в первый раз, на это самое место, и смотрел на те же деревья. Картинка оказалась такой четкой, такой ясной, что ему показалось, будто все было вчера, а испытываемые им чувства нисколько не изменились. С тех пор ему еще ни разу не доводилось бывать в месте, где ему, человеку практичному, во многих смыслах лишенному воображения, так хотелось бы верить в волшебство. Не в белую магию добрых фей-крестных и хрустальных туфелек, а в колдовство, темные силы и древних богов.

Двадцать два года пронеслись с пугающей скоростью. Что за блажь на него нашла? Зачем он вернулся в Нижний Стоуви? Формально — осмотреть дом, который он, возможно, купит. А может, его подталкивало подсознательное, даже болезненное любопытство или влекло старое нераскрытое преступление? Когда он увидел, как мимо в сторону леса мчится патрульная машина, пульс у него участился и он почувствовал волнение погони — и кое-что еще, предвкушение, даже надежду. Надежду на то, что старую тайну наконец раскроют. Маркби спрашивал себя: возможно ли, чтобы Картошечник вернулся?

Даже двадцать два года назад Маркби не был в этих краях чужаком. Он и тогда знал о существовании старой Пастушьей тропы, даже пару раз подростком ходил по ней в походы с друзьями. Он знал, что тропа ведет через лес. Но сама деревня Нижний Стоуви была для него новым местом, и привел его сюда Картошечник.

Маркби тогда только назначили инспектором — совсем как сейчас его молодого коллегу Дэйва Пирса. Как и Дэйв, он с трудом привыкал к новой должности, словно разнашивал новое пальто. Ему не терпелось раскрыть преступление самостоятельно, он дал себе слово, что не сделает ни одной ошибки. Тогда его начальником был суперинтендент Пелэм, пожилой, хитрый, как старый лис. Пелэм откровенно негодовал из-за того, что на его горизонте уже замаячила пенсия.

— В том, что ты ошибешься, никакого позора нет, — поучал он Маркби, — если наука пойдет впрок. И только если ты будешь упорно повторять одни и те же промахи, тебе придется задуматься над тем, не стоит ли сменить профессию.

Как оказалось, за прошедшие годы Маркби сделал немало ошибок, но до сих пор не верил, что в самом первом своем самостоятельном деле он хоть в чем-то поступил неправильно. Во всяком случае, он не мог припомнить ни одной ошибки. И все же, хотя он как будто все делал правильно, учел все факты и улики, успеха он не достиг. Может быть, тогда он был слишком молод и неопытен, не смел отойти от требований инструкции и действовать по собственному усмотрению… Он вздохнул, припоминая прошлое.

Как Дэйв сейчас, в то время Маркби только что женился. Он надеялся, что брак Дэйва продержится дольше, чем его собственный. Да, наверное, так и будет. Дэйв и Тесса демонстрируют все признаки хорошей пары, которая переживет трудности первых лет совместной жизни. В отличие от них с Рейчел. Их семейная лодка затонула практически при первом же шторме.

И все же он сейчас снова собирается жениться — на Мередит. С чего он взял, что вторая попытка окажется более удачной, чем первая? Может быть, его подбадривали воспоминания о суперинтенденте Пелэме и его грубоватых сентенциях. Маркби надеялся, что он чему-то научился на своих ошибках. Может быть, даже в вопросах семейной жизни повторение — мать учения.

Лес Стоуви и Картошечник — первое дело, которое он вел самостоятельно в новом звании.

— Ты уж постарайся, Алан, — говорил тогда Пелэм. — Мерзавца нужно поймать!

К великому разочарованию Маркби, Картошечника они так и не нашли. Он провалил свое самое первое дело. Вот и верь после этого в дурные приметы! К счастью, суеверным он не был, хотя часто думал, не наложили ли какое заклятие на лес Стоуви — и не только в связи с Картошечником. Может быть, именно поэтому он и не сказал Мередит, что уже бывал здесь. В прошлый раз его перехитрил, обыграл мерзкий преступник.

Шли годы; он пытался утешить себя всякий раз, как его мысли возвращались к его первой крупной неудаче. Маркби пытался утешить себя тем, что тогда в распоряжении полиции еще не было анализа ДНК и опознать преступника бывало не так-то просто. Да и такое понятие, как «профиль преступника», только начало появляться в крупных городах. Если бы двадцать два года назад он располагал таким арсеналом, как сейчас, он наверняка схватил бы Картошечника.

Картошечник был серийным насильником. Они не знали, сколько жертв у него на счету, потому что, как всегда бывает в подобных случаях, дать показания осмелились лишь несколько пострадавших. Конечно, двадцать два года назад женщинам труднее было давать показания по такому делу: сотрудники полиции и общество откровенно не сочувствовали им, а соседи вообще склонны были винить во всем саму жертву, а не преступника.

— Зачем же она пошла в лес одна? — вот как реагировали многие, услышав о новой жертве.

Больше всего Маркби тогда огорчало то, что люди, которым по идее и следовало больше всех хотеть, чтобы преступник был пойман, то есть жители деревни, не шли ему навстречу.

Первую жертву, о которой стало известно в полиции, звали Мэвис Коттер. Односельчане называли ее «дурочкой». Добиться от нее внятных показаний было непросто. Ее словарный запас был весьма ограничен, да к тому же она находилась в глубоком шоке. Мэвис не привыкла отвечать на вопросы; кроме того, она не умела толком ни читать, ни писать. Все же после нескольких мучительных часов стало ясно: она пошла в лес по ягоды. На опушке с противоположной стороны росла крупная, спелая ежевика. Собрав ягоды, Мэвис решила вернуться домой через лес, напрямик.

Она не слышала приближения насильника и не видела его лица. Насильник нахлобучил ей что-то на голову и зажал руки. Из Мэвис удалось вытянуть лишь одну существенную деталь. Когда преступник закрыл ей голову, запахло землей. Сначала ее словам не уделили должного внимания. В конце концов, ее повалили на лесную тропу, где и должно пахнуть землей. Некоторые даже сомневались, не выдумала ли все сама Мэвис. Кое-кто предполагал, что сначала Мэвис согласилась вступить с преступником в интимную связь, а потом испугалась и придумала, что на нее напал насильник.

И все же Маркби склонен был верить ей, потому что не думал, что Мэвис хватит сообразительности выдумать такое и, даже если бы она все сочинила, придерживаться одной версии. Если удавалось наконец вытянуть из нее ответ на очередной вопрос, она совсем не путалась в показаниях.

Почему на том месте, где, по ее словам, преступник надругался над ней, не нашли ни тряпки, ни покрывала? Потому что он забрал это с собой. Тогда почему она не видела его, когда он убегал? Потому что он толкнул ее лицом вниз на листья и велел не двигаться, пригрозив, что иначе убьет. Голос у него, по словам Мэвис, был грубый и какой-то странный. Она его не узнала. Запуганная, она некоторое время — неизвестно сколько — пролежала на месте, а потом набралась храбрости, подняла голову, увидела, что она одна, и побежала домой. А еще он украл ее бусы. Дешевые, стеклянные, но они были радостью и гордостью Мэвис, и она оплакивала их потерю так же горько, как и потерю невинности, а последствия этого до нее тогда еще не дошли. Ее спросили: а может, бусы она просто потеряла, потому что перетерлась бечевка? Нет, отвечала Мэвис, рыдая. Он сорвал бусы у нее с шеи; ей было больно, когда порвался шнурок. Отметины у нее на шее подтверждали ее слова. И все же жители Нижнего Стоуви в целом придерживались того мнения, что словам Мэвис Коттер верить нельзя, потому что у нее с головой не все в порядке. Только мать девушки настаивала на том, что ее дочь действительно изнасиловали.