Геннадий Прашкевич - Подножье тьмы

– Я хочу… – сказал он, пытаясь объяснить свое и впрямь несколько необычное желание. – Я хочу увидеть, в каком доме ты живешь, какой посудой пользуешься… Может, у тебя живет злобный пес, из тех, что приравниваются к холодному оружию… Я хочу знать, какие занавески висят у тебя на окнах, на каких простынях ты спишь, в каком халате выходишь из ванной, какие книги стоят на полках…

– У меня мало книг…

– А чего у тебя много?

– Наверное, ковров.

– Как выглядит твоя кухня?

– Не знаю… Наверное, скучно…

– Черт возьми… – сказал он, разозлившись, но, поставив чашку, она узкой ладонью прикрыла ему рот. От ладони сладко пахнуло потом и еще каким-то, неопределенным, неопределимым, но странно волнующим ароматом.

– Ты изменял жене? – медленно спросила она. Взгляд ее оставался безучастным. Он не смог бы поручиться. что она слышит его.

Он простонал:

– Зачем тебе?

– Сколько лет ты прожил с женой?

– Почти шесть.

– Она тебя бросила?

– Она от меня ушла.

– Значит, бросила. Ты изменял ей?

Ее рука не успокаивалась.

Шурик страдал.

– Я изменяла всегда… – ее голые ноги вытянулись по дивану, грудь и живот напряглись. – Даже в периоды ренессанса… И такое было, мы вдруг становились близкими… Тебе не представить, как я плакала, когда мне становилась хорошо… Я очень долго шла к тому, что многие знают от рождения: чем больше равенства, тем меньше свободы… Я инстинктивно рушила равенство… Я изменила ему почти сразу после свадьбы… В женской консультации… Молодой врач заставил меня раздеться… Наверное, он сразу вычислил меня… По глазам… Я краснела и умирала со стыда, но мне нравилось, как он гладил меня и убеждал не думать… Не думай головой, повторял он, как будто в такие минуты можно хоть чем-то думать… Он первый научил меня этому – никогда не думать в постели…

– Зачем ты это рассказываешь?

– Не знаю, – она закусила губу. – Наверное, я испорченная… Когда это случилось впервые, я испугалась, а потом сказала себе – теперь так будет часто…

– А муж?

– Он занят делами… У него много дел… – У нее снова сел голос. Она задыхалась. – Ему никого, кроме меня не нужно… Он одно умеет: повторять – Сима, Симуля, Симочка… Он только одно знает повторять – Симора, Симуля, Симчик… Если бы ты знал, как это скушно… Симулька, Симорка, Симура… Я кричу в его руках… От наслаждения… Уж он-то знает меня!.. А на самом деле я кричу от тоски…

Сима недобро усмехнулась, но губы ее вспухли, она задыхалась. В этом было что-то нереальное, завораживающее Шурика.

– Со мной он умеет все… Зачем ему еще кто-то?… Во мне для него нет тайн… Ему никого больше не надо… Единственное, чего в нем нет – неожиданности…

И повторила, как эхо:

– Неожиданности…

– А во мне?

– В тебе?… – почти прошептала Сима, еще сильней закусив губу, вдруг рассматривая его как совсем незнакомого человека. – Не все ли равно?…

Она, наконец, притянула его к себе.

Ее руки, наконец, вспомнили и о нем.

И погибая в буре, выдыхая изо рта пряди ее волос, чувствуя языком и губами каждый миллиметр ее действительно шелковистой кожи, он все равно не мог избавиться от жуткого чувства – ей, Симе, именно сейчас, именно сейчас, именно в эти секунды, абсолютно все равно, кто помогает ей умирать…

Правда, помогал ей он.

Но это не утешало.

Фирма «Делон» занимала два этажа девятиэтажки, недавно поднявшейся за театром. Это о многом говорило. Аренда в центре города не каждому по зубам. По логике вещей сотрудница столь явно преуспевающей фирмы не должна была бедствовать.

Приткнув «москвичонка», на сутки отданного ему Роальдом, под аркой хозяйственного магазина, Шурик поначалу устроился в магазине, окна которого выходили прямо на окна фирмы, закрытые частыми жалюзи, но наблюдать мешали прохожие.

Вздохнув, он перешел на солнцепек, к коммерческим ларькам, ларькам, занявшим чуть ли не всю правую часть улицы.

Здесь Шурика ожидала удача.

Кто-то из предприимчивых коммерсантов выставил в тень тополей несколько пластмассовых столиков. Можно было спокойно присесть и, не торопясь, поглядывая в газетку, выпить банку пива и съесть сосиску, сунутую в батон, облитую кетчупом, а потому обозванную хот-догом. Время от времени на территорию импровизированного кафе заглядывали и настоящие доги. В смысле, собаки. Их никто не гнал, но они сами знали свое место.

Внимательно присматривая за входом в фирму «Делон», Шурик развернул «Шанс-2».

Мир оставался миром.

На площади у аэропорта Толмачево патрульные милиционеры отобрали у заезжего якута неприлично большое количество марихуаны. Ну, травка понятно, но почему у якута? Откуда он прилетел? Неужели якуты научились выращивать травку?…

А днем раньше у некоей технички вполне скромного учреждения было отобрано при обыске пятнадцать граммов ханки и почти десять граммов ацетилированного опия. Кажется, вспомнил Шурик, эта штука зовется химкой. Раньше так называли химическую завивку, да и сейчас, наверное, называют, но вот все же – химка химке рознь…

На остановке Звездная обнаружен обезображенный труп высокого блондина. О красном ботинке в газете ничего не говорилось, зато подробно описывалась перестрелка в подъезде дома по улице Ударной. Два трупа и сто семьдесят миллионов наличными… Недурной улов, если, конечно, отвлечься от трупов…

В незапертой квартире на улице Кропоткина найден еще один блондин с татуировкой «Коля» на правом запястье, а симметрично на левом – «Нина»…

Обыденная серая жизнь, со зловещей необратимостью заполняемая трупами высоких блондинов, разложившихся шатенов, инструментами для их истребления, и прочим, и прочим.

В пашинском озере под названием «Арсенал», прочел Шурик, найден брезентовый мешок с руками и ногами – долгожданный сюрприз для милиции, десятью днями раньше наткнувшейся недалеко от этих же мест на обезглавленный, лишенный рук и ног труп…

Пропустим.

В одном из институтов академгородка у некоего кандидата физ. – мат. наук отобран старенький АКМ – родом из пятидесятых, но в прекрасном рабочем состоянии. Этот же хозяйственный кандидат держал в рабочем столе наган Токарева, стреляющий патронами от пистолета Макарова – работа местного мастера, оставшегося, к сожалению, неизвестным, и банку из-под импортного пива, плотно, под самый край, набитую тротилом…

У них, у ученых, подумал Шурик, наверное, свои представления о жизни… Тротил, наганы, патроны… У них и параллельные линии сходятся в пространстве… А он, Шурик, к счастью, человек трезвый. В самом деле, какого черта линиям сходиться, если они параллельны?…

По какой-то странной ассоциации он вспомнил о длинных ногах Симы… Она, наверное, уснула… Отоспится, уйдет… Как всегда… Не дождавшись его… Не оставив записки… Не намекнув, когда появится снова…

Я изменяла всегда…

Дура! – подумал он с нежностью. Язык бы тебе отрезать!

Ладно, не будем.

Он пробежался по плотным колонкам текста и неожиданно выловил знакомое имя.

Тетя Зина, оказывается, не преувеличивала – соседский Мишка попал в историю. Во всех смыслах.

"Город встревожен слухами о похитителях детей. Утверждают, что дети похищаются для неких богатых людей, страдающих определенными заболеваниями и срочно нуждающихся в пересадке некоторых органов. Утверждают также, что детей воруют и для продажи за границу – чаще всего мальчиков в возрасте от трех до четырех лет.

В феврале этого года в Кировском районе пропал Сережа К., на которого уже глубокой ночью совершенно случайно натолкнулся дежурный милиционер. Несмотря на сильный мороз, мальчик шел без шапки, правда, на голову ему кто-то повязал женский платок. Возможно, появление милиционера спугнуло похитителя или похитительницу – бросив ребенка, преступник убежал. Скорее всего, преступница, ибо мальчик говорил о какой-то женщине, которая его не обижала, более того, пыталась дыханием отогревать ему руки, когда он замерз и стал плакать. Картина похищения остается неясной. Может быть, мальчик просто заблудился, хотя трудно представить, чтобы те восемнадцать часов, которые мальчик отсутствовал, он провел один на зимней холодной улице. Столь же нелепо предполагать, что случайная женщина отогрела ему руки, повязала платок вместо утерянной шапки и, не выспросив ничего, не отведя ни в детский дом, ни в милицию, снова оставила на улице.

В апреле этого года исчезал на сутки еще один Сережа – трехлетний Сережа Ш. из Толмачево. Буквально на минуту мать оставила его на крыльце продуктового магазина и мальчик исчез. Его поисками занималась милиция и множество добровольцев. К вечеру следующего дня счастливая мать Сережи (мальчик растет без отца) вновь обрела сына. Его нашли в центре города – в Первомайском сквере. В руках у мальчика была булка. Мальчик не был испуган и даже рассказал, что был в гостях у какой-то тети, показавшей ему много игрушек. К сожалению, никаких деталей, могущих вывести милицию на след неизвестной преступницы или преступников, мальчик сообщить не смог.