Александр Смирнов - Вавилонская башня

Да и как найдёшь их, как выследишь? Отряд был разбит на роты и взводы. Каждый взвод дислоцировался самостоятельно, не зная, где находятся их товарищи. Место расположения взводов систематически менялось. Приказы, которые приходили от командира, доставлялись его помощниками, причём никто не знал, откуда они пришли и куда потом уходили. Самого командира видели очень редко. Он всегда появлялся ниоткуда и исчезал в никуда. И только три человека всегда знали, где находится командир. И не только знали, но и жили с ним бок о бок всё в той же пещере. Здесь, спрятавшись за топью болот, в строжайшей тайне и от врагов и от своих, в глубине скалы, о существовании которой знали только четыре человека, созревали грандиозные планы нанесения ущерба врагу. Здесь ночью, когда туман опускается на болото и с вершины горы поднимается слабенький дымок, слышится голос Москвы. И не просто голос, а приказы пускать под откос поезда, которые командование передавало командиру отряда.

— Опять на железную дорогу посылают? Эшелоны под откос пускать? — спросил Кузьма Андрея Петровича, после того, как тот выключил приёмник.

— На этот раз нет, — ответил командир.

В пещере сразу стало тихо.

Москва, казавшаяся так далеко, и которая с выключением приёмника пропадала вовсе, вдруг оказалась совсем рядом и никуда не исчезла. Надежда, которая, казалось, давно покинула партизан и про которую стеснялись говорить вслух, боясь показаться неисправимым утопистом, вдруг пробуждалась, напомнив, что она никуда и не уходила. Она, как горная лавина, срывалась откуда-то сверху и сокрушив на своём пути все мысли, оставила только одну: Неужели Москва помнит? Неужели она не только помнит, но и рассчитывает на них? Неужели они, люди такие разные, удостоятся чести послужить ей, не просто пускать под откос поезда, а выполнить для неё специальное задание?

— Москва приказала уничтожить рудник, — сказал командир. — Пленных по-возможности спасти.

Последняя фраза сразу отрезвила всех. Надежда, которая была только что рядом, снова исчезла.

— То есть, как это спасти? — не понял Кузьма, — они думают, что мы так просто сможем разбить батальон вооружённых до зубов гитлеровцев?

— Одной взрывчатки сколько понадобиться! — поддержал его Василий.

— Этого добра у нас вся пещера забита. Тут не только на рудник, а на весь их Берлин хватит.

Командир выразительно посмотрел на Ферзя.

— А что, командир? Ты сам приказал боеприпасы доставать.

Андрей Петрович только хотел открыть рот, но Ферзь опять его опередил.

— Ты не беспокойся, начальник. Никто ничего не заметил. У них там такой бардачок!

— Я в том смысле, что она нам не пригодится. Её на эти цели из центра обещали доставить самолётом.

— Какая разница? Не сейчас, так потом пригодится.

— И потом не пригодится. Сразу после проведения операции отряд приказано передислоцировать. Пойдём по болотам, налегке. Так что зря старался здесь твой арсенал и останется.

— Пускай лежит. Он есть не просит. Кто его здесь найдёт?

— Вы так говорите, будто уже взорвали этот рудник, — прервал их Кузьма. — А там, между прочим, около тысячи пленных, и каждую неделю новых привозят. Вы вместе с ними взрывать собираетесь? Да и вообще… Можно подумать это так просто: пошёл взорвал и ушёл. К этому руднику на пушечный выстрел не подойдёшь.

Против такого аргумента никто возразить не мог. Да и что возразишь? Тут дураку ясно, что с теми силами и вооружением, которыми располагал отряд, рудника не уничтожить. Единственное, что можно сделать, так это положить всех до одного партизан и ещё пленных столько же, а то и больше. Что же касается рудника, то его работу можно сорвать максимум на один день, да и то в лучшем случае.

Именно потому, что и командир, и его помощники прекрасно это понимали, говорить ни о чём не хотелось. В пещере воцарилась гробовая тишина. Каждый думал о чём угодно, только не о полученном задании.

Мы часто думаем, что мозг дан человеку, чтобы обеспечивать жизнь всему телу. Это он даёт команды всем органам и заставляет их работать на своего хозяина. Он повинуется только одному господину — личности и никогда ничего не сделает во вред ему. А как же Александр Матросов, Зоя Космодемьянская, а капитан Гастелло, а Карбышев? Неужели это мозг так защитил личность? Вот теперь и догадайся, кто кому служит: мозг человеку или человек мозгу?

В то время, когда все сидели молча, понимая полную абсурдность задания, мозг каждого, совершенно игнорируя логику своих хозяев, уже приступил к выполнению поставленной задачи.

— Какое сегодня число? — спросил командир.

— Двадцатое марта, — ответил Василий.

— Значит, времени у нас один месяц.

— А что будет через месяц? — не понял Ферзь.

— Представь, что ты служишь на зоне, — вместо ответа обратился к Кузьме Андрей Петрович, — какие бы мероприятия у вас были в день рождения Сталина?

— А причём тут Сталин? — удивился Василий.

— Сталин здесь совершенно не причём. Через месяц день рождения Адольфа Гитлера.

Глаза Кузьмы неожиданно просветлели.

— Я, кажется, понял!

— Что ты понял? — спросил Василий.

— Я тоже ничего не понимаю, — сказал Ферзь.

— Ну, это же так просто! — не выдержал Кузьма. — У них обязательно должно быть праздничное построение с зачитыванием приказов, награждениями и всякое такое…

— Это значит, что в этот день охрана объекта будет сведена до минимума, а весь батальон будет сосредоточен в одном месте! — продолжил Ферзь.

— Такого случая упускать нельзя, — добавил Василий. — Пленных они наверняка по баракам разгонят. Не будут же они вместе с ними праздновать?

— Грохнуть бы их всех на этом построение! — с досадой крикнул Кузьма. — На оставшуюся охрану наших сил хватит. А главное все пленные будут выведены из-под удара. Такой шанс раз в сто лет выпадает.

— Да, красиво всё на словах получается, — сказал командир. — Ещё бы знать, где и во сколько будет построение. Да и этого мало. Охрана хоть и будет уменьшена, всё равно мы не знаем где она.

— Если бы у нас карта была, тогда… — начал было Ферзь, но тут же осёкся.

При этих словах воцарилось молчание. Все взоры устремились на Василия.

— Даже думать забудьте, — прервал молчание Андрей Петрович.

Командир, да ещё во время войны, наделён такими полномочиями, которые и представить себе трудно. Однако приказать прекратить думать не может даже он. Мозг, получив идею, моментально приступил к её реализации и никто на свете уже не способен его остановить.

— Даже если нам удастся его внедрить туда, что само по себе совершенно нереально, — рассуждал вслух командир, — всё равно без обратной связи он ничего не сделает.

— Что касается обратной связи, то здесь проблемы нет, — возразил Ферзь. — Все пленные работают на руднике. Конвой охраняет пленных, а не камни, и после окончания работ там никого нет.

— Ты имеешь в виду тайник? — спросил Кузьма.

— А почему бы и нет?

— Но никто не знает, на каком участке он будет работать.

— Там всего несколько участков. Надо устроить тайник в каждом.

— Есть вероятность, что его обнаружат.

— Связь должна быть только односторонней, — уточнил командир.

— Ну, вот всё и решили, — заключил Василий.

— Ничего мы ещё не решили! Я же только предположил, что мы сможем тебя внедрить, но есть и ещё один сильный аргумент.

— Какой? — спросил Василий.

— Это билет в один конец. Если туда мы предполагаем, что тебя внедрим, то вернуться назад шансов нет совсем.

— Не понял, — удивился Василий. — У вас приказ освободить пленных.

— У меня приказ уничтожить рудник, а пленных освободить по-возможности.

— Вот вы меня и освободите по-возможности.

— Но это же почти верная смерть!

— Это война, — ответил Василий командиру. — Мы рискуем всего одним человеком, а освободить есть шанс тысячу или полторы.

***

Обер-лейтенант Вайс был человеком не робкого десятка. Однако и для него существовали понятия, от которых душа уходила в пятки а руки начинались трястись, как в лихорадке. Это был восточный фронт. Стоило ему подумать о том, что его туда пошлют, начинался самый настоящий припадок. И для этого были веские основания. Все его знакомые, которые попадали туда, переставали существовать. Сначала друзья присылали письма, в которых хвастались своими военными подвигами, потом они писали о погоде, вспоминали довоенные года и несли какую-то чепуху. Вайс знал, что такое военная цензура и понимал, почему его друзей вдруг пробивало на лирику. После этого письма переставали приходить. Человек просто переставал существовать.

Свою службу обер-лейтенант считал подарком судьбы. Он не участвовал в сраженьях, он даже никогда не был рядом с передовой. Более того, Вайсу никогда не доводилось пользоваться оружием. После призыва в армию, его отправили на офицерские курсы, вероятно потому, что он мог еле-еле говорить по-русски. Там была подготовка по стрелковому делу, но когда проводились практические занятия, Вайс заболел. Преподаватель не стал портить карьеру будущему офицеру и выставил ему отметку без результатов стрельб. Обучение на курсах радовала молодого человека. Грешным делом, он надеялся, что за время учёбы война закончится и ему не придётся применять свои военные знания на практике. Но срок обучения на курсах почему-то сократили, а война, которую доктор Геббельс обещал закончить за несколько месяцев, затягивалась, увлекая в свой водоворот всё новые и новые жизни. Учёба, к сожалению, закончилась гораздо раньше, чем военная кампания, но судьба и тогда пожалела молодого лейтенанта. Он единственный из всех выпускников не был отправлен на фронт. Обязанностью офицера была доставка пленных из штабов прифронтовых частей в лагеря. И хотя железных крестов за такую службу не давали, но и возможности умереть за Фюрера не предоставляли. Вайс ценил свою службу и относился к ней трепетно, понимая, что она спасает его от неминуемой гибели. Правда, в последнее время и в тылу стало небезопасно. Партизаны часто совершали свои набеги, но это было на оккупированных территориях, а пленных, как правило, приходилось возить вглубь страны. Последняя поездка была скорее исключением из правил. Пленных надлежало доставить как раз в оккупированную зону. Это был рудник, где добывался никель, необходимый для брони нового танка "тигр". Это обстоятельство не из приятных, но особого волнения обер-лейтенанту не доставляло. Во-первых, поездка была короткой, а во-вторых, баловень судьбы уже привык рассчитывать на проведение и надеялся на свою покровительницу.