Алексей Грачев - Кто вынес приговор

- Уж не знаю, - зашептал булочник. - Печали много, Викентий Александрович. Тут арендатор валится, там вот... Какое-то смутное время настает.

- Не такое уж смутное.

- Как не такое, - покачал горестно головой Синягин. - Установили Советы твердый рубль. Фабрики открывают одну за другой. Магазины открывают. Нашего брата теснят и давят всем, чем можно. То налогами, то приказами, то указами. Да и вообще быстро могут покончить с нами, если захотят... Стоит масло подсолнечное в кооперации семьдесят копеек, а у меня в магазине рубль. Заставят и меня торговать по семьдесят копеек. Но я ведь плачу еще налог. И сразу же закрывай магазин и в очередь на биржу.

- Твердый рубль они установили - это верно, - помолчав, соглашаясь, заговорил Викентий Александрович. - И производительность труда у них какая-то, говорят. Но что будет завтра или послезавтра? Так что надейтесь на бога, Авдей Андреевич, а бог с нами, а не с ними.

Булочник облегченно вздохнул, вроде бы повеселел и ласково глянул на Трубышева. Кассир как ждал этой перемены в настроении, напомнил вдруг скучным голосом:

- За вами долг накопился по ссуде, Авдей Андреевич. Хоть сколько бы в возмещение.

- Но вы же видите, - зашептал булочник, вытянув шею, как гусь, и умоляюще глядя на Трубышева. - Торговли никакой. На липочке дело. Вот-вот грохнусь в долговую яму, существуй она сейчас...

- Ну что ж... Можно подождать...

Трубышев осмотрел комнату - сундучок, кровать, окно с темной шторой. Втянул ноздрями воздух, остро пропахший почему-то керосином, хотя висела над головой электрическая лампочка в шелковом абажуре с оборками.

- Жарко и душно у вас. Какой-то древний врач заметил, что воздух для легких - тот же хлеб. И, чем грязнее хлеб, тем в большем расстройстве окажется ваш организм, Авдей Андреевич.

Он не дал открыть рта булочнику, густо побагровевшему, обозлившемуся, что было видно по набыченной шее:

- Слышали, сливочное масло дорожает в цене? Зима, коровы перестают доить, "межмолоки" наступают, и зевать тут нельзя...

- Скудность у меня с маслом, - равнодушно признался булочник. - Но где возьмешь много, и на какие деньги?

- Говорят, в Вологде есть масло. Можно хоть вагон заказать. Ну, а насчет ссуды, так и быть, под масло ссужу...

- Но у меня нет в Вологде знакомых, - вздохнул булочник и прислушался к шагам и голосам в передней.

Викентий Александрович покачал горестно головой, промолчал. Он уже прикидывал: Вощинин должен сейчас прибыть с ордером от Миловидова. Ордер пойдет Дымковскому. Ну и через пару дней, на воскресенье, можно будет отправить Вощинина в Вологду. Там Сапожников, Сапожников оборотистый и скорый...

- Тут уж я вам не в силах помочь, - развел руками Викентий Александрович. - У меня тоже нет знакомых в Вологде.

А через неделю, в лавке, Вощинин нагнется к уху приказчика. Шепнет ему насчет сливочного масла. Мол, не надо ли. Приказчик к хозяину...

- Сами бы съездили, Авдей Андреевич, - посоветовал Трубышев. Прогулялись бы.

- Какие прогулки. Нельзя оставлять хозяйство. Живо все спустят.

Булочник махнул рукой, добавил:

- На час нельзя оставить. Боюсь. Особенно в пекарне у меня подобрались зимогоры... Пропьют живо до последнего решета...

Вошла жена Синягина. На подносе - стакан чая с лимоном, в вазочке сухарики, осыпанные маком. Привычки гостя здесь были известны.

- Благодарю, Катерина Юрьевна, - рассеянно произнес Трубышев и чуть склонил голову. Жена Синягина улыбнулась. Этот тонкий рот и редкие зубы заставили его вспомнить о Верочке, их дочери, тощей, длинной девице с малокровной кожей лица, белесыми локонами до плеч, томной и вялой.

- Как Верочка? Все так же страдает зубами?

- Ах, и не говорите!

Хозяйка нагнулась и шепотом, точно дочь в комнате по другую сторону коридора могла услышать разговор:

- То здесь болит, то там. Бессонница. Не ест, а ковыряется. Капризничает...

- Бледная немочь, - изрек голосом доктора кассир. - Это явная немочь. Уверяю. Замуж - и все эти явления исчезнут. Наша старшая так же вот маялась до замужества. Сейчас живет в Тифлисе и превосходно чувствует себя. Для блондинок это свойственно. Так сказать, мление в ожидании...

- Ходит Бронислав Яковлевич чуть не каждый день, - опять шепотом произнесла хозяйка, - а что-то не двигается дело. То мирные, то бранятся... Не поймешь, что у них там за разговоры. А как ваши дочери?

Трубышев так глубоко вздохнул, что послышался всхлип:

- На выданье, на выданье... До коих только... М-да...

Хозяйка горестно покивала головой и пошла к выходу, раздражающе хлопая задниками туфель о паркет.

- А вы собирались взять на паях в аренду какой-нибудь завод? обратился Синягин к кассиру с любопытством, и было видно, что он ждет ответа с каким-то внутренним напряжением и даже злорадством.

Трубышев вытянул ложечкой лимон из стакана, пососал с таким смаком, что у Синягина сам собой челноком заходил кадык:

- Хотелось бы мне взять в аренду лесопилку. А вы бы булочную рядом да пивную. Фирма "Синягин и компания"...

Кассир отхлебнул из стакана, пожевал губами, помолчал, поглядывая как-то странно долго и внимательно на сундучок:

- Но поразмыслил и отложил временно затею сию.

Он допил чай, похрустел сухариком.

Синягин тяжко вздохнул, разговор огорчил его.

- Удивляете вы меня, Викентий Александрович, - вдруг тоненько рассмеялся и пухлыми пальцами погладил себя по розовым проплешинам. - В революцию отобрали у вас дом, двухэтажный, на двадцать квартир, прогнали из подрядчиков, а вы работаете кассиром, трудитесь и, надо полагать, при вашем уме и аккуратности, в благодарностях тонете.

Он открыл рот - и не смех, а хрип заставил кассира нахмуриться и побарабанить пальцами по столу:

- Соизволенье божие, потому и кассир.

Опущенные вниз губы дрогнули в иронической усмешке. Он склонился пониже, едва не прошептал:

- Лучше всего я хотел, чтобы ваши дела процветали, Авдей Андреевич.

В прихожей весело прозвенел звонок, послышался зычный голос, долетело сквозь закрытые двери:

- В здравии ли Авдей Андреевич?

Что ответила жена булочника, было не ясно. Только Синягин опустился в каком-то изнеможении на сундучок, точно прикрыл его, точно спрятал, проговорил уныло:

- Вот и легок на помине наш Бронислав Яковлевич...

- А Верочка? - снова загудело в прихожей. И тут же громогласно, с легким хохотком: - По Рудольфу Валентино мается потому что. Женщины города ослеплены. Изволили смотреть "Кровь и песок"? Ну что ж вы, Катерина Юрьевна. Кровь бычья так и хлещет на головы зрителей. А как он танцует там с этой, с мадам Соль... А как пьет вино, как курит сигары... М-мм... Будешь тут маяться.

Послышались шаги, дверь распахнулась, и гость встал на пороге высокий, в английском костюме, сшитом варшавским портным при магазине "Единение", такой густоволосый, что казалось - на голове парик; сочные, мясистые губы, глаза с томной поволокой, по-женски яркий оскал зубов. От него так и несло дорогими духами, табаком, запахом вина. Бросив взгляд на булочника и кассира, он воскликнул:

- Приветствую деловых людей!

Недавно совсем Трубышев узнал, что родители Мухо и до сего дня где-то на Черноморском побережье. Отец - часовщик, мать - чуть ли не владелица городского ломбарда. Кто принял с такой родословной его на биржу труда сотрудником? Но расспрашивать не желал Викентий Александрович. Мухо весьма полезный человек. Достает он бланки документов, подбирает людей, делает мелкие услуги и частной торговле, арендаторам заводиков и мастерских. За деньги, понятно. Гуляка потому что - бильярдист, картежник.

- Благодарность вам, Бронислав Яковлевич. От Замшева, - проговорил с любезностью в голосе и с радушной улыбкой Викентий Александрович. Пользуется теперь привилегиями безработного, за квартиру платит копейки, получает пособие и торгует на базаре.

- Эту благодарность я давно оставил в "Откосе"...

Мухо сел грузно на стул, вытянул ноги в крепких заграничных башмаках. Улыбка неожиданно исчезла с его красивого лица, точно отрезвел вдруг и как бы впервые увидел и кассира, и булочника:

- Чистят биржу. Выискали, что пособия получали фабриканты, контрреволюционеры, попы. Ну, до вашего Замшева, слава богу, пока не добрались. А то еще, чего доброго, и меня спрашивать начнут.

- Вы же в начальниках, - удивился Викентий Александрович. - Вам ли бояться!

- И начальникам ломают крылья, - хмуро процедил Мухо. Но тут же осклабился, заговорил о другом, указывая пальцем в пол:

- Шел через кондитерскую, под лестницей коечка, а на ней та девчонка. Когда просила на бирже дать ей работу, была похожа на нищенку. И руки тряслись, когда брала у меня бумагу с вашим адресом, Авдей Андреевич; подумал даже, не алкоголичка ли, или курит опиум. Заморыш заморышем, а тут гляжу - румянец, и фигура открылась. Поотъелась на кренделях... Того и гляди, сама вместо кренделя на стол...

Он подмигнул булочнику. Тот насупился, погрозил пальцем: