Светлана Алешина - Мечтать не вредно (сборник)

Он с сомнением посмотрел на меня и попросил:

– Только не высовывайся!

И пошел к мотоциклу.

Я честно не высовывалась, пока не услышала, как он отъехал. «Мог бы, конечно, все-таки воспрепятствовать моим глупым намерениям и остаться, – с тоской подумала я, остро ощутив собственное одиночество. – Зря я воспитала в нем такое покорство, граничащее с глупостью!»

Идти мне совсем туда не хотелось, но другого выхода у меня не было.

Поэтому я подошла к двери и нажала на кнопку звонка.

Быстрые шаги свидетельствовали, что обитатель дома кого-то очень ждал. Жалко только, что ждал-то он не меня, судя по его удивленно вытянутой физиономии.

– Ну вот и я, – сказала я ему. – Добрый день, Андрей Никитич!

Он отступил к стене, близоруко и немного беззащитно прищурившись.

– Здравствуйте, Саша, – пробормотал он. – Наверное, нет смысла нам продолжать в игру играть. Вы все поняли, и я не собираюсь отпираться. Да, это я писал эти письма. Можете храбро действовать согласно букве закона…

– Сейчас прямо и начну, – пообещала я. – Только уж в игры-то мы и правда больше не будем играть. Я могу только в одном вас обвинить – в том, что вы подсунули несчастной Ладе не ту таблетку. Но там вы обломались совершенно, потому что от нее давление хоть и поднялось еще, но не настолько, чтобы привести к летальному исходу. Так что даже в попытке убить Ладу я вас обвинить не могу. Слишком глупо это выглядело. Не думаю, что ее гипертонический криз был вызван вашим идиотским «выходом на арену»! Разве что за намерение вас арестовать, но это, на мой взгляд, у меня все равно не получится! Правда, еще я могу обидеться на вас за то, что вы меня обзывали нехорошими словами, но я и с этим смирилась. Поскольку прекрасно понимаю, что человек в нервном состоянии еще и не на такие измышления способен…

– Вот ведь какая вы умничка, деточка, – усмехнулся он. – Ну так обвините меня в психологическом терроре!

– Так вы зря решили приписать себе чужие подвиги, – мягко улыбнулась я. – Письма эти…

Я задумчиво посмотрела на него. Он подался вперед, его губы шевелились, как будто он опять читал стихотворение.

– Андрей Никитич, ведь вы сами предложили мне прекратить играть в игры? Так давайте их и правда закончим. Потому что письма писали не вы. Просто в один прекрасный момент вы поняли, кто их пишет. А вы этого человека очень любите. До сих пор любите, хотя и пытались с этим справиться! Даже вот на Тане хотели жениться, чтобы от этой любви убежать и предмету своему насолить. Видите, куда вас занесло? Может быть, вы честно надеялись, что все это – пройдет. Таня вас исцелит. Но так уж получилось, что ничего с этой страстью вы поделать не можете. И ведь вся беда в том, что ваш, извините, «предмет» вас не любит совершенно! Потому что…

Я опять прервала свои размышления вслух. Он обмяк и теперь явно был близок к слезам. Вид плачущего мужчины действует нормальным женщинам на психику. В них сразу говорит материнский инстинкт, когда надо успокоить обиженного ребеночка!

– Вот этот человек, – сказала я, показывая на обложку «Космополитена», – этот вот человечек и должен был получать все эти письма. Только он заслужил их по-настоящему.

– Какая догадливая девочка, – услышала я за своей спиной женский голос. – Очень догадливая, надо же!

Ну вот. Какая банальная картина – я стою, смотрю в сузившиеся от злости прелестные глаза очаровательной блондиночки, по радио «Ляпис-Трубецкой» распевает песню про Саню, от чего на душе становится куда грустнее, чем от направленного на меня револьвера!

Смотрю я в это черненькое дуло, и мне их до безумия всех жаль! Ох уж эти мне «пленники безумной страсти»!

– Не надо, – тихо сказала я. – Не давите мне на психику, потому что она и так в печали!

– О, как я вами восхищаюсь, – зло рассмеялась она. – Героическая девица, способная шутить под дулом револьвера, да? Только ведь это потому, что вы не верите, что я спущу курок!

– Отчего же, – устало возразила я. – Очень даже верю. Способны. Как любая обиженная женщина. Вы ее сильно ненавидите, да? Сначала она помогла вашему мужу и отцу вашего ребенка стать Владой. Это ведь она дала ему денег, да? Слушайте, а почему вы уверены, что он стоил вашей безнадежной любви? Смазливая физиономия – еще не повод для такой безграничной страсти, вы не находите? Особенно для такой умной женщины, как вы!

– Прекратите, – сказала она сквозь зубы.

– Потом вы встретили его и решили – ладно. Нет любви, так хоть будут деньги. Вы сможете уйти с работы, прекратить быть рабыней капризных дамочек… Сможете дать вашему мальчугану хорошее образование. И тут опять возникает она… Причем ей на этот раз хочется не любви – ей нужна полная власть. Синдикат. Объединить салон красоты с модельным ателье. Маленький Диор… Вас снова предали, да?

Она молчала. Револьвер подрагивал в ее руке.

– Продолжать? – тихо спросила я. – Например, как дошло до Лады, что все эти письма исходят от вас. Как она догадалась, что это связано с Владиком… Знаете, кстати, почему? Потому что она увидела ту фотографию, где бывший супруг Владик лежал поверженный. Вы тогда как раз решили повеселиться. Я не знаю, как это было, но очень скоро эта фотография – в женском парике, такая символичная, вдруг стала для вас символом вашего жизненного поражения. И именно ее вы послали Татьяне – смотри, хотели сказать вы, это ты сделала с нами. Это же будет и с тобой… Владик ведь умер как мужчина, как личность – для вас. Лада же о вашей истории знала и, увидев эту фотографию, быстро связала все узелки. А мне было немного труднее.

Я перевела дыхание.

– Я вас понимаю, Люба. Как я понимаю и Андрея Никитича. И не такая уж я и догадливая, я вас даже и не подозревала. Просто есть такой способ…

Я подошла к резиновой девушке и вытащила из ее безумного рта маленькую «фиговину».

– Эту штуку называют «жучком». Понимаете, Любочка, даже если вы меня сейчас пристрелите, доставив себе несколько минут наслаждения, вам это не поможет. Кассета с прямыми доказательствами вашего преступления уже у Ларикова. Давайте лучше с вами договоримся об одной маленькой вещи. Вы оставляете Таню в покое, а я возвращаюсь домой и уничтожаю эту самую кассетку. Все здоровы и счастливы. И всем становится хорошо. Тем более что…

Я выразительно посмотрела на Никитича. Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел на эту фурию с револьвером с куда большим обожанием, чем на Таню.

– Так вот, думаю, что он вас любит куда больше, чем любил этот ваш Владик. И куда больше похож на мужчину. Любовь, Люба, она…

– Что вы в этом понимаете? – хрипло и отрывисто сказала она. – Владик не был таким до встречи с нашей мадам. Он был нормальным…

– Нет, не был, – возразила я. – Он не мог быть нормальным. Поймите вы, глупенькая, Таня ни при чем. Ваш любимый Владик был больным человеком. Он же мучился, разыгрывая перед вами мужчину!

Она меня слушала внимательно.

– Вы не понимаете одного, Любочка. Вас любят. Любят настолько, что даже тогда, когда догадались, что грязная возня с этими отвратительными письмами целиком ваша идея, он растерялся. Но не рассказал о вас, предпочитая взять всю вину на себя!

Ну конечно. С чего я взяла, что мой глупый Пенс помчится к Ларикову?

Он стоял за Любиной спиной, и дальнейшие слова я обратила к нему:

– Любовь – это, конечно, очень глупое чувство. Но не самое плохое на свете.

Наверное, мне надо подумать о психоанализе серьезно. Потому что мои пламенные речи достигли желаемого результата.

Люба опустила револьвер и задумчиво смотрела на Никитича.

Как будто видела его в первый раз.

– Ты действительно был готов взять на себя мою вину? – тихо спросила она.

– Да, – кивнул он. – Другого выхода я не видел.

– Пойдем, Пенс. Мы здесь лишние… – вздохнула я.

– А преступники? – пробормотал он озадаченно.

– Преступников будем искать в другой раз, – мрачно пообещала ему я. – Пойдем, не мешай людям разговаривать. Может быть, они делают это в первый раз за всю свою глупую жизнь.

И я силой выволокла его за руку на улицу.

Таня вернулась домой и, несмотря на свирепые взгляды Ларикова, который был крайне недоволен моим «укрывательством преступных элементов», заплатила нам гонорар. Ей-то я все рассказала, и она согласилась со мной, что я была права. Надо уметь прощать, даже если прощать не хочется.

Через несколько дней она вышла замуж за своего Витьку. А еще через несколько дней я открыла дверь косметического салона и постучала в Любину дверь.

Увидев меня на пороге, она замерла. Как будто увидела злой призрак из прошлого.

– Говорят, что вы с Андреем Никитичем решили пожениться?

– Говорят, – процедила она сквозь зубы.

– К сожалению, я не смогу присутствовать на вашей свадьбе, – безмятежно улыбнулась я. – Поэтому вот вам мой маленький подарок.

Я протянула ей кассету.