Михаил Март - Окончательный монтаж

– А сколько трупов собрали с поля битвы? На бандитских разборках столько не насчитаешь.

– Здесь те же разборки, Стас. Только бандиты не носят смокинги и бриллианты. Ни одного положительного героя, посочувствовать некому. Сдохнут – туда им и дорога. Мы играли роль наблюдателей. Нас тоже использовали. Мы же, по сути, ничего не нашли. Нам отдали, а мы в роли посредников передали ворованное из рук в руки. Все выглядит официально. Вечером Ирине отдадим ее акции. И тоже официально. Я бы их всех пересажал, да кто мне позволит?! Времена бандитских разборок ушли в прошлое, теперь в моде элитные разборки, а мы оказались к ним не готовы. Нас гоняли по полю, как футбольный мяч, и нами же забивали голы. Игроков мы видели, а судей никто не видел. А ведь они были и подсуживали одной из команд, красные карточки показывали. Тошнит меня от этой истории.

– Да уж, на кино не похоже. Это там добро борется со злом. В жизни зло воюет со злом, добро давно спит крепким сном, о нем уже забыли. На арене монстры в одеяниях ангелов.

– Ты видел, чтобы на добре можно было заработать деньги? В нашем расследовании нищие не участвовали. Я о таких суммах раньше не слышал. Миллионы по тротуарам разбрасывают, народ на карачках ползает. Сумасшедший дом!

В квартире на Фрунзенской набережной нашли коробку от пистолета «вальтер», которым пользовался Левша, кругом его следы и отпечатки, а в компьютере черновики писем, отправленные Мамедову и Алине от имени Вора.

– Даже компьютерные игры на безграмотного Левшу свалили. Они над нами издеваются, сволочи!

Кулешов выругался, но что он мог сделать? Только кулаком по столу стукнуть. Да и то не сильно. Мебель дорогая, из карельской березы.

Тут же обнаружились и другие находки. Фотографии и видеокассета. На одних фотографиях был изображен Мамедов и Бартошевич в ресторане «Маяк», где их обслуживал Семен Желтков. На другом снимке тот же столик в том же ресторане, на этот раз на фотографии красовался Мамедов и Левша. В конверте лежала бумага. Кулешов развернул ее и прочел:

«Я, Рашид Мамедов, извещен о намеченном на ближайшие дни ограблении хранилища художественной галереи имени Ильи Баскакова, но не намерен раскрывать секрет операции. Любые мои действия, препятствующее намеченному плану, можно считать как корыстные цели в свою пользу».

Под запиской стояла подпись владельца отеля.

Решили просмотреть видеокассету и увидели фильм об ограблении. В комнате хватало света, и кадры получились четкими.

– Это номер Кэтрин Камерон, если судить по картинам на стене, – комментировал Кулешов. – А это Константинес. Греческий магнат.

– Это Бартошевич, одетый под Константинеса, – поправил Степанов. – Мы не ошиблись, это он украл картины. Вопрос в другом. Кто его снимал?

– Не понимаешь? Конечно же Мамедов. Теперь понятно, с какой целью он отключил сигнализацию. Кроме него никто не мог этого сделать.

– И чего он этим добился? – пожал плечами Степанов.

– Все очень просто. Картины выкрали. Отдать он их не может, залог остается у Баскакова, но не надолго. По плану Мамедова деньги крадут из хранилища, а потом мы находим картины и возвращаем ему. Теперь Баскаков не может их выкупить, и картины переходят в собственность Мамедова. Происходит то, чего он добивался.

– Значит, он и убил Бартошевича?

– А кто же еще? Фокусник решил поиграть по своим правилам. Помнишь фигу, найденную в сейфе вместо картин? Нашел с кем шутки шутить. Я думаю, что Левша и фокусник не знали о второй группе, нанятой Мамедовым.

– О банде Игумена?

– Именно. Мамедов убил Бартошевича с помощью Игумена. Найденный у бандита пистолет подтверждает это.

– Скорее всего, фокусника убил официант, – вмешался вошедший в комнату майор Панкратов. В руках у него были чьи-то ботинки. – Вот, стояли в коридоре. На них следы жира, ресторанного борща. Такие же мы нашли в машине, где убит Бартошевич, такие же следы есть в его квартире и в ресторане возле шкафчика Семена Желткова. Я думаю, официант был связным и знал Игумена. Кто же еще мог передать ему пистолет? И еще. В Скуратова тоже стрелял Семен Желтков. Машина Желткова найдена на платной стоянке Курского вокзала. Я ее осмотрел. Следы от ее колес обнаружены на опушке у дачи Скуратова. И следы от этих ботиночек тоже хорошо пропечатались. Пистолет Игумену сбросили. А это значит, что они знали, что мы его найдем. Как? Очень просто. После взрыва. Вывод напрашивается сам собой. Банду Игумена уничтожал Желтков по команде Мамедова.

– Логично, – согласился Кулешов. – Мамедов не решился уничтожить все сто миллионов, большую часть денег он перехватил в трубе вентиляции и вытащил через залы музея.

– Картинка понятна, товарищ полковник, – усмехнулся Панкратов. – На Мамедова можно надевать наручники.

– Ишь ты какой прыткий. По какому делу он у нас проходит?

– Ну как? А…

– Бэ! Дел никаких нет! Он нас нанял, и мы вернули ему картины. Это все, майор, что от нас требовалось. Собрать материалы и уничтожить. Жесткий диск компьютера отформатировать и изъять.

Кулешов был строг и категоричен.

– Ладно, Леонид Палыч, мы можем списать все трупы как неопознанные, а что делать с трупом Анны Фельдман? Придется открывать дело.

– Фельдман нанял бандита Левшу убить жену, а охраннику велел казнить убийцу жены. Когда его разоблачили, застрелился сам. Против кого будем возбуждать дело? Трупы не судят. Составим протоколы по форме и сдадим в архив. Точка! Я уже устал от этой возни. Закругляйтесь, ребята. Все, что от нас зависело, мы сделали.

Торжества победы добра над злом не получилось. С кислыми физиономиями бригада полковника Кулешова принялась за уничтожение улик. В первый раз за свою практику они делали все наоборот.

Похороны Гурьева прошли тихо и незаметно. О смерти четы Фельдманов и вовсе никто ничего не слышал. Зато похороны знаменитого галерейщика Баскакова проходили с помпезностью на Ваганьковском кладбище. Собрался весь бомонд столицы. Кулешов и Федоров тоже приехали, но держались в сторонке как наблюдатели. Вдову в черном поддерживали подруги Алина Малахова и Ирина Гурьева. Среди скорбной толпы полковники заметили и Всеволода Николаевича Дербенева.

– Если это не он, значит, его призрак, – тихо сказал Федоров.

– Такие люди, Федя, не умирают. Он еще на наших похоронах скупую слезу обронит. Вот она, каста победителей. Думаешь, они скорбят? Нет, они торжествуют.

– Я чувствую себя оплеванным.

– Брось, Федя. Мы свою работу выполнили. Ни за одну операцию милиция еще не получала столько. Степанов получил майора, тебя перевели в Москву, нам с начальником управления выдали премиальные, а что касается вдов, то ты видишь перед собой трех самых богатых женщин страны. Теперь их на кривой козе не объедешь.

Кулешов не выдержал и, смешавшись с похоронной процессией, подобрался к Дербеневу.

– Привет, Сева. Давно не виделись. Ходили слухи, будто ты погиб.

– Привет, Леонид Палыч. Значит, кому-то были выгодны эти слухи. Хотели отвлечь ваше внимание.

– Возможно. Особенно когда на изуродованных трупах нашли твои часы, перстень и ключи от дома.

– Да, да. Мы подавали с Иваном заявление в карельскую милицию еще две недели назад, но они так ничего и не нашли. Жаль. Хороший был перстень.

– Я тебя видел на открытии «Континенталя».

– Пришлось приехать на одну ночь. Неудобно было отказывать Нечаеву. Он нам прислал именные приглашения.

Они разговаривали тихо, смотря себе под ноги, будто каждый рассуждал вслух, общаясь с самим собой.

– Вы знакомы?

– Конечно. Бывая в Париже, я всегда останавливался в отеле «Ритц», а Нечаев был там главным. Я думал, вы пойдете на банкет, полковник, но вас там почему-то не было.

– Так ты даже на банкете был? – удивился Кулешов.

– До самого утра. Даже память осталась. Попал на страницы журнала «Глоб». Он валяется в моей машине.

– Красивое алиби, Сева. А где ты был в эту субботу?

– Всю ночь просидел в ресторане «Трапеза» с одним депутатом Госдумы и своим постоянным клиентом по антикварному бизнесу. Человек сто это могут подтвердить, если необходимо. Разошлись под утро.

– Смешные вопросы. Конечно, ничего другого я от тебя и не рассчитывал услышать. Но спросить хотел совсем о другом.

– Всегда готов ответить на любой ваш вопрос.

– Тогда скажи мне, сколько золотых фляжек ты продал? Одну Ирине Гурьевой, вторую Юлии Баскаковой, но были и другие.

– Всего пять. Одну подарил.

– Подарок с гравировкой?

Тут Дербенев впервые взглянул на полковника.

– А вы откуда знаете?

– Так, попалась одна из них мне в руки. На ней надпись «Анне с любовью от Д.». Но «Д.» – это Дербенев, а кто же Анна? Гурьева?

– Анну Гурьеву я не знал. Слышал о такой, но она погибла. Иногда Ирина представлялась гостям Анной, но так было угодно ее отцу. Я подарил фляжку Анне Фельдман. У нас была давняя связь. Теперь после смерти ее мужа об этом можно сказать.