Сергей Костин - Пако Аррайя. В Париж на выходные

В устах Бородавочника это была высшая похвала.

Мой куратор, оттопырив губу, покрутил контейнер в руке и сунул в карман брюк.

– Надеюсь, это не плутоний, – пробурчал он.

Хм, даже он не знал!

– Не переживай, дело того стоило, – добавил Эсквайр. – Если бы ты знал, кто мне звонил вчера по поводу этой штуки…

Начальник СВР звонил Бородавочнику по поводу и без повода по нескольку раз в день. Какой-нибудь премьер-министр в курсе секретных операций быть не мог. Но интерес высших сфер занимал меня сейчас не в первую очередь.

– Как не переживай? А что дальше будет со мной?

– А что дальше? Из Парижа тебе надо уехать сегодня же и пару лет во Франции лучше не появляться.

Я просто онемел. Нет, у них там наверху всё-таки что-то с головой происходит! Конторе важно было найти контейнер, а что агент сгорел, Эсквайру даже в голову до сих пор не пришло!

– Я имею в виду отпечатки пальцев, которые я оставил в холле гостиницы Штайнера, – сказал я тоном, которым обычно Бородавочник разговаривает с подчиненными: как с тупыми школьниками.

– Ах, это! – Эсквайр опять махнул своей пухлой вялой рукой. – Да, говорю же, там всё в порядке.

– Как это может быть в порядке? – сказал я, теряя самообладание. – Мне бы ваше спокойствие, Виктор Михайлович! Горит ваш агент, не из самых бестолковых…

– При чем здесь толковых-бестолковых? – Эсквайр выплюнул обратно в стакан кусочек льда, захваченный с последним глотком. – Для нас любой человек ценен, а тем более такой, как ты. Кстати, мы с тобой давно не связывались – тебе в прошлом месяце присвоено звание полковника. Поздравляю!

– Спасибо. Это, наверное, прибавит к моей пенсии пару сотен рублей. На две бутылки водки.

Бородавочнику, видимо, надоело меня мучить.

– Да нет у них ничего, успокойся! Ничего! Полицейская машина, которая сегодня ночью везла улики в лабораторию, сгорела. Что-то там в ней закоротило, короче, пока приехали пожарные, от нее один остов остался.

– И что, всё-всё сгорело? Такое вот божественное вмешательство?

– Божественное! – хмыкнул Эсквайр.

В отличие от множества бывших коммунистов, вернувшихся в лоно православия и с удовольствием позирующих в церкви с зажженной свечой, он оставался атеистом. К тому же, похоже, конкретное божество, вмешавшееся в мою проблему, он знал – если не в лицо, то по кодовому имени.

– Виктор Михайлович, – медленно, чтобы каждое слово обрело свой смысл, спросил я, – вы абсолютно уверены, что все улики уничтожены, и у них нет ни одного моего отпечатка из этой гостиницы?

Бородавочник устало посмотрел на меня.

– Да там всё расплавилось от огня! – произнес он тягучим, каким-то бабьим голосом. – И снятые отпечатки, и сами предметы! Они, как мне докладывали, цветочный лоток такой длинный везли – так от него просто лужица пластмассовая осталась. И от телефона тоже.

Про телефон со стола портье я забыл! А я ведь действительно хватался за него, когда выдергивал шнур.

Так! Мир перевернулся, но теперь, совершив кульбит, похоже, снова вставал на ноги. Я вспомнил свое ощущение, когда проснулся ночью: каким-то чудом всё еще может уладиться. У меня в голове быстро прокрутилось с десяток картинок. Во всех номерах, где я останавливался, поверхности и предметы, до которых я мог дотрагиваться, протерты, а в местах, куда я не должен был заглядывать, я вообще работал в перчатках. Если улики из холла «Клюни» уничтожены, я был чист.

Я долил себе в стакан виски – на палец, но в длину – и залпом выпил. Я уже вошел в роль потерпевшего кораблекрушение, а тут выясняется, что тревога была ложной и корабль по-прежнему на плаву. Я даже вспомнил имя того греческого философа. Телет его звали, был такой киник.

Тут мне пришло в голову, что как-то наши люди подозрительно быстро сработали! Ведь всё это произошло только вчера поздно вечером!

– А откуда вы узнали, что я наследил там, в салоне гостиницы?

– А откуда мы узнали, что контейнера в карманах у Штайнера не оказалось? – тем же противным голосом, вопросом на вопрос, ответил Эсквайр. – Зачем, ты думаешь, мы тебя второй раз туда посылали?

У них и в полиции был свой человек! Бородавочник вдоволь насладился моим ошарашенным видом.

– И вы, может быть, даже знаете, отчего Штайнер умер?

Эсквайр кивнул:

– Обширный инфаркт.

Потом глаза его превратились в щелки. Вот это я называю Змеиный Глаз.

– Вопрос в другом: почему ты сразу не связался с резидентурой после своего шоу с цветочным горшком?

Я внимательно посмотрел на него.

– А у вас что, были сомнения, сдам ли я этот контейнер или тоже попытаюсь толкнуть его другим покупателям?

– У нас с тобой какой-то вечер вопросов без ответов, – Эсквайр с недовольным лицом отхлебнул виски. – Отвечаю: у меня лично сомнений не было! А вот здесь кое-кто прорабатывал такой вариант.

Я начал рассказывать ему про свои подозрения по поводу Николая – тем более, после его встречи с ливийцем. Бородавочнику не нужно долго объяснять – он ловит на лету.

– Поэтому Италия возникла?

Я кивнул.

– Ты всё правильно сделал, – сказал Эсквайр. – Возникли сомнения, лучше перебдеть. Связываться тебе больше здесь ни с кем не надо. И завтра, самое позднее, тебя здесь не должно быть! И пару лет отдохни без камамбера.

Он зевнул, прикрывая рот рукой – похоже, со всеми моими проблемами он и не ложился этой ночью.

– Если у тебя всё, я тут хотел заодно еще пару вещей сделать, – сказал он.

Зная Бородавочника, я был уверен, что ни спать, ни заниматься шопингом он точно не собирался. Наверное, в какой-то другой комнате, а то и в другом месте его ждал мой коллега, который уже несколько лет не видел своего куратора.

Странно, но о моей личной операции по устранению Метека речь не зашла. Отчитывать меня он, конечно, не стал бы – они были во мне заинтересованы, а не я в них, но какую-нибудь колкость наверняка бы отпустил.

– Да, вот еще, – произнес Бородавочник, когда я стал подниматься с кресла.

Нет, вспомнил! Неприятное оставлял напоследок.

– Слушаю вас, – я автоматически настроился под нагоняй.

– С нашими арабскими друзьями у тебя была проблема, – это снова был Змеиный Глаз. – Я думаю, мы ее сейчас решим окончательно.

Я застыл, ожидая продолжения. Раз он знал про «Феникс», он не мог не задавать себе вопроса, что я там делал.

Но Эсквайр уже тяжело поднимался с дивана. Старая школа, советская: мол, «начальники не баре, все мы товарищи».

Я пожал его вялую руку.

– Спасибо, что приехали!

Эсквайр отмахнулся.

– Новые условия пожарной связи тебе передадут в Нью-Йорке на следующей неделе. Пока остаются старые.

Эсквайр взглянул мне в глаза – не акцентируя, так, в одно касание.

– Надеюсь, за эти несколько дней ты не ввяжешься в новую историю.

Это было вполне в его стиле: я так и не понял, имел он в виду Штайнера или всё-таки Метека. Черт! Неужели они уже знали про Лиз? Нет, Метек меня не сдаст!

– Я хотел бы оставить вам это, Виктор Михайлович!

Я положил на диван сумку, открыл ее и стал выкладывать лишнее. Видеокамера, в большом конверте цвета манилы паспорт на имя Эрнесто Родригес, его кредитка, парик и прочие аксессуары. Еще в сумке были две книги, купленные в «Шекспир и Компания». Книги я оставил.

– А тебе что, это всё не понадобится больше?

– Нет. Паспорт уже достаточно поработал. А я сейчас еду в аэропорт встречать жену с сыном.

– Ну, а камера?

По его тону я понял, что Эсквайр знает, что это, на самом деле, грозное оружие.

– Я не буду этим пользоваться.

– Ну, хорошо. Приедешь в следующий раз в Москву, подберем тебе что-нибудь попроще.

В дверях я остановился.

– Виктор Михайлович, а почему этот… ну, наш пожарный не сказал мне утром, что мне нечего волноваться? Ну, даже не намекнул как-то, не успокоил. Признаться, эти несколько часов были одними из, как бы это сказать, эмоционально самых насыщенных в моей жизни.

Бородавочник посмотрел на меня, и в глазах его промелькнуло нечто похожее на тень человеческого сочувствия. Он снова зевнул, виновато махнул рукой и сказал, заранее криво улыбаясь своей шутке:

– Бог никогда не разговаривает по мобильному телефону.

Знаете, что произошло в синей «вольво», которая везла меня со встречи по улочкам Исси? Я вспомнил про Жака Куртена, мысль о котором все эти дни не удерживалась у меня в голове дольше пяти секунд. Я набирал Джессике, ее телефон был вне зоны, и вдруг вспомнил про нашего партнера. Я позвонил ему: Жак уже был в аэропорту, в очереди на регистрацию своего рейса Париж – Дакар – Бамако.

В сущности, обсуждать мне с ним было нечего. Как я уже говорил, он ехал, чтобы проделать новый маршрут на катерах по Нигеру с 60-летним бродвейским продюсером мюзиклов и его 23-летней субреткой-женой. Любовь к орнитологии у них была примерно на одном уровне – нулевая, но если ты провел отпуск на Багамах, рассказывать в гостиных тебе нечего.